— Россия стала самым крупным покупателем золота в первые три месяца 2019 года, сообщил Всемирный совет по золоту. Сейчас золотой резерв ЦБ составляет 2168 тонн (в пересчете на доллары — около 90 млрд). Другие страны тоже увеличили свои вложения в золото, в среднем рост составил 68 % по сравнению с прошлым годом. С чем связан такой всплеск интереса к драгметаллам?

— Тут есть две тенденции. Первая, менее приятная, связана с геополитикой. Российский ЦБ за 2018 год резко вышел из долларовых активов, в том числе из гособлигаций США. Идея была в том, чтобы в достаточно опасной ситуации, когда существует теоретическая возможность блокирования долларовых операций российских банков, перейти в золото и снизить эти риски. Вторая история происходит сейчас во всем мире. Центробанки понимают, что доллар в качестве основной резервной валюты немного непропорционально представлен в резервах. Обычно, когда мы думаем о том, сколько денег нам нужно в разных валютах, мы стараемся сбалансировать наши корзины с внешней торговлей и различными макроэкономическими показателями.

Так вот, доля долларовых активов в резервах больше 60 %, что не соответствует ни доле доллара США в мировой торговле (около 40 %, по данным SWIFT), ни доле США в мировой экономике (около 15 % по паритету покупательной способности). В принципе, постепенный отход от вложений в долларовые активы — это нормальная ситуация. Другой вопрос, куда уходить, поскольку ставки в йене и евро относительно низкие. Поэтому многие центробанки пока думают о диверсификации в терминах перехода в золото или в меньшей степени в другие драгметаллы.

— То есть тренд на дедолларизацию становится общемировым?

— Абсолютно. Многие об этом думают, тот же Китай пытается разобраться в том, как часть контрактов перевести в другие валюты.

— А с состоянием мировой экономики интерес к золоту никак не связан? Иногда говорят, что это защитный актив.

— На самом деле это не так. Если вы посмотрите на исторические графики, то увидите, что золото крайне волатильно, его стоимость резко меняется в короткие промежутки времени. При этом среднюю доходность оно обеспечивает примерно на уровне гособлигаций США. Так что это не очень хорошая защита от кризиса. Тем более в 2019 году никто не ждет рецессии, а центробанки начали скупать золото еще в 2013 году. Это длинный процесс, скорее направленный на диверсификацию вложений, чем на что-либо еще.

— После 2014 года структура золотовалютных резервов России кардинально изменилась. В частности, в прошлом году Россия распродала 85 % своего портфеля гособлигаций США. Сегодня доля долларовых активов в российских резервах в 2–3 раза меньше, чем в среднем в мире. Насколько неортодоксальной в этом смысле выглядит инвестиционная стратегия российского ЦБ?

— Вы правы, в среднем по миру долларовые активы занимают больше 60 % резервов, а у нас, видимо, меньше 23 %. Из резервов в почти 500 млрд долларов в долларе хранится только около 100 млрд, то есть это очень ограниченные объемы. Довольно много мы держим в юане (до 15 %) и йене (около 4 %). Это, конечно, отклоняется от мировых стандартов. С другой стороны, с точки зрения определений ЦБ следует рекомендациям МВФ, не придумывая ничего нового. МВФ выделяет пять мировых резервных валют — это йена, фунт, доллар, евро и юань. В активы в этих валютах можно свободно инвестировать, что российские монетарные власти и делают.

— Но это ведь менее выгодные вложения, чем доллар?

— Да, часто доходность снижается, потому что в доллары вкладываться более выгодно, чем в йены или в евро. В случае юаней проценты будут выше, но и риск относительно больше.

— В прошлом году были новости о том, что ЦБ потерял более $2 млрд из-за колебаний курса юаня.

— Такое может быть, но по юаню и ставки более высокие. Вообще, неправильно обращать слишком много внимания на краткосрочные колебания. Потенциально у юаня есть возможность как укрепиться к доллару, так и ослабеть. Хотя курс у китайской валюты нерыночный, движения есть в обе стороны. Поэтому надо спокойно относиться к краткосрочным потерям, иначе можно и про золото сказать, что это плохое вложение.

— При этом ЦБ не избавляется от американской валюты совсем, а наличные доллары, наоборот, активно покупает.

— Действительно, в прошлом году, чтобы снизить потенциальную панику от американских санкций, ЦБ на всякий случай закупал наличные доллары. Наличные деньги, как и золото, хороши тем, что лежат внутри страны, вы не обязаны хранить их где-то еще. Прочие активы обычно хранятся в других банках, чтобы приносить какой-то доход. Если вам важно знать, что они никуда не пропадут, — как в случае с венесуэльским золотом в Банке Англии, который отказался его отдавать, — то это хорошее решение. Заблокировать использование наличных очень тяжело, если они уже находятся внутри страны.

— Был ли какой-то прагматический смысл в том, чтобы продавать бумаги американского госдолга? Ведь вероятность того, что их арестуют в рамках санкционного давления, крайне мала.

— Технически это вполне возможно, у Ирана был такой случай, да и у венесуэльского ЦБ, скорее всего, будут сложности: на них сильно надавили и обвинили в подчиненности венесуэльскому правительству. Гособлигации хранятся в специальных депозитариях где-то в американских банках. Если ФРС захочет запретить какой-то стране доступ к ним, то сможет это сделать практически одним росчерком пера. В этом плане, если верить, что вероятность такого расклада ненулевая, то разумный безрисковый ЦБ должен постепенно выходить из доллара. Хотя, конечно, вероятность действительно невысокая — такой прецедент был бы невыгоден самим США, поскольку показал бы, что такие решения могут быть приняты в любой момент в отношении достаточно крупной экономики. Но опыт показывает, что в геополитических играх лучше не рисковать. Я бы не решился утверждать, что запреты на долларовые расчеты, которые предлагается ввести в отношении коммерческих российских банков, никогда не перекинутся на ЦБ.

— Вы не согласны с тем, что ЦБ слишком политизированно подходит к формированию резервов и выбирает валюты для вложений под влиянием правительства?

— Что касается независимости ЦБ от правительства, то тут история простая. Можно посмотреть, как действовал ЦБ с точки зрения изменения процентных ставок по сравнению с тем, что говорили члены правительства. Не раз уже происходило так, что он повышал ставку, несмотря на то что исполнительная власть настаивала на обратном. Дело в том, что у ЦБ свои макроэкономические цели, свои задачи, поэтому я не вижу никакого соответствия между весами валют в резервах и независимостью от правительства. Именно регулятор, а не правительство управляет резервами с точки зрения баланса рисков и доходов.

— В апреле общий объем резервов ЦБ достиг $487,7 млрд — это максимальное значение с февраля 2014 года и примерно треть российского ВВП. Зачем России такая масштабная «заначка», с учетом того что для поддержания курса рубля эти деньги больше не используются?

— Здесь есть две детали. Во-первых, существенная часть резервов — это покупки по бюджетному правилу, которое Минфин ввел 2017 году. Оно говорит о том, что при высоких ценах на нефть «сверхналоги» от продаж нефти и газа Минфин направляет в резервы. Так что большая часть прироста связана с правительством. С другой стороны, когда мы думаем про то, сколько нам нужно резервов, нужно учитывать, что даже при плавающем курсе многие товары Россия покупает за рубежом. Импорт в прошлом году составил порядка 240 млрд долларов. Мы закупаем очень много всего: сельскохозяйственные товары и посевные материалы, машины, оборудование и так далее. Нужны резервы, чтобы иметь возможность продолжать покупки в случае форс-мажора — например, если будет эмбарго на поставки российской нефти.

Опять же, на мой взгляд, такая вероятность близка к нулю, но если вдруг это случится, то резервы позволят сгладить этот шок на некоторое время. В кризисы 2009 и 2014–2015 годов резервы шли в том числе на импорт и поддержку банковской системы, и это очень помогло экономике. Другой вопрос, что не очень понятно, в какой точке нужно остановиться. На этот счет в ЦБ и Минфине идет бурная дискуссия. Но обстановка в мире сейчас такова, что, возможно, лучше перебдеть, чем недобдеть.