Два спектакля Дмитрия Чернякова на главных сценах Парижа и Берлина с двумя дирижерами-корифеями Филиппом Жорданом и Даниэлем Баренбоймом стали шедеврами режиссуры. Черняков вытащил из «Троянцев» Гектора Берлиоза — ​не до конца «смонтированной» композитором пятичасовой дилогии — ​многие страшности нашего времени, показал в разных аспектах хронику умирающей страны. А в «Обручении в монастыре», смеховом и любовном водовороте нашего родного Сергея Прокофьева, нашел основу для язвительного разговора о неизлечимом оперном фанатстве, черт его побери.

Оперы эти ставили многие режиссеры, и не всегда безуспешно. Но все равно в «Троянцах» два акта про гибель Трои обычно звучали устрашающе и жутко, а сцены в Карфагене, со слезно умиляющей любовью Энея и Дидоны, обнаруживали рыхлость и даже бесформенность. В Трое Черняков выставил напоказ безвольного царя Приама (Паата Бурчуладзе), только и способного восседать в тронном кресле без малейшего осознания уже грохнувшей катастрофы. А также высветил множественные интриги на всех уровнях, превращающие умирающий город в «Титаник», на котором заняты не спасением, а перекачкой выгоды. Только Кассандра точно понимает весь ужас происходящего, но не может ни до кого достучаться. Феноменальная актриса Стефани д’Устрак вложила всю свою мощь в дикие заклинания неслышимой миром пророчицы.

Карфаген — ​это центр реабилитации «жертв войны», и потому присутствие здесь «параолимпиков» с искусственными ногами (взаправдошных!) не может смущать, и попытка все время «смешить и забавлять» тоже вполне хорошо вписывается в контекст. А пристукнутый войной Эней (блестящий Брэндон Йованович) и готовая ко всему «главврач» Дидона (безупречная работа петербурженки Екатерины Семенчук) являют в своем конфликте невозможность преодолеть всеобщее движение к «концу света». Музыка Берлиоза, многослойная и не всегда логичная в своем развитии, льется под руками Филиппа Жордана как неостановимый поток, и все солисты без исключения являют безупречный вкус и жаркие чувства. От этого спектакль Чернякова приобретает особую человеческую убедительность.

Не менее действенен и Прокофьев в Берлине. Умеющий колдовать в оркестре Даниэль Баренбойм избавляет музыку от малейших намеков на «совок». А залихватский Черняков много чего выдумывал и раньше в своих постановках. «Кармен» играли и вовсе в клинике по лечению неврозов, и ничего, все почти в один голос сказали, что только так и нужно действовать с самой запетой оперой на свете!

В «Обручении в монастыре» от комедии Шеридана, положенной в основу либретто, много всякого неразборчивого карнавала и пустоватых шуточек. Но у Прокофьева-то они все нейтрализованы смешнейшими интонациями и остроумнейшими приколами! Что бы сказали сегодня в Большом, где в свое время на черняковского «Руслана» громкие голоса из партера обрушивали свои обличения? Позволили бы перенести все действие в психотерапевтическое учреждение по излечению от оперомании?

Мы вообще не узнаем не только саму оперу, но и хорошо известных певцов. Андрей Жилиховский превращен из победительного красавца в зачуханного Епиходова, а чувствительный Богдан Волков лишен всех своих нежных составляющих. Неправдоподобная вокалистка Анна Горячёва обезоруживает клоунской бесшабашностью. Примадонна Виолета Урмана играет роль Дуэньи, вообще-то написанной для «комических старух», с шиком и невероятной самоотдачей. Ненавистный акт в монастыре перелицован полностью, и никаких пьяных монахов мы не услышим, потому что все превращено в оголтелую попойку, от которой заходятся не только на сцене, но и в зале. И Урмана тут поет много того, что «по роли» петь вовсе не полагалось.

Лично я впервые увидел «Обручение в монастыре» как праздничный, оглушительный спектакль, на котором ни одной секунды не было скучно. Потому что главным советчиком Чернякова была музыка Сергея Прокофьева, а не трафаретный текст будто бы из Шеридана. Как в Москве не хватает таких острых и ехидных «перелицовок» в опере! Всю энергию по перекройке унылой реальности отобрал у оперы драматический театр. А жаль! Сил у нас в оперном мире вообще-то предостаточно.

В завершении оперы на сцену во время пирушки выходит хор, переодетый в разных оперных героев, — ​Саломея с головой Иоканаана, Амина в костюме Каллас, Аида с внешностью Джесси Норман. Зал взрывается. А Черняков над нами смеется в голос: лечили мы вас от оперомании — ​и не вылечили. Любуйтесь, голубчики, на своих любимчиков во всей их жуткой оперной красе!