Всё… Всё… Всё…

Собака Буцик.

Дворняга. Самостоятельный, умный, независимый, маленький и кривоногий.

Очень сексуальный, но, завидев кость, соскакивал с девушки и бежал к миске.

Он знал, что главное, — жизнь научила.

Он жил у нас.

Но я его часто встречал в трамваях.

Он ехал в город, из города.

Соскакивал на нужной остановке, бежал домой.

Не лаял.

Свою территорию охранял.

Нашу — нет.

У нас он ел до отвала, но через час я встречал его в кафе.

Он выпрашивал милостыню:

— Мадам, три дня без пищи…

Я шепнул:

— Буцик! Ты же только что сожрал вчерашнюю кастрюлю борща…

— Мадам! Я офицер… Я служил в органах. Уволен. Оклеветан. Опозорен детьми. Из-за дамы, мадам. Ее перевезли сюда, и я пешком из Алма-Аты, через Астрахань — в Крым, в Ялту. У нас встреча на набережной. Любовь, мадам… Только любовь может гнать офицера из органов в эту глушь… Три дня без пищи, мадам… Если бы вон ту косточку с котлеткой и вон с тем гарниром, я бы вас проводил, мадам. Здесь масса хулиганья, стаи бездомных, мадам. А в схватках я незаменим, вот он подтвердит.

Я кивнул.

— Дело не в росте. Я знаю приемы. Против ножа, против пистолета. Я б вам рассказал, мадам, что чувствуешь, когда идешь против троих… Я вижу, вы перешли к сладкому… Официант, не убирайте мясное… Вон ту косточку, мадам, и я расскажу вам о себе. Меня переводили в Кремль на охрану первого лица. Вы понимаете: содержание, форма, витамины… Три кинолога и я. Мы все выходим и идем по Красной площади… Обо мне делали фильм… «Буцик-2». Сокращенное от Бронислав Кугенгейм — имею честь, мадам, — потомок графских кровей — шпоры не ношу, хотя на лошади, как влитой… Все бы сложилось, если б не коты… Эти мерзавцы так увертливы… Даже если ты его скрутил — у него в каждом месте коготь или клык. Я сторонник переговоров, мадам, но там не с кем говорить. А эти издевательства, оскорбления. Пристают, только когда ты за решеткой. Эти сволочи всегда на свободе. Почему их не сажают на цепь? Как они так устроились? А в те редкие минуты, когда я за решеткой, он и начинает: и рожи, и оскорбления, и вызов на бой, причем к нему на дерево. И знает же, когда я голоден. А я голоден всегда, мадам, работа такая… Тут он и начинает. Садится жрать буквально там… Там, где кончается цепь. Рассчитывает, сволочь, математически. И жрет, мадам, то, что ему вредно, — мозговую кость с кусками мяса… Давится, подонок, кашляет, ложится на мясо и отдыхает. Мразь — на мясе, на отварном, на глазах на моих. Можно тронуться умом, мадам. И, нажравшись, навалявшись, укатывает кость… Я бы уже ее как-то ночью достал… И он догадался… А когда я вырываюсь — его нет… Десятки кругов даю с переулками — нигде нет. Растворился. Как в будку посадят — он сидит напротив. Но, мадам, о врагах ни слова. Могу проводить, мадам… Я езжу на всех видах транспорта, кроме такси… О! Вы так щедры… О! Вы заказали специально для меня… Блинчики с мясом… О! Мадам!.. Как подаешь?! Как подаешь, болван! Вниз! Вниз, на пол клади… Это для меня! Извините, мадам. За любовь! Вы — бокал, я — эту кость. За чувство. За расстояние. За образ любимой… За Крым, за эту волосатую грудь, под которой сердце офицера КГБ. За вас, мадам!

Буцик погиб в драке со стаей собак.

Похоронен на моей даче у забора с видом на Крым.