Перед переправой водитель просит отстегнуть ремни безопасности. Мало ли что — без них будет возможность выскочить из машины. Лед на Вычегде тает под мартовским солнцем, пока ограничение по весу машины — 5 тонн, но даже на двухтонном кроссовере с опытным водителем чувствуешь себя не слишком уютно, глядя на многочисленные полыньи. Еще чуть-чуть, и перебраться на другую сторону станет невозможно, пока не сойдет лед и не пустят паром. Это значит, с этой стороны можно некоторое время не ждать прорыва тяжелой техники. Но и защитникам баррикад труднее будет приходить на подмогу в случае провокации. Пока на линии фронта затишье, но круглосуточную вахту никто не отменял. Как и регулярные вылазки для наблюдения за противником.

Военная риторика тут в ходу. На подъезде к железнодорожным путям попадается табличка «Сталинград».

— Потому что — ни шагу назад, — коротко объясняет Виктор. Он — один из многочисленных защитников Шиеса — давно закрытой железнодорожной станции, затерянной в лесах на границе Коми и Архангельской области. Сегодня это самая горячая точка на карте экологических протестов России.

О конфликте на Севере «Новая» писала не раз. С июля жители окрестных деревень борются со строительством огромной свалки для московского мусора. Свалку под невинным названием «Экотехнопарк» организуют без общественных слушаний, экспертизы, разрешающих документов. Однако власти предпочитают закрывать глаза на очевидный факт. Де-юре никакого строительства в Шиесе нет. Де-факто работы велись круглосуточно, пока люди не встали живым щитом на пути бензовозов. Теперь строительную технику нечем заправлять, Шиес в блокаде с 22 февраля. Работы остановлены. Обе стороны — осажденные строители и стоящие живым щитом жители — готовы держаться до конца. Первая кровь уже пролилась — неделю назад на прорыв со стройки пошла колонна техники, экскаватор разбил домик, где грелись протестующие, смял человека. Полиция приехала часа через три после вызова.

В кабине экскаватора был некий Алексей Козлов, который, по словам очевидцев, нетвердо стоял на ногах и в итоге выпал из кабины, разбив лицо. По версии второй стороны, его из кабины выволокли протестующие и хорошенько накостыляли. Архангельские провластные ресурсы даже сообщили, что Козлова привязали к дереву и били до полусмерти, сломав позвоночник и разорвав селезенку. Мужчину действительно эвакуировали на вертолете в больницу. Только на следующий день от лечения он отказался и на своих двоих ушел домой. В Сети имеются видеозаписи, на которых «потерявший речь и способность ходить» Козлов преспокойно гуляет по больничным коридорам и общается с медсестрами. Тем не менее полиция возбудила уголовное дело по факту нанесения ему телесных повреждений средней тяжести. На блокпосты активистов уже приходили с обысками.

— У нас рожениц, детей больных лет десять санавиация не возила. Денег не было. А на этого так сразу нашлись, — возмущается Руслан, житель Мадмаса. У Руслана крепкий бревенчатый дом, крепкая семья и хорошая работа. Его сын Иван вместе с отцом участвует в протестах.

Придавленного ковшом экскаватора активиста Владимира Когута вертолетом никуда не возили, в котласскую больницу его доставили сами протестующие — это, как в любом российском захолустье, быстрее, чем ждать скорую. От лечения он тоже отказался. Его потерпевшим полиция не признает.

— О нас государство никогда не вспоминало. Вспомнило теперь, когда решило на нашей земле помойку устроить, — говорят люди.

— Мы сначала — как только узнали о стройке — добросовестно писали жалобы во все инстанции, ожидая реакции властей. Когда поняли, что власть делать ничего не будет, взяли дело в свои руки, — рассказывает Елена Майле. Елена — предприниматель. Вместе с мужем Денисом они — в протестном движении. Для них, как и для большинства «шиесских партизан», это первый опыт. Раньше не приходилось ни ходить на митинги, ни сопротивляться решениям власти. Родом Елена из Архангельска, живет в Коми. Шутит, мол, с таким «двойным гражданством» ей сам бог велел защищать Шиес. Если сбудутся худшие прогнозы, экологическая катастрофа накроет оба региона.

— Шиес стал точкой, после которой общество стало просыпаться. Даже пенсионная реформа так не повлияла на людей, — считает предприниматель из Сыктывкара Виктор Вишневецкий. — Это, как выстрел в Сараево, стало искрой. Вскрыло цепочку проблем: коррупцию, социальную неустроенность…

— Республика Коми в федеральный бюджет отдает 151 миллиард налогов в год, а в региональном бюджете остаются только 55, — говорит коммунист Олег Михайлов. — А чистая прибыль «Лукойл Коми» — нашей основной нефтедобывающей компании — 420 миллиардов в год. Москва у нас забирает все: деньги, ресурсы, полезные ископаемые — а в ответ присылать готова только мусор.

Шиесский протест отчасти напоминает историю Сунского бора в Карелии, который спасли от вырубки пенсионеры, подавшиеся в партизаны. Среди защитников Шиеса, стоявших здесь даже в тридцатиградусный мороз, активисты, пенсионеры, бизнесмены, учителя, журналисты, пожарные, сельские депутаты и даже сотрудники «Газпрома». Последние работают на обслуживании ветки газопровода, проходящего через весь район. Газа, кстати, в селах нет.

Перед выездом на линию фронта покупаем желтые жилеты — в них положено облачаться не ради ассоциаций с парижскими протестами, а чтобы исполнять закон: хождение по железнодорожным путям без жилета запрещено. И опасно: поезда курсируют едва ли не каждую четверть часа, то проносится скорый Москва — Воркута, то гремит товарняк. Станция Шиес закрыта, лишь некоторые составы останавливаются на 2 минуты. Когда-то здесь был поселок. Лесозаготовки. Закрыли его еще до перестройки, но последняя семья покинула эти места лишь в 90-е.

Теперь лес в округе валят частники и далеко не всегда законно. Какая тут власть, сплошная тайга. Ближайший поселок — Мадмас, в 4 км от железной дороги. В 80-е здесь жили 3 тысячи человек, сейчас — 700. Основным населением были спецпереселенцы — ссыльные этнические немцы. В 90-е большинство уехало в Германию. Некоторые остались.

— Это моя родина, куда мне ехать? — Александр Нейман отказался от репатриации, несмотря на просьбы 90-летней бабушки. Она умерла в Германии, не повидав внука.

— Моя мать тоже отказалась переезжать, говорит, здесь жила, здесь и останусь. Здесь отец мой похоронен, братья. Это моя земля. И я ее не отдам. Мой дед не для того до Берлина дошел, чтобы я свою землю отдавал. Если сейчас позволим в нас плюнуть, они и дальше будут плевать.

Нейман работает в пожарной части. Когда не на смене — стоит на одном из блокпостов, расставленных протестующими вокруг стройки. Никаких репрессий за это нет, напротив, по словам Александра, когда на стройку пытались вербовать местных, начальник сказал: кто пойдет туда работать — обратно пусть не возвращается.

Для местных отказаться от работы на стройке — тяжелое решение. Заработать за месяц там можно мужчинам до 60 тысяч, женщинам до 45. Таких зарплат в поселках и представить себе невозможно. Но люди отказываются.

— Мы тут воду до сих пор из колодцев пьем, грибы-ягоды собираем — а если устроят нам этот Чернобыль, что с нашими детьми будет? — спрашивает Нейман.

Блокпост сначала хотели поставить прямо в Мадмасе, но пришлось — в лесу. Там пересекаются две дороги, по которым на стройку могут подвозить топливо и стройматериалы. С Мадмаса вообще все началось: жителей обозлило то, что и без того не шибко хорошую дорогу через поселок за пару летних месяцев напрочь разбили возившие на стройку песчано-гравийную смесь самосвалы сыктывкарского предпринимателя Васильева. Дорогу Васильев обещал отремонтировать, но обещать — не значит сделать. Отчаявшись получить помощь от гаишников (КамАЗы шли под запрещающий движение большегрузов знак), народ перекрыл дорогу и подложил на нее «ежа» — шипованную ленту. На этом поток песка иссяк сам собой. Но блокпост стоит. Пару раз его живой щит здесь пытались прорвать — сначала колонна бензовозов, потом «Урал». Приезжал из Сыктывкара местный «авторитетный человек» с судимостью за плечами, объяснял активистам, что пора сворачивать протесты. Люди стоят. Приезжали братки: крепкие молодцы в масках-балаклавах. Но у активистов отлично налажено оповещение, и через несколько минут к маленькому бастиону подъехали человек 70. Братки слиняли.

Основные коммуникации — через интернет. В группе защитников Шиеса в соцсети 18 тысяч человек. Оплачивают расходы вскладчину. Люди приносят кто сотку, кто рублей 300. Кто просто еды или термос с чаем.

— Мы Чернобыля не хотим, — категорично утверждает Юрий Шигарев. Юрий Алексеевич стоит на посту целый день. Строителей и братков пенсионер не боится. Мрачновато роняет:

— Здесь в каждом доме ружье. Охотники мы. Придет весна, пойдет «зеленка» — эти строители сами разбегутся.

«Чернобылем» будущую свалку здесь называют через одного. Согласно презентованному подрядчиком — ООО «Технопарк» — проекту, за 20 лет эксплуатации сюда должны привезти 10 миллионов тонн измельченного, спрессованного и упакованного в пластиковую пленку мусора. Прессовать его будут в Люберцах, а затем экспортировать на Север. Понятно, что ни о каком использовании отходов в таком виде речь идти не может: мусорную кашу просто не разложить на фракции, годные к дальнейшей переработке.

Между тем поначалу, когда люди начали бунтовать, им обещали, что построят не свалку, а линию по разбору отходов, а также деревообрабатывающее предприятие. Сейчас доподлинно известно: 300 га земли планируется отвести под захоронение мусора. По документам это земли лесного фонда. Но 30 га, переданные в управление «Технопарку», уже вырублены. На этом участке должны быть технологические постройки, территория для разгрузки составов. Закапывать мусор будут там, где сейчас густой ельник. Документы на передачу этой земли под свалку пока в стадии оформления.

Местность болотистая, глубина залегания грунтовых вод — 40 см. Вокруг — болота и торфяники. Случись здесь самовозгорание мусора, пожар не остановить. Как и экологическую катастрофу — в случае если герметичность упаковки мусорных брикетов нарушится и разлагающиеся отходы попадут в воду, питающую истоки 8 северных рек. А если болота осушат, полягут окрестные леса: влаголюбивые ели пьют эту воду.

— Специалисты фонда «Серебряная тайга» рассказывали нам, что к 2020 году на этом месте вообще заказник должны были организовать. Но вместо заказника будет помойка, пусть и относительно современная, — комментирует активист Сергей.

Виктор Вишневецкий поясняет:

Леса наши вырубают, воду и воздух загрязняют выбросами, теперь еще болота наши уничтожат. Мне никакие документы не нужны, чтоб понять, что это болота, что там строить нельзя. Я там был!

Виктор — один из неофициальных двигателей протеста. В Сыктывкаре у него магазин игрушек. Ухоженная и красивая жена — бизнес-леди. Общественная активность ему уже вредила: год назад Вишневецкий получил 6 месяцев условно по 282-й статье — за репост. Последние месяцы проводит на шиесских болотах: дежурит сам, возит журналистов, помогает наладить быт. Говорит, мог бы давно продать все и уехать. Но с какой стати?

У железнодорожных путей стоит домик на курьих ножках, щедро украшенный флагами. Отсюда ведет интернет-трансляции Иван Иванов — активист Комитета спасения Печоры (КСП), одной из старейших в стране экологических организаций. Ее еще в 80-е создали простые жители деревень Коми, чтобы защитить землю от разливов нефти. Сейчас КСП участвует в шиесских протестах. Здесь по его образцу создали Комитет спасения Вычегды. Иван каждый день приходит на стройплощадку. Требует у охранников документы, задает вопросы. В ответ лишь раздражение и брань.

Как только мы появляемся на площадке, к нам, как железо на магнит, стягиваются человек 30 крупных мужчин в черной форме, берцах, с видеорегистраторами на груди и резиновыми дубинками. Из знаков различия — только шевроны с надписью «ЧОП «Гарант безопасности».

Мужчины требуют у нас документы, однако свои не предъявляют. Наконец один из них показывает удостоверение частного охранника. Появляются двое полицейских. Тоже просят документы. На вопрос, что здесь делают люди в черном, участковый, улыбаясь, отвечает: «Гуляют». Комментарий Ивана о незаконной стройке на землях лесного фонда тоже не вызывает интереса.

— Я, — говорит капитан, — не знаю, есть ли какие-то документы, что это лесной фонд и что здесь нельзя строить. А мы охраняем объект повышенной опасности — железнодорожную станцию.

На вымощенной бетонными плитами площадке стоят КамАЗы с московскими и архангельскими номерами. Рядом общежитие рабочих, но с ними поговорить не удается: людей ведут мимо нас организованным строем, а путь в общагу перегораживают трое охранников. На двери — бумажка: «На объекте установлены пропускной и внутриобъектовый режимы. Ведется видеонаблюдение».

На все вопросы «чопики», как их называют активисты, отвечают с ухмылкой, что приехали на прогулку. А затем заводятся, начинают теснить, наваливаться, явно провоцируя скандал.

— Вы тут за деньги стоите, иначе откуда у вас интернет, спутниковая тарелка? Это провокаторы. Они тут пьяные валяются каждый день…

Никаких фото и видео в доказательство мужчины с видеокамерами не демонстрируют. Зато стараются плотнее взять нас в кольцо. Мы продолжаем осмотр территории. Под особой охраной — ангар, где, по версии активистов, хранится привезенная соляра, на которой работают дизель-генераторы. Слили ее прямо с цистерны на железной дороге, что против всяких правил.

— Мне тоже детей кормить надо, что вы меня попрекаете, — взрывается один из охранников. А Иван комментирует, что, вероятнее всего, «враг» готовится к решительным действиям — еще неделю назад охрана была другой, с бейджами, более смирной.

Наконец мы доходим до забора, которым обнесена стройка со стороны Урдомы — там уже Архангельская область, впрочем, формально к ней относится вся станция Шиес. Именно этим оправдывают свое бездействие чиновники Коми. Дескать, мы ни при чем и повлиять не можем ни на что. Однако от Мадмаса до будущей свалки всего 18 км.

Со стороны леса на заборе надпись: «Нет полигону смерти». Со стороны Коми тоже есть такой забор. На нем красуется: «Путин, останови стройку!»

За забором — место боевых действий: обломки смятого экскаватором домика, местами со следами пожара. Говорят, во время «боя» внутри топилась печь, угли продолжали тлеть, и наутро полыхнуло.

По версии противной стороны, активисты закидали экскаватор «коктейлями Молотова». Правда, никаких ожогов у экскаваторщика нет, да и саму машину потом видели в колонне целой и невредимой.

Колонну, которая все же прорвалась со стройки на Урдому, сопровождала полиция, как из Коми, так и архангельская.

Люди говорят, технику пригнал предприниматель Васильев, сам взявший ее в лизинг. Простой означал для него большие убытки. А вот какой интерес полиции двух регионов служить эскортом порожним частным машинам — вопрос. Активисты говорят, пока горючку на стройку еще пропускали, спрашивали у водителей документы на нее. Ни у кого таковых не оказалось.

Еще один местный бизнесмен, подрядившийся работать на стройку, — некто Сидоров, объект искренней нелюбви селян. Сидоров, по их словам, владеет паромной переправой, цены на которую астрономические по местным меркам: 250–350 рублей за то, чтоб перевезти через 50-метровую Вычегду авто.

Сидоров подрядился валить на Шиесе лес. Вместо быстрых денег получил уголовное дело: после протестов жителей Урдомы — ближайшего к стройке села в Архангельской области — оказалось, что рубка незаконна. Сидорова задержали, правда, в СИЗО не отправили. Местные журналисты считают, что, если власть пойдет на попятный, его и сделают крайним.

Метрах в 20 от стройки, по которой гуляют люди в черном, горит костер. Там палаточный городок протестующих, первая линия обороны. Владимиру, который поит нас чаем, за шестьдесят. Говорит, власти всегда был лоялен, в политику не лез. А теперь сутки через трое проводит здесь. Два часа спит, два часа дежурит. И отступать не намерен.

— Видели табличку «Сталинград»? Это не случайно. Мы ни пяди своей земли не отдадим. Нам отступать некуда. У меня внуки здесь. Если мы этот московский мусор сюда допустим, жизни им не будет. А я пенсионер, нечего терять особенно. Так что стоять здесь буду до конца. Не пройдут.