А вот и упрек: твои герои немолоды, ты пишешь о тех, кто уже был, и о своем времени… Напиши о нашем! О тех, кому предстоит долгая жизнь, о «новых зрелых», о сегодняшних знаковых персонажах.

А я что делаю? Я и пишу. Это время все еще мое. Да и кто его вообще приватизировал? Оно, брат, никому не принадлежит. Даже самые известные исторические персонажи (среди которых изрядно все-таки негодяев) умещались на его микроскопическом отрезке. А после-то — всё! Одни воспоминания. Насильственно значимое вранье большей частью. В целях патриотизма. Или, наоборот, унижения вражьей силы того-сего времени. Опять-таки в целях, как ни крути…

Так что персонажи, с которыми я вас знакомлю, вполне ваши современники. Мы все жители одной большой коммуналки отведенного нам отрезка жизни. Кто подольше живет, кто недавно заселился. Все равно: экономьте свет и воду и убирайте за собой, чтоб новым жильцам за вас не было стыдно, когда подрастут, и употребляйте не угрожающие жизни продукты.

Я иду по коридору к концу туннеля и вижу дверь, вернее, проем, еще точнее, отрезок, на котором написано воздухом: «Академик Валентин Лаврентьевич Янин». Вот кто погулял, думаю, по временам! Теперь этому красивому человеку, откопавшему древние берестяные грамоты и вместе с великим лингвистом, тоже настоящим академиком Андреем Анатольевичем Зализняком прочитавшему их нам, девяносто лет. И что? Он современник тебе, мне, Великому Новгороду, он слышит русские оперные голоса начала прошлого века (поскольку крупнейший коллекционер граммофонных пластинок), и он, Валентин Лаврентьевич Янин, к счастью, продолжается сегодня.

«Я послал тебе бересту» — так называлась его книга, которая стала бестселлером и которой мы зачитывались. Полюбив янинскую Новгородскую республику, точнее, писавших на бересте новгородцев, я отправил в славный город своего тогда малолетнего сына — копать. Ничего особенного он не отрыл. Какую-то деталь от прялки. А меня посещение новгородской экспедиции привело к настоящему открытию, научным руководителем которого считаю Валентина Лаврентьевича Янина.

Ньютон, говорят, лежал под яблоней, когда его осенило. А спал бы он в лопухах, мы до сих пор бы не знали, отчего яблоки падают вниз, а не вверх. В нашем случае роль провоцирующего открытия ранета или брэмли (английский сорт) сыграл потомок декабриста, впоследствии высланный из страны за шпионаж, корреспондент UPI Николас Данилофф, и в особенности его симпатичная жена Рут, которая интересовалась русской историей и мечтала побывать у Янина на раскопках.

Данилофф и вправду имел прапрадеда Александра Фролова, члена Общества соединенных славян, отбывавшего срок по декабристскому делу в Шушенском. Дед его — генерал Юрий Данилов командовал штабом Северного фронта в Первую мировую, служил в ставке и оказался свидетелем отречения Николая II. Тут все правда. А вот сам Данилофф, арестованный КГБ, хоть и просидел в Лефортове две недели, был не шпионом, а хорошим материалом для обмена на советского и вправду шпиона Захарова, задержанного в США. В Новгород же Даниловых выпустили, полагаю, уже под присмотром спецслужб, когда Николас еще был легальным корреспондентом враждебного нам американского агентства.

Эта информация понадобилась, чтобы подчеркнуть ответственность приема в честь американской любительницы Древнего Новгорода Рут и ее мужа, устроенного гостеприимным академиком в казенной квартире, где он жил во время экспедиции. А куда деваться?

Возвращаясь к вопросу об открытии закона всемирного тяготения, замечу, что присутствие в сюжете яблони, как говорил вождь мирового пролетариата, всесильно, потому что оно верно. Однако грош цена была бы этому мудрому высказыванию, не лежи под деревом сэр Исаак Ньютон.

Надеюсь, читатель понимает, что сочинитель, сколь бы ни амбициозны были его потуги, не возомнил сравнивать себя с великим британцем, а привел его в качестве образа. Иной раз натура сама подталкивает подвернувшейся к месту ситуацией (будь то яблоко или американский потомок русского декабриста с женой), к осознанию вещей, очевидных в своей пользе для человеческого сообщества сразу, после того как открыты они были не тобой. А лучше, если уже и оттиснуты в печатной машине.

Вот я вам и пишу.

Что мы безусловно имеем? Пару иностранцев, рекомендованных исключительно к научным беседам, перед которыми негоже терять лицо. Есть принимающая сторона из двух академиков — Янина и Зализняка, милейшей сотрудницы Лены Рыбиной, работавшей с Валентином Лаврентьевичем столь тесно, что стала (и остается по сей день) женой открывателя новгородских грамот, пары бородатых историков и меня, знавшего Янина и Рыбину не первый год и приехавшего проведать своего тринадцатилетнего копателя.

А вот чего не было в те славные годы доверительного общения, так это закуски. Березовый сок в трехлитровых банках, ядовитого цвета брикеты малинового киселя и грузинская приправа к мясу хмели-сунели, намекающая на то, что вообще-то мясо в природе бывает. Ну конечно, никакой катастрофы. Отварная картошечка с укропчиком и соседской сметаной, кривоватые огурцы, перья от зеленого лука, квашеная капуста. (Прибедняться-то не надо.) На рынке, куда мы отправились за провизией, кроме нескольких бабушек, торговавших со своих огородов, народа не было, потому что в Великом Новгороде для бесцельных прогулок есть места более привлекательные.

Нам, однако, повезло купить жившую некоторое время назад курицу, фигурой напоминавшую современную подиумную модель. Из этой птички сам академик Янин обещал приготовить нечто «ну, просто бланманже». Такая изысканность на столе требовала и напитка под стать. Допуская мысль, что Данилов придет не с пустыми американскими руками, я тем не менее пошарил взглядом по кухонным полкам, отсутствием обилия продуктов мало уступавшим базарным прилавкам, и увидел стеклянную литровую банку с остатками сухих белых грибов. Потянувшись к ней, я перехватил взгляд Валентина Лаврентьевича:

— Попробуй!

— А нет ли каких указаний на этот счет в берестяных грамотах? — спросил я, вливая две поллитры водки посильного новгородского розлива в литровую банку, дно которой в один слой прикрывали легчайшие корявые шляпки высушенных боровиков. Туда же добавил несколько горошин черного перца и три гвоздички. Или четыре.

— Пока нет. Но завтра, после того как мы попробуем зелье, могут появиться.

«Бланманже» удивило участников застольного симпозиума своим наличием и, ей-богу, знакомым благородным вкусом, на манер заливного. А вот выпивка стала сюрпризом. Грибы — известные адсорбенты — освободили напиток от сивушных масел, впитав все, от чего болит голова, придав водке вкус. (Без, заметьте, потери крепости.) До этого момента, желая польстить принёсшему бутылку, мы говорили в лучшем случае: мягкая. А тут! Словно ты выпил, закусил грибочком и выносишь поощрение организму. Можно, можно без закуски и без охлаждения. Хорошо! И наутро, кроме чувства потери хорошо прожитого времени, — ни-че-го! Только ясная голова и дальнейшие перспективы.

Вернемся, однако, к гостям.

Я скажу: КГБ этой историей с потомком декабриста и царского генерала, конечно, испортил свое доброе имя перед мировой общественностью. Врать надо правдоподобно.

Спроси меня — никакой Данилофф не шпион. Будь он агентом американской разведки, он в тот вечер в Новгороде мог сделать себе имя не хуже, чем у Грэма Грина или Джона Ле-Карре, поставив себя вровень с супругами Розенбергами, укравшими для СССР секрет атомной бомбы, и при этом остаться живым.

Выпускнику Гарварда Николаю Сергеевичу Данилову, будь он нехорошим, ничего не стоило обрушить импорт советской «Столичной», обанкротить шведский «Абсолют» и эмигрантский «Смирнофф», потому что он один из первых узнал секрет приготовления водки на белых сухих грибах.

Заметим, что рецепт «Грибного сока» был единственной тайной, которую не выдали западным спецслужбам перебежчики из КГБ и ГРУ: Пеньковские там, Гордиевские, Носенки и Шевченки, и не потому, что у них было хоть что-то святое на родине, а потому, что за стол с грибной не всякого и депутата посадишь.

А между тем прошло несколько лет, и рецепт был забыт. Выпал из памяти от нагнетения недолгой свободы. К тому же спирт «Рояль»…

Нравы, павшие было, со временем стали отряхивать перья, и ветер перемен занес меня на премьеру «Гамлета» Дмитрия Крымова в театре Станиславского с замечательным Николаем Волковым в роли Полония, где я встретил Валентина Лаврентьевича Янина с женой Леной Рыбиной. Обменявшись впечатлением от работы Шекспира и новгородскими новостями, мы уже стали было прощаться, как академик спросил:

— А какова судьба твоей грибной водки?

И меня словно ударило током. Да что это? Как же бездарно я прожил эти годы, и почему прошел мимо единственного реального открытия, которое может сделать (и делает, поверьте!) человеческую жизнь краше и здоровее… Вернувшись из Эльсинора, я немедля приготовил благословленный Яниным «Грибной сок 40» и теперь потчую им своих друзей. Ну, разве иногда отвлечешься, чтоб настоять водку на печеной рябине, терне, вишне, черной смородине. Но это больше для дам.

И всякий раз, поднимая рюмку со слабо-коричневым напитком, я вспоминаю выдающегося ученого и обаятельного человека. Мне кажется, что мы оба понимаем цену словам, процарапаны они на бересте или напечатаны в типографии. Главное, чтобы в них не было сивухи. Спасибо за научное руководство, Валентин Лаврентьевич.