— Я могу публиковать ваши настоящие имя и фамилию? — ​спросила я его в самом конце разговора.

— Нет, вот этого не надо. Хотя я сам не подписывал ничего насчет неразглашения, но за нас подписали. Уже после, когда мы вернулись из Луганска.

— У нас были учения в Псковской области, — ​рассказывает он. — ​После учений нас отвезли на псковский аэродром, оттуда — ​в Ростов. Уже в Ростове командир роты сказал, что теперь мы направляемся в Луганск. Для обеспечения… В общем, нам сказали, что надо сопровождать колонну с гуманитарной помощью.

— Ее вы и сопровождали?

— Нет. Мы ее не сопровождали. Я вообще ни одного грузовика с гуманитарной помощью не видел.

— Из каких регионов, кроме Пскова, еще были военные в Ростове?

— Да со всех городов. Танкисты с нами рядом были из Чечни. Не чеченцы, а воинская часть находится на территории Чечни.

— На вашей форме были знаки различия?

— Нет, нет. Это нам велели убрать еще в Ростове. И из телефонов приказали вытащить аккумуляторы. Потому что по телефонам нас могли обнаружить.

— Кто?

— Все подряд. Враги.

— Сколько вас было?

— Боевая тактическая группа — ​90 человек. Рота. Сначала мы неделю просто торчали в лесу.

— В палатках?

— Нет, палаток у нас не было. Просто в спальных мешках. С собой у нас был сухпаек, выдали еще в Ростове. Сказали, что если закончится, то нам еще подвезут.

— Оружие, боеприпасы?

— Этого было достаточно. У всех по штату. У меня — ​автомат. Были у нас БМД, КамАЗы. У артиллеристов были еще «нонки». Техника такая. Никто нам ничего не объяснял. Но из наших никто и не спрашивал. К тому, что будет дальше, нас никак не готовили. Но стрелять-то мы все умели, к войне нас всех вообще-то и готовили. Мы понимали, где находимся и что тут происходит. Обсуждать-то мы это никак не обсуждали, а думали только, чтоб живыми вернуться. У многих как-никак жены, дети. Но нам обещали дополнительно заплатить. По 50 долларов в день.

— А на обычной службе вы сколько получали в месяц?

— От 25 тысяч. Поэтому 50 долларов в день нам казалось в принципе неплохо. Понятно, что это не так много, тогда доллар был еще по 30 рублей. Но все равно. Через неделю нам сказали, что мы должны штурмовать две деревни. Один поселок я никогда не забуду, это Новосветловка.

— Вы понимали, что деревня —​это мирные жители другой страны, с которой Россия вроде бы не воюет?

— Ну… Там просто были не мирные жители. И нам надо было их… Ну… Так сказать, уничтожить.

— Прямо так и звучал приказ —​уничтожить?

— Да. Вот этих вот. Как мы их называли — ​бандеровцы. Которые носили нашивки со свастикой.

— Действительно носили? Прямо кресты, свастика?

— Ну… Некоторые носили. Конечно, не все… Но были, которые носили. На руке.

— Как в кино про войну показывают?

— Да-да. Вот когда воевали во Вторую мировую — ​немцы носили такую же.

— Почему вы должны были их уничтожить? Они на вас нападали?

— Нет. Но нам такой приказ дали.

— Вы понимали, что действуете на территории другой страны?

— Конечно, понимали. Но такой приказ. Ну я же тоже телевизор смотрю. Они там убивали мирных жителей каждый день, и насиловали, и детей расстреливали.

— Это вы слышали по телевизору?

— Да.

— Вы сказали, что деревню Новосветловку никогда не забудете. Что там было?

— Ну… В общем… Слишком много раненых оказалось. Половина группы была раненых. От пуль никто не пострадал, а в основном все от осколочных. От минометов. Вообще у нас был приказ доехать до следующей деревни, но мы до нее не доехали. Попали в этой Новосветловке. «Нонки» оказались, как говорится, на другой стороне. У нас остались только БМД.

— И как вы использовали БМД в деревне?

— Пушки. Из пушек стреляли наводчики.

— По деревне?

— Да. Да. Бой продолжался где-то около часа. Мы стреляли, по нам стреляли. В итоге нам удалось кого-то убить, а кто-то убежал.

— Вы кадровые военные, подготовленные люди. Противостояли вам тоже военные?

— Честно — ​мы не знали. Пленных нам взять не удалось.

— А противнику удалось?

— Из нашей дивизии — ​нет. Из других — ​да, конечно. Если не ошибаюсь, из Ульяновской дивизии очень много в плен попало.

— Вы сами к этому времени много прослужили?

— Да, уже второй контракт. То есть четвертый год.

— Что вы делали после победы?

— Потом мы два дня находились в этой деревне. Обеспечивали покой мирных жителей.

— Дальше вы должны были продвигаться вглубь Украины?

— После того как мы после боя эти два дня в деревне простояли, нас собрали, чтобы ехать в аэропорт в Луганск. Но мы до него не доехали. Остановились недалеко от него, а на следующий день нам сказали: все, едем домой. И больше боев не было. Мы вернулись сперва в Ростов, там находились еще месяц. Потом к себе.

— Как вы возвращались в Ростов?

— Мы ехали на БМД. И на Украину, и обратно. Около пяти часов по времени.

— Ехали прямо по шоссе? На глазах у жителей?

— Нет, по песочной дороге. В смысле, по грунтовке. Но видели по дороге жителей, они нас тоже видели. Фотографировали все нас. Что туда, что обратно.

— Чтобы дойти до Луганска, нужно было пройти через государственную границу. Вы вообще заметили в какой-то момент, что переходите границу?

— Нет, просто ехали и ехали. Единственное, мы на блокпост наткнулись. Ополченцев. Нас спокойно встретили и дальше пропустили.

— Вы сказали, что знали, что действуете на территории другой страны…

— Да, только мы не знали, что нас туда отправили неофициально. Мы это только потом узнали.

— Те 50 долларов в день, которые вам обещали дополнительно начислить, как-то были оформлены в документах?

— Нет. Просто наш командир пообещал.

— Заплатили?

— Нет. Нам сказали, что нас там не было. Мы заблудились. Мы были на учениях и заблудились. И ничего не заплатили. Это было не в наших силах — ​добиться, чтобы заплатили. Потом нас еще и лишили премии, а это почти 20 тысяч. То есть мы должны были получить 50 долларов в день плюс премия, а не получили ничего этого.

— Но ведь у вас были раненые, им тоже не заплатили?

— Нет, раненым заплатили по миллиону. У нас погибших не было, но я знаю, что в других ротах женам, матерям погибших тоже заплатили по миллиону. У меня есть знакомая семья, им заплатили.

— Как получилось, что вы покинули армию?

— Так вот после этого и покинул. Нас хотели еще второй раз отправить. Много кто отказался. Кто-то потом все-таки согласился. А кто-то, как я, не согласился. И нам сказали писать рапорт. Я написал и уволился.

— И много уволилось по этой же причине?

— Этого я не знаю. Знаю, что только в один день со мной рапорта написали еще три человека.

— Почему согласились те, кто согласился?

— На кого-то надавили. Кто-то получил за ранение миллион — ​и опять согласился. Ну и злые были после прошлого.

— На кого и за что злые? Это же вы пришли к «бандеровцам», а не они к вам.

— А мы-то что? Нам дали приказ, дело служивое.

— Понятно. А злые за что?

— Ну, не знаю… Некоторым просто понравилось. Ну, кто на контракте, молодая кровь, повоевать охота. Одному особенно. Он был такой… Прям Рэмбо. Такой политический. Постоянно вот эти политические темы трогал. В основном это был один мат. Что надо их, хохлов, блин… Надо просто выжигать.

— За что?

— Вот этого не могу сказать. Не знаю.

— А вам понравилось?

— Мне нет. Во-первых, не заплатили. Во-вторых, я на смерть посмотрел, и как-то мне на всю жизнь хватило. Страшно это, на самом деле. Мне на тот момент только 21 год был. Могут убить, а возраст еще молодой.

— Но вы же шли в армию по контракту, значит, понимали, что может случиться и воевать?

— Я не представлял этого. Просто потому, что никогда не видел. Хотя у меня вся семья была воевавшая. Прадед во Вторую мировую воевал, отец — ​в Афганистане, два брата Чечню прошли. Но они ничего не рассказывали. Я спрашивал, но они отвечали: в армию пойдешь — ​узнаешь.

— Как близкие отнеслись к вашему увольнению из армии?

— Сказали — ​правильно сделал. Слава богу, хоть живой вернулся.

— Вы понимали, за что именно могли погибнуть под Луганском? За славу, за Родину? За большие, в конце концов, деньги?

— Да ни за что я мог погибнуть. Но это я уже только потом понял. Просто был приказ. В результате ни славы, ни «за Родину», ни денег.