Недавний опрос фонда «Общественное мнение» показал, что в стране 65% верующих христиан. А у меня все стоят перед глазами строчки многочисленных отчетов РПЦ и церковных общин, утверждающих, что это неправда и что одних только православных у нас может быть на 15% больше.

Умные читающие люди в этом вопросе, конечно, церковникам не верят. И зря.

Вообще, чтобы оценить реальный масштаб религиозности, недостаточно делать выборку, репрезентативную численности населения в разных городах. В мегаполисах верующих меньше. Очереди к мощам и поясу Богородицы ни о чем не говорят, к этим мощам как раз стекаются православные из глубинки. Знаете, где сегодня в основном живут православные христиане? В заброшенных поселках и моногородах. Даже не в деревнях и на селе. Вера ушла в панельные пятиэтажки, где доживают свой век бывшие рабочие бывших заводов.

Когда мы говорим, что не верим данным о росте религиозности, мы забываем про эти городки и ПГТ — ​поселки городского типа. Там почти все поголовно верующие. Потому что во многих таких селениях кроме церкви ничего нет. В прямом смысле. Церковь сегодня в провинции часто становится единственным местом, где чисто, опрятно и где тебя выслушают. В России тьма городков, в которых стоит полнейшая разруха, с домов сыплется штукатурка, тротуары в дырах, кругом мусор, и только возле храмов, за коваными заборами, разбиты парки. Там может не быть нормальной больницы, там один аппарат УЗИ на 30 000 жителей, нет детского кружка и художественная школа в зимний сезон не работает — ​не дают дрова. В таких городках может не быть абсолютно ничего, но красивая опрятная церковь с парком и двориком будет. Конечно, люди туда идут. Даже бегут — ​забыться, перевести дух, хоть на минуту дать глазу отдохнуть от разрухи.

Спрос на священников по этой же причине в депрессивной провинции очень большой. Они выполняют в глубинке все основные функции, оставленные ушедшим из этих городков патерналистским государством. Батюшки там и психологи-утешители, и советчики, и старшие товарищи, и отцы сиротам. Авторитет церковников падает только в крупных городах. В нищих городках священники не давят людей на «Майбахах», а испытывают на себе все те же проблемы, что и любые другие служащие в эпоху тотального попрания прав, они почти всегда бедны, работают круглыми сутками, сдают пожертвования в вышестоящую кассу, народом воспринимаются как подвижники и защитники. К ним идут, когда некуда пойти, а людям в таких городках действительно идти некуда. Если у тебя умер муж, если ребенок инвалид, если не с кем посоветоваться, остаются только священники. При храмах открыли повсеместно воскресные школы, есть даже нерелигиозные занятия для детей. Я недавно была в городке, где при церкви бесплатно принимает логопед и есть своего рода детская комната, куда можно также бесплатно отвести ребенка, если совсем уж не на кого его оставить. Встречались мне в провинции секция по лыжам, кружок по плетению макраме, хор ветеранов при храмах. Кто там занимается с людьми? Батюшки, их матушки, набожные прихожане.

РПЦ сейчас привлекает тем, на что россияне покупались у протестантов в 1990–2000-е — православные священники научились строить общину. Раньше к баптистам валом валили сирые и убогие, потому что у тех была даже не церковь, а клуб взаимовыручки. Шли не к Богу, а за общением. Из тюрем, туберкулезных больниц, онкодиспансеров люди порой шли прямиком к баптистам — ​там их ждало сочувствие. В православных храмах такого не было, верующие приходили и уходили с литургии, не знакомясь друг с другом. Теперь и церкви РПЦ превращаются в клубы разносторонних интересов, священники протягивают к прихожанам руку не только для целования, но с предложением помощи. И сейчас православные батюшки борются с протестантскими пасторами за одну и ту же аудиторию — ​людей, которые остались никому не нужными, ждущих от священников участия.

Таких — ​миллионы. Вся депрессивная Россия верит, потому что вера стала пропуском в мир чистых аллей, курсов макраме и бескорыстного доброго слова.