21 сентября 1960 г.

Вчера вечером — Большой театр. Жизель — Катя Максимова. Открыл я её несколько лет назад, когда посмотрел документальную короткометражку «Душой исполненный полёт» — концерт выпускников хореографических училищ страны. Надо всеми явно возвышались двое. Рудольф Нуреев («Корсар»). И Катя Максимова (танец феи Драже из «Щелкунчика» и — «Жизель»). Потом я уже не пропускал ничего, что о ней было в газетах, журналах, кинохронике. Завидовал тем, кто в Москве и может видеть её на сцене. Читал, конечно, что Уланова подарила ей свою Жизель и что 1 июня с успехом прошла премьера.

И вот вчера возвращаюсь через Москву после отпускных похождений по Сибири (от Красноярска двинулся вниз по Енисею — где пешком, где на попутках, а где и по воде), после месяца почти первобытной, на подножных кормах, с медвежьими следами на мокрых после дождя таёжных просеках, полудикой жизни и вдруг вижу афишу: ГАБТ, «Жизель», Екатерина Максимова.

Не раздумывая, рванул на Казанский, сдал билет, купил новый, на завтра, и двинулся к Большому. Повезло. У какого-то спекулянта с лисьей мордочкой купил-таки (втридорога, но торговаться не стал) билет. А потом был один из самых сказочных вечеров в моей жизни. И давно уже опустился занавес, отбушевал цунами аплодисментов. И я коротал предотъездную ночь на вокзале. А в сознании (не пойму, где конкретно — в мозгу или в сердце) все продолжалось очарование, тот самый пушкинский «душой исполненный полет». И, конечно же, хорошо зная, что строки эти — об Авдотье Истоминой, ровеснице, одногодке Пушкина, пережившей его на 11 лет, я имел дерзость не согласиться с Александром Сергеевичем и переадресовал их Кате Максимовой. Думаю, живи он в наши дни и хоть краешком глаза узри это чудо на сцене, он бы со мной согласился и просто поменял фамилии в «театральных» строфах «Евгения Онегина».

28 января 2014 г.

Вот и нет уже Кати, Екатерины, Екатерины Сергеевны Максимовой. Умерла в 2009 году. Мечтал когда-нибудь взять у неё интервью. Не о балете, конечно, в котором я дилетант дилетантом. Просто — у меня к ней было несколько своих вопросов «за жизнь». Однако, зная по рассказам, как настороженно-отрицательно относилась она к попыткам прикоснуться к её внутреннему миру извне (даже книгу воспоминаний в литературной записи Елены Фетисовой она назвала «Мадам «нет»; но вот последние слова перед финальной точкой, вернее, пред вопросительным знаком в этих мемуарах: «Так что же: «Да»?»), всё не решался к ней обратиться. Теперь — поздно.

В посвящённой ей передаче (смотрел её в повторе 1.4.2013) Александр Белинский, ведущий на ТВ «Культура» программу «Рассказы старого сплетника», сетовал на то, что — балетный век недолог! — судьба не оставила ей времени утвердить себя в ипостаси кино- и театральной актрисы. И вспомнил, как классик нашего кино Леонид Трауберг написал в рецензии на «Анюту», что встретил на своём жизненном пути трёх совершенных актрис — Ингид Бергман, Грету Гарбо и … Екатерину Максимову.

То же самое говорил в «Нескучной классике» у Сати Спиваковой Валентин Гафт (ТВ «Культура», 28.10.2013): великая балерина, великая актриса; в «Галатее» с Марисом Лиепой она восходит к Чаплину, а, может быть, к чему-то такому, что неведомо было и Чаплину. И прочёл посвящённые ей замечательные свои стихи, где вращение Земли уподоблено вдохновенному вращению балерины и ещё неизвестно, что из них драгоценнее и первозданнее во Вселенной, имя которой — человечья душа:

Сейчас в Театральном музее имени Бахрушева открыта выставка в честь 75-летия со дня рождения Екатерины Максимовой. Имя выставке дала первая строка этого стихотворения.

Среди великого множества её балетных партий и ролей есть и героиня знаменитого булгаковского романа. Правда, речь не о сцене ГАБТ, а о кинофильме «Фуэте». И о двойном отображении. Там она играет балерину Елену Князеву, а уже та танцует Маргариту. Мастером в том фильме был Владимир Васильев, Воландом Валентин Гафт.

Тяжело на душе, когда вспоминаешь Катю Максимову в той, давней «Жизели» на фоне того, что её Большой стал в наши времена ареной криминальных разборок и смакования их в бульварных новорусских СМИ. Об этом — не хочу. Пусть, конечно, восторжествуют справедливость и истина. Но пусть нравственным камертоном в этом суде — прежде всего — чести да пребудут такие имена, как Уланова и Семёнова, Плисецкая и Максимова, Васильев и Лиепа. Понимаю: и в их времена внутренняя жизнь ГАБТа была непростой, полной скрытого от посторонних глаз драматизма. И люди все эти были (и, слава богу, некоторые из них и ныне пребывают с нами) и разные, и непростые. Однако что-то главное, горнее позволяло им быть личностями, определявшими высочайшую нравственную планку в искусстве.

Как бы это точнее сказать? В тот же день, 1 апреля 2013 года, когда по ТВ была передача о Максимовой, я увидел последний, великий фильм Алексея Германа «Трудно быть богом». Догадываюсь: его ждёт непростая судьба. В его изобразительном ряде много крови, грязи, животной дикости. Но с высотой этой самой нравственной планки у Германа в его кинозавещании всё в порядке. Вот так и с Екатериной Максимовой. Если есть Бог, то она там, на небе, — рядом с Богом.

С ней меня однажды даже знакомили. Правда, дежурно и необязательно. «Известия» затевали тогда очередную кампанию (теперь это, кажется, называется «акциями» или «проектами») по поддержке производства товаров народного потребления. Заниматься этим почему-то было поручено не только экономическому, но и нашему отделу науки. При редакции по этому поводу был создан очередной общественный совет, в который — по той же, наверное, противоречащей здравому смыслу административно-бюрократической логике — включили Екатерину Максимову. На первом заседании совета в кабинете зам. главного «Известий» нас и познакомили.

Меня при той встрече поразило несоответствие (в моём личном восприятии, конечно) той Кати Максимовой, которую привык видеть на телеэкране, на газетных и журнальных снимках и даже однажды — на сцене Большого, и реальной. В жизни она была, как бы это сказать, нет, не меньше ростом — миниатюрнее, что ли.

Дважды на моей памяти у меня было такое ощущение. В первый раз — когда в коридоре гостиницы «Юность», накануне очередного первенства мира, увидел гимнастку Любу Бурду, из той «золотой» команды, где были и Турищева, и Корбут. Навстречу мне шла миниатюрно сложенная девочка в спортивном костюме с надписью «СССР», с недетской сосредоточенностью на лице. Вся она — внутреннее напряжение, сжатая пружина.

А здесь была совсем другая миниатюрность. Воздушно-хрустальная какая-то. Никакой скованности, естественность, открытая улыбка, за которой всё-таки чувствовалась некая отстранённость от всей этой «общественной» суеты…

Второго заседания, насколько помню, не случилось. Редакция срочно переключалась на одну из очередных кампаний и на очередной общественный совет, на которые так скор был тогдаший главвред Алексеев (двойное «в» — не грамматическая ошибка; такое определение довольно мрачной роли этого человека в жизни «Известий» услышал я однажды из уст Эдика Поляновского; а его кабинет, с лёгкой руки другого Эдика — Пасютина, звался «Алексеевским равелином»).

С Екатериной Максимовой воочию, в Большом, как зритель, я встречался потом ещё и в не менее очаровательной «Анюте». И к этому времени был уже, конечно, информирован насчёт того, что она внучка репрессированного известного философа и искусствоведа Густава Шпета, что исторически её родовые корни уходят куда-то в Швецию, что более поздние времена дарят ей дальнее родство с Сергеем Рахманиновым. Но для меня она навсегда останется той самой Катей из «Жизели» 1960 года, о которой я тогда не знал ничего, кроме того, что увидел сначала на киноэкране, а затем на сцене ГАБТ, и из-за которой мне, между прочим, на работе вкатили выговор.

В первый день выхода из отпуска по заранее утверждённому графику я должен был быть «свежей головой». В отличие от чисто формального значения этой роли последнего читчика во многих газетах, тогдашний редактор «Ульяновской правды» Иван Александрович Богданов сделал её очень ответственной. Номер начинали печатать (уже после подписания главным редактором) только после того, как его прочтёт и подпишет «свежая голова».

Взяв первый билет на поезд, позвонил в редакцию и подтвердил, что завтра вечером выхожу на дежурство. Поменяв билет, полагал: непременно дозвонюсь до Ульяновска и сообщу о задержке. Но — весь следующий день из-за какой-то непонятной чертовщины, каких-то поломок на линии дозвониться не получилось. А мобильников, к сожалению, тогда ещё не было. Несколько раз пытался на Центральном телеграфе связаться с кем-либо из редакции буквально до того момента, когда вдруг обнаружил, что кошелёк пуст, и даже телеграмму дать уже не на что. Так что потом от Большого театра до Казанского вокзала пришлось добираться пешком. И в Ульяновске от вокзала до дома — тоже.

Ну и в итоге — выговор за немотивированный срыв дежурства. Немотивированный — потому что причину я называть отказался, и редакционное правосудие решило: это что-то личное, скорее всего, связанное с женщиной. Надо сказать, что, несмотря на всю серьёзность проступка, выговор этот меня нисколько не огорчил. Более того, теперь я даже горжусь, что когда-то, в бесшабашной юности, получил выговор из-за волшебной женщины, ставшей потом великой балериной России.

Может быть, я немного лукавлю, убеждая себя, что тогдашняя влюблённость в Катю Максимову не таила в себе ничего другого, кроме восхищения её неповторимым, от Бога, талантом, — она ведь была и необыкновенно обаятельной девушкой. Но, по большому счёту, это именно так. И я, например, принял и в душе благословил соединение её жизни с жизнью другого удивительного человека — и тоже с талантом от Бога — Владимира Васильева.

6 февраля 2019 г.

Вот уже и 80 лет со дня ее рождения. Число, пока не преодолевшее предел, когда она еще могла быть среди живых.

На ТВ «Культура» 03.02.19 в ее честь и с нею была печально-пленительная «Анюта». А следом — удивительная, пронзительная поэма о любви: передача Владимира Васильева «Катя. Письмо из прошлого», сотворенная самыми простыми средствами. Он читает ее письма. Личные. К нему. И чтение перемежается фотографиями, теле- и кинокадрами, где она живая. Все, вроде бы, обычно. Необычны обстоятельства, в которых эти письма писались.

Среди многих человеческих достоинств Екатерины Максимовой есть одно, вводящее ее в очень узкий круг людей, который я бы назвал трудным, суровым словом Преодоление. Речь — о людях, сумевших отменить трагический приговор судьбы, который диктовал им невозможность следовать своему призванию. На репетиции балета «Иван Грозный» она получила травму, после которой один их врачей Кремлевки сказал: «Про свою профессию забудьте! Если вы отсюда выйдете хотя бы на костылях — и это будет чудо!»

Но нашелся доктор, его звали Владимир Иванович Лучков, который, рискуя своей репутацией, сказал другое: «Вы будете танцевать! Если станете беспрекословно выполнять все мои предписания». Врач прошел свою профессиональную половину пути. У Екатерины Максимовой хватило мужества и воли пройти свою половину. Рядом с ней все это время была Галина Уланова. И это был куда более трудный ввод в роль, чем когда она в первый раз дарила ей свою «Жизель». Тогда Галина Сергеевна, чтобы совсем еще юной девушке пропитаться аурой образа, советовала ей перечитать тургеневскую «Асю». Потом, когда дарила ей уже самое сокровенное — свою Джульетту, презентовала им (Володя Васильев танцевал Ромео) подаренный ей самой сувенир из Вероны: миниатюрный барельеф «Ромео и Джульетта на балконе». На нем написала: «Кате и Володе. Я вам отдала все, что во мне было». Теперь задача была стократ труднее: помочь человеку поверить в невозможное и совершить его. И был еще один источник веры. Любовь этих двоих, современных, из нашего времени, Ромео и Джульетты. Только у них были русские имена.

Минул год. И 15 марта 1976 года она снова вышла на сцену Большого в роли Жизели. Каждый ее выход сопровождался заглушавшими оркестр аплодисментами, а каждый танец — оглушительной тишиной.

После этого она танцевала еще 20 лет.

Письма, о которых речь, необычно теплые, человечные, написаны тогда, в больнице (Васильев был в отъезде, в Нью-Йорке). Кончаются они словами: «Твоя Катя». Короткий, всего в полчаса фильм кончается так: «Посвящается моей Кате». Дата выпуска — 2019 год.