Спортивный комплекс Российского государственного аграрного университета на севере Москвы. Вдоль поля для мини-футбола, активно жестикулируя, носятся несколько юных спартаковцев. Это — запасные, не вошедшие в стартовый состав на финал «Кубка Добра». И сейчас они громко переживают за своих: один парень матерится — по-детски, невпопад, когда «Спартак» теряет мяч; второй кричит, подсказывает тонким голосом, каких игроков противника нужно «держать». Его крики заглушают то звуки хлестких ударов рослых красно-белых по мячу, то неожиданные возгласы с трибуны: за матчем наблюдают мамы спартаковцев, и они пытаются поймать взгляд своих детей на поле. Иногда их взгляды пересекаются, и тогда мамы с какой-то уверенностью в лицах машут футболистам рукой.

Еще в 2010 году на базе московского «Спартака» собрали команду из детей с ДЦП (всего в Москве таких клубов два — есть еще команда «Центр футбола инвалидов», основанная на базе Центра физкультуры и спорта ЗАО). Тренировать ребят взялся паралимпийский чемпион Сиднея Виктор Морозов — он сейчас с сосредоточенным лицом ходит вдоль поля, прихрамывая. И вот сегодня красно-белые впервые выступают в финале «Кубка Добра» — благотворительного турнира, в котором обычные дети играют против детей с «ОВЗ» (так на чиновничьем птичьем языке называются эти ребята: «с ограниченными возможностями здоровья»). «Спартак» на сегодняшних соревнованиях — единственная такая команда.

В «Спартаке» тренируются дети с легкой и тяжелой формами ДЦП, но сейчас на поле ребят с тяжелой формой нет. То, что у футболистов есть проблемы со здоровьем, я понимаю не сразу — лишь изредка один высокий спартаковец необычно подгибает стопу перед тем, как отдать пас, другой футболист, двигаясь по полю без мяча, как-то высоко поднимает колени и разводит их в стороны, а еще один парень во время дриблинга держит спину неестественно прямо.

На поле настоящая борьба. «Спартак» ведет в матче против команды «Дети — послы мира» 1:0. Наверное, красно-белым помогают их ритуалы — перед финальным выходом на поле один парень коснулся паркета правой рукой и наспех перекрестился, как Серхио Рамос. «Послы мира» выглядят подвижнее — они на голову ниже спартаковцев, и у них часто получается «обмануть» противника. Зато у менее подвижных красно-белых почти все летит в створ: у них здорово получаются дальние удары. А когда кто-то из спартаковцев косячит в нападении и начинается контратака, на помощь приходит широкоплечий голкипер с модной прической. В этом матче на его счету три сейва, причем один мяч он отбил в прыжке в дальний угол. Неловко, выбив мяч за боковую линию, но отбил.

И вот «Спартак» побеждает. Футболисты сначала прыгают как ужаленные, а потом по-взрослому аплодируют зрителям и журналистам.

На церемонии награждения ведущие дают слово вратарю красно-белых. Парень, такой уверенный на поле, теперь, сильно заикаясь и картавя, говорит проигравшим командам:

Этого парня зовут Максим, ему 15 лет, он выглядит совсем как взрослый из-за щетины на вытянутом лице. Макс нервничает, и нам приходится прислушиваться к тому, что он говорит.

После матча я напросился к нему в гости.

— Они все футболисты, Максим даже собаку заразил, — говорит мне с порога невысокая красивая женщина, мама Максима Виктория Игоревна. Она встречает меня в их квартире в Южном Бутове с Франком — собакой с умными глазами и тряпичным футбольным мячом в зубах. (А отца семейства, хоть уже и поздно, дома нет — он еще на работе.)

За спиной Виктории Игоревны восьмилетние тройняшки Игорь, Аделина и Эвелина по очереди пытаются залезть Максиму на спину. Макс, скрестив руки, стоит в футболке, шортах и белых тапочках с надписью «Волынская больница» и скромно улыбается.

Тройняшек уводят на кухню учить «Федорино горе». Эвелина успевает крикнуть, что «у Максима есть кубки, и он самый чемпион», и мы идем со спартаковцем в его комнату.

Обычная детская. Компьютерный стол, напротив кровати — телевизор, внизу Xbox и несколько дисков с разными частями футбольного симулятора FIFA. На полу гантели, на стене книжная полка. Там — почти весь Жюль Верн, а еще «Два капитана» Каверина и что-то из Дэна Брауна: парень говорит, что «любит все приключенческое и интересное». Потом, краснея, хвастается: «За год, вроде, 25 книг прочитал».

Помимо книг на полке стоит фотография Максима с лучшим другом Даней — за сегодняшний вечер он несколько раз позвонит Максу.

Я прошу спартаковца показать свои награды, и он показывает. Показывать приходится долго.

— Вот тут я занял третье место по п-п-плаванию — 200 метров брассом, — говорит парень, бережно перебирая свои дипломы. — Вот это, ну… за робо-тотехнику — два раза на м-московском уровне первое место и-и-и на всероссийском третье.

Потом выдыхает и быстро, проглатывая окончания, объясняет: «Это такие соревновани. Там, знае, дают тебе два часа. У тя есть набор деталей Лего, специальный чип и два рисунка». Тут Максим успокаивается и протяжно продолжает: «Ты должен как-то поня-я-ять эти рисунки и сделать машинку — сообразить еще при-и-воды там. Конструируешь, в общем, программи-и-руешь машинку — и она должна змейку, например, сделать, перевести гру-у-з, в гараж заехать».

— А сейчас, — спрашиваю, — что не программируешь?

Максим удивленно глядит на меня и безапелляционно заявляет: «Так сейчас футболом же…» — и показывает две золотых медали, завоеванных со «Спартаком».

За эти полтора месяца Максим не пропустил ни одной тренировки. Два раза в неделю, во вторник и четверг, он приходит домой после школы, переодевается и едет в Сокольники играть в футбол: благотворительный фонд поддержки ветеранов и молодежи ФК «Спартак-Москва» выделяет специальный автобус. Этот же фонд закупает для детей форму, все занятия бесплатные.

До «Спартака» Максим тренировался в другом месте: «Там, где здоровые ребята».

— Ну, раньше я в другом месте играл. Тоже вратарем, вот. Но я не смог. Долго не продержался. Тренер хоть меня хвалил, но потом сказал: «Извините, у нас первая группа здоровья».

И тренеру, который до этого называл Макса «интересным футболистом», пришлось пацану отказать. Об этом мне скажет позднее мама Максима.

— Во-о-о-т, — продолжает Макс. — Раньше я на маленьких воротах играл, потом с каждым годом все больше и больше. Потому что если стоишь на маленьких, то куда развиваться? А так и в прыжках развитие идет.

В конце разговора Максим делится своими планами: после 9-го класса он хочет пойти в физкультурный колледж и стать футбольным менеджером или тренером по адаптивной физкультуре.

С кухни доносится голос Виктории Игоревны: «Черными… чернилами…» Я отрываю ее от диктанта и прошу рассказать о семье. Она уводит меня в пустую детскую тройняшек и начинает рассказывать о Максиме. Она рассказывает о том, как было раньше и чего стоило поставить Максима на ноги в прямом смысле этого слова. В ее истории я слышу истории многих матерей.

— С мужем жили для себя — учились, работали, делали карьеру. Макс у нас первенец. Родился — сразу реанимация. Тогда было чувство, что праздника нет и не будет. Люди выходили из роддома счастливые, а я шла как контуженная: почему у тебя не так? Из реанимации мы его вытащили. Он не мог глотать, спать. И мы не спали. Через год в детской больнице сказали:

Борьба начинается с первой фразы врача.

Мы ложились в больницу каждый год по четыре раза. В какой-то момент мне сказали: «Ну вот, он у вас уже пошел. Ну, не говорит, ну и что — ходит! Хватит уже залечивать — социализируйте». А он очень-очень плохо ходил. Я все изучала медицину. Накопала статьи. Пришла в восемнадцатую детскую больницу — это мекка для российских децепешников. Сказала, что надо сделать Максу операцию на спинной мозг. Врачи на меня так посмотрели: «Умная, да? Очень умная? Мы дипломы получали, а ты у нас пришла такая с вгиковским дипломом». Мужа вызвали: «Угомони жену, она не медик, сын в инвалидное кресло сядет». Меня взбесило, и я им сказала: «Знаете что, вот будет момент, когда мы придем с сыном — дипломы свои готовы будете съесть?» И вернулась. Пришла прям с бутылкой воды. Многие мамы считают, что я врач, когда мы разговариваем. Я говорю: я не врач. Я соучастник.

Я жестко Макса всегда мотивировала. У меня не было такого — ребенок шел, упал, и я побежала. Нет, я стояла на расстоянии. Через себя. Говорила ему: «Вставай». Минут сорок могли на это потратить. Зато вставал. Зато вот — у него теперь стремление доказать.

Мы семь школ поменяли после первых семи лет. Не принимали его. Физически он чуть-чуть окреп, а образование ему тяжело давалось — у него была задержка серьезная. Были в общеобразовательной школе, но это не та школа жизни, потому что там травля… Из одной школы его просто вытравили — у него заикание после этого началось. Год он был на домашнем обучении. Потом коррекционка. Сейчас он в реабилитационной школе от департамента соцзащиты занимается. Мы, кстати, подобный центр пытались открыть в 2012 году — тогда такого проекта, реабилитация плюс образование, не было. Но госструктуры дали отписки: «Не нуждаемся». Один бизнесмен по льготе сдал нам здание: приехали они с префектом, поснимали, покричали на камеру: «Мы — детям». Только здание оказалось аварийным. Я перестала платить за аренду — сделаете ремонт, тогда буду платить. Ремонт не сделали, а нас затаскали по судам. Так и осталась там только вывеска висеть — «Максимка».

За последние два года сын возмужал сильно. Сейчас он сам себя реабилитирует. Реабилитация эта бесконечная. Без выходных, без проходных. Он сам спортом начал заниматься — и теперь футбол, футбол, футбол, правильное питание… Мы и других детей пытались как-то втянуть — недавно притащили в школу к Максу паралимпийцев с главным тренером — этих трехкратных чемпионов мира, пятикратных Европы, героев, которых никто не знает.

…Провожая меня, Максим несильно пожал мне руку и почему-то рассмеялся. Его семья живет не только пенсией, реабилитацией и льготами. Но ему не просто «повезло». Он просто парень, который смог.