Больше года прошло со смерти Арсения Рогинского. 30 марта день его рождения. Когда Арсения не стало, поэт Лев Рубинштейн очень точно написал, что с его уходом осиротело множество людей. Чувство сиротства и утраты испытали сразу очень разные люди: его родные, коллеги по «Мемориалу», историки, правозащитники, учителя, журналисты, политики, ученые, поэты, художники, правые и левые, узники и некоторые силовики, люди в России и люди в других странах.

Значение Рогинского для истории, для государства, для гражданского общества в России еще исследуют и оценят. Хотя трудно оценить масштаб личности человека, изо всех сил старавшегося не быть публичным, оставаться частным, направлявшего других, но никогда не считавшего себя «отцом побед». Зато легко принимавшего на себя ответственность за поражения. Даже тексты, которые он публиковал, всегда оказывались в соавторстве, за двумя-тремя подписями. И говорить о себе он не любил. От него остались несколько хороших интервью, в том числе фильм «Право на память», остальные же сведения об Арсении Борисовиче Рогинском нужно собирать, как о Сократе, — по рассказам современников, записям лекций и выступлений.

Но вернемся к чувству сиротства. Почему нам так не хватает Рогинского? Не только тем, кто хорошо его знал и часто разговаривал, но и тем, кто встречался с ним 1–2 раза в год, а то и 1–2 раза в жизни? Мне кажется, что дело в том, что Арсений Борисович прочно входил в наше представление о том, на чем держится мир. «Наше» — в самом широком смысле. Речь идет не об определенном круге людей — соратников, единомышленников и близких, а о гораздо более широком пространстве.

Он умел говорить со всеми. Чины, социальное положение, образование, состояние и прочее никак не влияли на его отношение к человеку. Не знаю, научился ли он этому в лагере, когда отбывал срок с уголовниками по сфабрикованному политическому делу, или умел всегда. Но к нему приходили за советом очень разные люди. Из кабинета Рогинского могла выйти старушка-нищенка или голливудский актер (ей-богу, было и такое!), человек в погонах или человек в штатском с генеральскими звездами в глазах, студент или президент одной из западных стран, лидеры враждующих оппозиционных партий или преуспевающие бизнесмены. Все они приходили за пониманием, за помощью, за советом или просто за разговором. Каким-то образом он всем был нужен и всем мог ответить на их вопросы. Не сразу, не мгновенно — но все, кто знал Рогинского, помнят его звонки: «Знаешь, я вот что про тебя понял…»

И он излагал Главное. Это могло касаться как сугубо личных человеческих вопросов (продавать ли квартиру? менять ли работу?), так и глобальных (что сделать приоритетом президентского Совета по правам человека? проводить или не проводить люстрацию?). Важно, что он умел находить Главное в этих вопросах. Это выглядело так легко, что становилось даже немного обидно — почему ты сам не додумался до такого простого ответа. Но только выглядело легко. Не стало Арсения, и самые светлые головы в стране нет-нет, да и потянутся к телефону — надо бы спросить у него, обсудить с ним… И тут подкатывает пустота, дыра в ткани реальности так и не затянулась пока.

Он часто повторял, говоря об истории, что, даже увлекаясь историей новейшей, нельзя забывать о прошлом. «С мертвыми нужно, как с живыми», — повторял Рогинский, составляя бесконечные списки жертв сталинского террора, восстанавливая имена и даты смерти, не делая различия между известными и простыми людьми. Он был убежден в том, что, сохраняя память о людях, мы сохраняем себя. «С мертвыми, как с живыми» — прямо перекликается с христианским «у Бога мертвых нет» (хоть ни к какой конфессии Арсений и не принадлежал, верил только, что над нами, безусловно, есть кто-то или что-то еще, что не управляет, но направляет человеческую жизнь). Наша память, о сохранении которой заботился Арсений Борисович, дает вечную жизнь всем, кого уже нет.

Пока у взрослого человека живы родители, он может считать себя немного ребенком. И окончательно взрослеет, осиротев. Смерть Арсения Рогинского не только принесла нам чувство сиротства, но и обозначила жесткую необходимость повзрослеть. Нам, многим из нас, некого больше спросить, в чем Главное. И нам придется отыскивать Главное самим. Дай бог, не ошибиться.

Юлия Каденко — специально для «Новой»