— Бомжи собираются где-то часов в 9–10, подъезжает автобус белый. Их грузят и увозят куда-то на ночлег или лечение. Утром их опять привозят, и они расходятся по вокзалам, — рассказывает охранник парковки у Ярославского вокзала.

Для тех, у кого нет московской прописки, ЦСА «Люблино» открыт с 8 вечера и до 8 утра. Людям с постоянной регистрацией в Москве там можно жить круглосуточно. Но таких центров по Москве всего лишь шесть, а по примерным подсчетам московских организаций, работающих с людьми на улице, количество бездомных в столице колеблется от 15 до 80 тысяч человек.

Палатка на Ярославском вокзале никогда не была полноценным местом для ночлега. Она представляла собой небольшой тент. Внутри — печка и ряды скамеек. Палатка была огорожена забором, и у входа стояла охрана. По расписанию сюда приезжали волонтеры из разных организаций с едой и одеждой, а медики из фонда «Дом друзей» осматривали подопечных, делали необходимые процедуры, раздавали лекарства.

— Мы просим вернуть или дать альтернативную замену, чтобы людям было где греться. В Петербурге есть цивильные ночлежки, а у нас ничего нет. Мы отправили запрос в департамент труда и соцзащиты 20 декабря. У них по законодательству есть 30 рабочих дней на рассмотрение, но так как были праздники, я полагаю, что все сместилось. Но пока никакого ответа мы не получили, — говорит автор петиции.

По четвергам на задворки Ярославского вокзала приезжает белая волонтерская иномарка. Она привозит еду и медикаменты бездомным и малоимущим, например, таким, как Светлана Гавриловна, маленькая старушка лет за 70. Она пришла сюда заранее, потому что живет в Теплом Стане и боялась пропустить раздачу еды. Особенно ее интересуют фрукты. Сейчас она тихонько ждет знакомую машину около синего забора под вывеской «Перекусочная». Светлана Гавриловна одета в длинную зимнюю куртку, ее лицо с нарисованными дугами бровями окаймляет пуховый платок лилового цвета. Может показаться, что она здесь случайно — просто решила сократить путь до вокзала. Но сюда ее привела учительская пенсия, которая в основном уходит на помощь больной сестре. Пока мы ждем волонтеров, Светлана Гавриловна рассказывает мне про отца, который охранял Калинина, и про то, как неумело в рекламе обращаются с русским языком.

Поодаль от нас собираются люди. Они курят, разговаривают и переминаются с ноги на ногу от ночного мороза. Светлана Гавриловна говорит, что с ними не знакома, но часто их видит здесь. В отличие от нее, некоторые из этой группы пришли сюда не только за едой. Анзур, например, хочет восстановить документы, которые у него украли в первый же день приезда в Москву. Год назад он приехал из Таджикистана заработать денег на лечение младшего сына, тот болеет раком. На вопрос, почему он не едет в Люблино, в городской центр социальной адаптации, он отвечает:

— Я живу здесь. На вокзале можно найти работу. Вот это вот крылечко называется трудовая биржа, — Анзур показывает на небольшую площадку около привокзального строения. — Мы собираемся здесь утром, приходит работодатель. Только на один день выходим. А если работа месяц, то они уже обманывают и денег не дают. Работа, ну, такая, ничего путного. Если работы нет, значит, идем ночевать на вокзал. Если выгоняют, идем на второй, если оттуда гонят, то на третий. Вот так вот переживаем мороз.

Если встретить Анзура не в этом месте, то он бы запросто смешался бы с городом, спешащим в час-пик на работу: на нем чистая демисезонная куртка, на ногах замшевые бежевые ботинки, за спиной поношенный рюкзак — подарки волонтеров, лицо его чисто выбрито. Говорит, что сейчас в осенней куртке холодно, но он все равно благодарит активистов.

— Как я спасаюсь от холода? Спим на вокзалах, но там нам спокойно переночевать не дают, поэтому чаще всего на остановках и в переходах, — говорит Петро, мужчина 60 лет. На улице он 35 дней, но уже придумал себе «биографию». Рассказывает, как «закорешился» с Макаревичем. В морозы Петро согревается стаканом незамерзайки, когда повезет — водкой.

Около 8 часов вечера к собравшейся публике из 20–25 человек подъезжает знакомая легковушка. Из нее появляются три девушки (в их числе Анна Ромащенко) с пакетами теплых вещей. Водитель быстро собирает алюминиевый столик, ему помогает мужчина из толпы.

Если раньше раздача еды и осмотр врача проходили под тентом палатки, то сегодня все мероприятия — на морозе.

Лану Журкину, врача и директора фонда «Дом друзей», окружили ее подопечные. Они жалуются ей не только на здоровье, но и рассказывают о юридических проблемах. Так, она записывает просьбу Анзура — восстановить документы, и говорит, что перенаправит ее юристу. Она стоит в медицинской маске и внимательно слушает жалобы. Перед ней — пакеты с медикаментами.

Около 70 контейнеров уже стоят на собранных столах. Сегодня раздают печеную картошку, гречку с тушенкой, печенье и вафли, бананы и горячий чай. Еду готовят на 100 человек, но в среднем приходят около 70. Приготовлением пищи и раздачей занимаются постоянно 6 человек, это основной состав волонтерской команды.

— Нам в основном жертвуют продукты, мы деньгами не берем, — рассказывает она, раскладывая еду. — Люди просто читают мои посты в Facebook. Одежду мы тоже раздаем, потому что в холодное время нужны носки, шапки, шарфы. Дефицит, конечно, мужская обувь. Ее вообще не найти. Однажды мне позвонила женщина из Тулы и говорит: «Я прочитала ваши посты в Facebook. И пошла по Туле искать бездомных. Не нашла, давайте я пришлю вам вещи». И прислала нам килограммов 20.

Дарья Зеленая, для «Новой»

«Люди этого сорта»

Каждую зиму в Москве на улицах замерзают бездомные люди. На что готовы москвичи, чтобы таких смертей становилось меньше?

По данным департамента труда и социальной защиты населения, в Москве 15 тысяч граждан, «занимающихся бродяжничеством и попрошайничеством». Из них 59% — жители других регионов России, 14% — москвичи, 9% — приехавшие из Московской области, 18% — иностранцы. По подсчетам же благотворительного фонда «Второе дыхание», в Москве бездомных около 80 тысяч.

Зимой кажется, что их становится меньше, но на самом деле они уходят в подвалы, кучкуются около скрытых от людских глаз мобильных пунктов обогрева, стоят в очереди в ночлежки. Статистика смертности бездомных на улице в Москве ведется с зимы 2002—2003 года, когда от переохлаждения погибли 1223 бездомных. Статистика эта идет на поправку, и зимой 2017—2018 года, например, по этой причине в Москве умерли 11 бездомных.

Всего в Москве работают пять круглосуточных пунктов обогрева, расположенных на привокзальных площадях: возле Белорусского, Киевского, Курского, Павелецкого и Ярославского вокзалов, где дежурят автобусы службы «Социальный патруль». Это 80 сотрудников и 29 автомобилей. За 2018 год помощь была оказана 30 тысячам бездомных. Также в Москве с бездомными работают 7 волонтерских служб, которые помогают людям выживать в тяжелые морозы.

Государственные приюты предлагают 1440 мест для ночлега, православные приюты — еще 50.

Очевидно, что всех этих согревающих усилий недостаточно для того, чтобы обогреть весь московский бездомный контингент. Что нужно подключаться и нам, москвичам.

Безуспешный эксперимент питерского фонда «Ночлежка» (который попытался открыть неподалеку от Савеловского вокзала прачечную для бездомных, но не смог преодолеть сопротивления местных жителей) говорит в общем-то не в нашу пользу. Но все ли так безысходно?

Мы провели опрос на улицах Москвы, пытаясь выяснить, как горожане относятся к бездомным и что готовы сделать, чтобы помочь им пережить холода.

Дмитрий, 35 лет, банковский служащий, житель Тверского района:

«Сразу скажу вам: рассуждать мне на эту тему непросто. Бездомные вызывают смешанные чувства. Жалость вперемешку с отвращением. Ну, запах, сами прекрасно знаете. Я в принципе не против пунктов обогрева, даже вон, недалеко, есть один. Но возле дома не хотел бы, чтобы такой был. Хотя… а вот сколько бы они примерно стояли? О, ну если несколько месяцев, то, наверное, нет».

Валентина Анатольевна, 68 лет, пенсионерка:

«Сострадание вызывают, что же еще? Чай, знаю — тоже люди. Только не повезло им».

Влад, 19 лет, бариста:

«Бродяги вызывают отторжение. По крайней мере, когда они активно клянчат у меня. Вообще зависит все от случая. Возможно, это и неправильно, но как есть. Я бы зимой впустил погреться в подъезд, только в зависимости от внешнего вида. Нариков или зассаных пьяниц — нет. Мои соседи, боюсь, не обрадуются, да и фиг знает, что они могут сделать. Я вообще вписывал чуваков, которые гоняют автостопом, или ребят, с которыми немного знаком, а они оказывались в непростых ситуациях».

Анатолий Федорович, 38 лет, столяр:

«В шею гнать их надо из крупных городов! Пристроились тут, живут и в ус не дуют, как говорится. Тунеядствуют, а мы спину тут гнем целыми днями. На пропитание зарабатываем. В села их и в деревни — пусть там попробуют погонять балду!»

Олеся, 18 лет, студентка:

«Если вижу их в метро, особенно инвалидов или матерей с детьми на коленях, то стыд и обида в какой-то мере. Стараюсь не замечать. А бездомных животных безмерно люблю! Сердце кровью обливается, если никак не могу помочь им. У самой дома две кошки и кокер-спаниель. Кошек подобрала еще в детстве. Принесла домой сначала одну, потом вторую. Родители не смогли отказать. Попадется на глаза бездомная животинка — стараюсь вынести ей что-нибудь из дома, покормить. Неоднократно впускала в подъезд, но они быстро убегали».

Ирина Константинова, 62 года, учительница:

«Отношусь положительно к пунктам обогрева. С удовольствием относила бы ненужные вещи, если б палатки поставили недалеко от нашего дома. Там же будут волонтеры присматривать».

Григорий, 23 года, студент МАИ:

«Хмм… смотря какие бездомные. Есть попрошайки, у которых есть «крыша». Есть просто спившиеся люди. Есть люди, которые сами довели себя до такого, а есть те, кто лишился дома. Короче, у меня нет единого ответа на вопрос о моем отношении к людям этого сорта, но я считаю, что должны быть какие-нибудь ночлежки для таких людей: ночью спят, а днем занимаются работой, если это возможно. Впустил бы я погреться в подъезд? Честно? Не знаю. Не попадал в такие ситуации. Я бы выбрал промежуточный ответ между «да» и «нет».

Олег, 21 год, студент:

«Вы знаете, я не против этой затеи с пунктами обогрева. Сам иногда отдаю варежки, если вижу человека, который больше меня в них нуждается».

Никита Евгеньевич, младший научный сотрудник НИУ ВШЭ:

«Бездомные люди вызывают отвращение, потому что, ну сами понимаете, запах, но это автоматическая реакция, и я это совершенно не пытаюсь рационализировать. Но я абсолютно против такого взгляда, что, мол, раз бомж, значит, сам виноват. Люди боятся неконтролируемого фактора в жизни, поэтому склонны обвинять жертву обстоятельств. Мол, он глупый или слабый — вот и попал в неприятности, а я умный и сильный, со мной такого точно не случится. Особенно если человек привык, что его личность держится на перфекционизме и сверхконтроле, то для него непросто признать, что бомж, у которого всякий контроль и совершенство утрачены, тоже «нормален» — это фактически обрушить основания своей личности. При этом говорить он может одно, а в делах быть вполне добрым».

Елена Владимировна, 50 лет, воспитательница детсада:

«Бывший мой одноклассник в одночасье стал бездомным. В школе неплохо учился. Не сказать что прям на «хорошо» и «отлично», но парень был неглупый. Дружили с ним. Помню, ухаживать пытался за мной какое-то время, но у нас не срослось. После школы периодически поддерживали связь. Как-то раз семьями ездили отдыхать в Сочи. Потом у него умер ребенок из-за кровоизлияния в мозг. Он запил, жена подала на развод. С работы выгнали из-за мелкого воровства и постоянного пьянства. Деньги пропил. Документы, говорил, потерял. Ох, и нелегкая у него судьба. Мать отказывалась ему помогать, говорит — позор семьи. Сутками не просыхал. Увидела однажды его у подъезда своего. Говорит, мол, зима скоро, а я не знаю, куда податься. Конечно же, помогала. Спал он на старом кресле в общем коридоре, выносила ему горячее в парадную, лечила от простуды. А соседи жаловались. Особенно бабушки у нас тут есть скандальные».

Альбина Садретдинова — для «Новой»