На оглашение приговора по делу Оюба Титиева приехало очень много людей. Кто-то подсчитал: почти двести человек терпеливо ждали прохода в маленький Шалинский городской суд. Меры предосторожности в этот день в суде были усилены, приставы дотошно проверяли каждую сумку, просили предъявить содержимое карманов.

Из-за тщательного осмотра половина людей так и не смогли попасть в зал суда, когда судья Зайнетдинова начала оглашение приговора. Оперативный проход был обеспечен только для журналистов: одних только камер, установленных в загончике для присяжных, в это день в Шалинском суде было больше десятка.

Потому что даже если бы приставы смогли оперативнее досмотреть всех, кто приехал в этот день в Шали, единственный крошечный судебный зал этого суда, не рассчитанный на такую внушительную группу поддержки, всех вместить бы не смог просто физически.

Так и слушали приговор: в зал суда люди набились настолько плотно, что я невольно стала завидовать подсудимому — только в его клетке еще оставалось чуть-чуть свободного места. Другая, столь же огромная группа людей ждала под дверьми зала.

Оглашение приговора затянулась на весь день. Судья Зайнетдинова, как всегда на каблуках, в глухой судейской мантии, пошитой по фигуре, читала 180-страничный приговор в папке, которую держала на вытянутых руках. И через много часов, когда зал суда от перенаселения превратился в душегубку, когда люди начали переминаться с ноги на ногу, а потом — и вовсе сели на скамейки, а кому не хватило скамеек — на пол; когда прокуроры обессилено облокотились на поручни, из-за которых в затылок им смотрели камеры, еще совсем недавно пугавшие их, — судья все еще стояла выпрямив спину и, как робот, читала приговор, по прежнему держа его на вытянутых руках. Можно было, конечно, обвинить ее в том, что она, сознательно или нет, устроила всем нам пытку. Вот только она и сама была ее жертвой.

Восхищение стойкостью судьи Зайнетдиновой мешало на нее злиться. Впрочем, в этот день вообще в суде никто не злился и не скандалил. Ни те, кто задыхался от отсутствия кислорода в зале суда, ни те, кто, приехав бог знает откуда на приговор Оюбу, вынужден был сидеть под дверью, потому что в зале суда не оказалось места…

Приговор чеченскому правозащитнику Оюбу Титиеву, вынесенный в понедельник в Шалинском городском суде, был совершенно предсказуем с точки зрения обвинительного уклона. Но оказался совершенно неожиданным с точки зрения гуманности наказания. Судья Зайнетдинова изменила не только квалификацию вмененного Титиеву деяния (с тяжкого на средней тяжести), но и категорию режима отбывания наказания (с колонии общего режима на колонию-поселение).

изменение квалификации с тяжкой на среднюю предполагает возможность освобождения по УДО по истечении одной трети срока приговора. То есть — уже в мае. И четыре года, которые фигурируют в приговоре и которые с точки зрения контекста этого дела и, главное, возраста и здоровья самого подсудимого, выглядят устрашающе, на самом деле ничего не значат. Приговором Шалинского суда Оюб, по сути, освобожден от наказания. Вот его главный смысл.

Адвокат Титиева Петр Заикин с трудом смог привести пример, когда еще в общероссийской практике суд проявлял такую завидную гуманность. И все, кого он вспоминал, оказывались не чужими для власти людьми. Это случай Евгении Васильевой, это случаи многочисленных региональных министров, попавшихся на взятках… Но Оюб Титиев — совсем другое дело. И именно поэтому такой исход конфликта чеченского правозащитника с чеченской властью на самом деле свидетельствует о чем-то очень важном, что необходимо осознать и сформулировать.

Чеченские власти категорически отрицали тот факт, что дело против Оюба Титиева стало опосредованной местью правозащитникам и журналистам, которые поднимали темы тяжких нарушений прав человека в республике. Нам, друзьям Оюба, это было абсолютно очевидно, потому что невероятным было преступление, в котором его решили обвинить. И вопрос стоял единственный: убедим ли мы в этом тех, кто не знал Оюба? В том числе и тех, кто решил его таким образом наказать.

Защищать Оюба было и легко, и сложно. Легко, потому что Оюб — абсолютный праведник. Сложно — потому что как настоящий праведник Оюб — совершенно непубличный человек. Публичность, которая только и могла его спасти, всегда была ему глубоко чуждой. Многочисленные премии и награды, сотни статей и интервью, подчас глубоко затрагивающие очень личные вещи, даже его реакция на фото- и видеосъемку в суде (если внимательно присмотреться, Оюб никогда не смотрит прямо в камеру и всегда очень напряжен) — это внимание страшно сложно давалось ему все эти месяцы.

Благодаря широкой общественной кампании, затеянной «Мемориалом», к обреченному, казалось бы, делу Оюба Титиева удалось привлечь внимание всего мира. На процесс летали все уважающие себя российские СМИ, а также бесчисленные зарубежные издания и телеканалы. На заседаниях побывали представители многих дипмиссий, некоторые и не по одному разу. Два кандидата в президенты лично поручились за Оюба, а Григорий Явлинский выступил в суде даже дважды.

К вечеру этого дня у всех нас, проживших месяцы в этом зале, на этом процессе, возникло ощущение, что мы — и подсудимый, и адвокаты, и публика, и приставы, и судья — товарищи по несчастью. Приставы совершенно не злобствовали, когда началось хождение слушателей из зала в коридор и обратно — люди выходили попить, поесть, покурить — или просто подышать, а потом возвращались. Те же приставы предлагали сесть на освободившиеся места; прокуроры не возражали против того, что их стол используют журналисты, которые завалили его диктофонами и фотокамерами. Судья даже не отреагировала, когда адвокатам принесли шоколадку и они ее, дружно хрустя, съели.

И дело было даже не в том, что люди устали, — а в том, как стремительно судья перешла от темы виновности к смягчающим обстоятельствам. И это было революционно — то значение, которое она уделила им в своем приговоре. То, что Оюба хоть и признали виновным, но всерьез сажать не собираются, стало понятно уже на этом этапе. И поэтому, когда судья закончила оглашение, в зале, как ни странно, почувствовалось воодушевление.

Еще не было юридического осмысления ситуации, но всем было понятно, что самого страшного каким-то непостижимым образом не произошло. Только Оюб в этой ситуации повел себя очень сдержанно. Перед оглашением он сказал адвокатам: «Я выдержу любое испытание, которое послал мне Всевышний». И после оглашения, когда журналисты набросились на его клетку, он повторил эти слова. «Я выдержу любое испытание».

Грозный