«Я хотел быть счастливым в СССР, но это невозможно. Импосибл, Райка», — рыдает американка Марион Диксон (она же актриса Любовь Орлова) на плече своей русской подруги. «Посибл, посибл, оставайся!» — кричит в ответ Райка.

В раннем советском детстве фильм Григория Александрова «Цирк» накрывал меня огромным чувством гордости за свою великую страну, в которой сто путей, сто дорог для любого открыты. В отличие от ужасной Америки, где белую женщину с черным ребенком гонит разъяренная толпа с криками «Позор!». В духоподъемном финале картины Марион Диксон, обретя новую Родину, запевает «Широка страна моя родная» и вливается в шеренги свободных счастливых людей, марширующих по Красной площади: «Я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек».

Советский человек многие годы не знал никакой другой страны, кроме единственной, родной. И это делало его счастливым, а о жизни за пределами шестой части суши, не жалея черной краски, ежедневно живописал телевизор. Политические обозреватели-международники, которых нелегкая журналистская судьба забросила на берега Потомака (Сены, Темзы, Рейна), из кожи вон лезли, демонстрируя уродства западного образа жизни. «Впереди Новый год, но не радостны лица простых ньюйоркцев (парижан, лондонцев и т.д.). Вот она — хваленая буржуазная демократия», — гневно вещали они, стоя на фоне какой-нибудь экзотической помойки, призванной служить символом оборотной стороны «красивой жизни».

Большинство россиян и с падением железного занавеса в эту Америку не поехали и ехать не собирались — подобно городскому коту из мультика «Возвращение блудного попугая»: «Таити, Таити… Не были мы ни в какой Таити — нас и здесь неплохо кормят».

А тут и новый железный занавес на горизонте нарисовался. И уже американцы массово рванули в СССР, то есть в Россию — в поисках лучшей доли. А где ж ее еще искать, если не в России, где счастье буквально переливается через край.

Говорят, что качество жизни улучшилось в разы». Сюжет, показанный каналом НТВ на минувшей неделе, — сделан в лучших традициях международной советской журналистики. Новый год уж наступил, но не радостны лица простых ньюйоркцев. Ох, не радостны.

Импосибл? «Посибл, посибл!» — радостно говорят счастливцы, которые уже угнездились в России. Майкл Лутц, один из героев сюжета на НТВ, преподает английский язык и математику в московском детском саду.

По Сети до сих пор гуляет сюжет, сделанный телевидением Северной Кореи о тяжкой жизни американцев. По сравнению с ним сюжет корреспондента НТВ Алексея Веселовского — детский лепет (хотя и Россия — пока не Северная Корея). В том корейском сюжете у американцев вообще не жизнь, а ад. На фоне мрачных картинок замерзающих американских городов корейский диктор с огромным сочувствием повествует о бедах простых жителей: дома разрушаются, на улицах полно снега, птиц нет — они съедены, а те, что все же попали в кадр, будут съедены во вторник (!!!), здесь это лакомство. Зато можно поесть снега и выпить кофе, тоже сделанного из снега. Одному парню повезло. Он замерзал, но его угостили северокорейским кофе и печеньем. Граждане великой как будто державы прозябают «в нищете, холоде, одиночестве и с гомосексуальными связями». Однако в Северную Корею в поисках лучшей доли они почему-то не рвутся — авторы сюжета врать не стали. Зато в Россию пошли косяком. Что есть, то есть — не станет же врать и наш федеральный канал, новости для которого — профессия.

Дмитрий Киселев в интервью «Российской газете» признался, что главная миссия нынешней российской пропаганды — в том, чтобы оградить Россию от проигрыша в информационной войне, который влечет за собой депрессию, уныние, паралич воли общества, деградацию, распад и развал. «А сейчас мы являемся существенным фактором… в том, что люди в большинстве своем счастливы, у нас в России высокий индекс счастья. Мне представляется, что мы часть общественного оптимизма».

Ольга Скабеева с Евгением Поповым, едва вернувшись с новогодних каникул, сообщили в ток-шоу «60 минут», что российский рубль недооценен:

Есть такой индекс Биг Мака, который позволяет оценивать национальные валюты исходя из средней стоимости этой классической котлеты с хлебом. В России, например, Биг Мак стоит 110 рублей, то есть 1 доллар и 65 центов — по сравнению с 5 долларами и 58 центами за тот же бутерброд на его родине, что и свидетельствует о недооцененности рубля в разы — по отношению к американской валюте.

Не знаю, одной ли мне показалось, что, рапортуя об этом достижении отечественной экономики, Скабеева с Поповым едва сдерживались, чтобы не засмеяться во весь голос.

Впрочем, смейся, не смейся, а индексы счастья и Биг Мака нарочно не придумаешь, и они внушают россиянам социальный оптимизм. «Теперь понимаешь?» — спрашивала советская девушка Райка американскую подругу Марион Диксон. «Теперь понимаешь!» — с чувством отвечала та, шагая в едином строю со счастливыми строителями нового мира. «Цирк» вернулся.