— Пик популярности авторской песни и ее влияния на умы пришелся на семидесятые. Есть стойкое ощущение, что у этого жанра все в прошлом. Согласитесь, глупо сейчас, в XXIвеке, петь о том, что лыжи у печки стоят. Время-то изменилось.

— Да, инженеры в пузырящихся трениках, которые пели у костра «Милая моя, солнышко лесное», канули в Лету, это правда. Но пришли другие люди с другой музыкой, серьезные хорошие музыканты. Появился ритм, появились составы, которые раньше мы могли только на рок-концертах наблюдать: бас-гитара, ударная установка.

В авторскую песню пришла рок-музыка, фолк-музыка, и они прекрасно себя там чувствуют. Возьмем любое громкое имя из новых — ​все они на границе жанров. Павел Фахртдинов, к которому народ на концерты ломится, то ли бард, то ли рокер. У Алексея Вдовина группа «Недра». Андрей Козловский выступает с Сергеем Клевенским, высококлассным музыкантом-духовиком. Павел Пиковский из рок-тусовки. Иван Жук из клезмерской музыки. Псой Короленко, который совсем уж не каэспэшник, с удовольствием выступает на Грушинском фестивале. В прошлом году на Грушинский приезжала Умка и была совершенно счастлива. Происходит какое-то веселье, очень интересные вещи.

В 1970-е и даже 1980-е забота о музыке и о ритме — ​это было совершенно не про авторскую песню. Главным было ощущение своей миссии: мы прогрессоры, мы особенные, мы хранители настоящего слова и под гитару это слово поем. Но в последнее время, как раз уже в XXI веке, каэспэшный народ понял, что нужно думать о звуке, о музыке и нужно смотреть вокруг. И даже те, кто вообще никогда не интересовался другими направлениями, стали интересоваться, стали приглашать фолк-монстров, таких как Сергей Старостин и Андрей Котов. На знаменитых «Луф-парадах», посвященных памяти Виктора Луферова, играют все — ​от дворового наива до серьезных симфонических музыкантов.

— Из этой же серии ваш новый альбом «Все не так, как кажется», который записывает сейчас группа «Кафе» в Питере, а продюсирует Федор Чистяков в Бруклине. Вот уж неожиданная коллаборация, вне всяких жанровых рамок.

— Это получилось в достаточной степени случайно. Но с другой стороны, с рок-музыкой я познакомилась почти тогда же, когда услышала бардов. Мы слушали «Аквариум», Цоя и «Ноль», кстати, не реже, чем Никитиных или Луферова. А с Чистяковым сошлись на любви к творчеству Тома Уэйтса. Уже записана половина альбома, выйти он должен в мае. К каждой вещи я рисую картинки, первой была песня «Умереть под «Металлику»: солнышко на заборе, «Металлика» и красное сердечко. Солнышко тут не случайно, это аллюзия на «Милую мою» Визбора. Песня про Грушинский фестиваль 1995 года. Четыре утра, дымище, туман, огромная лужа после дождя. Все полуголые, грязные, марево какое-то предрассветное.

Если пройти по кострам (тогда были костры, отсюда и ощущение ада), ты мог часа за три раз тридцать услышать «Солнышко лесное». Пели ее с упоением, хотя на самом-то деле — ​песня о разлуке, песня печальная: «Всем нашим встречам разлуки, увы, суждены». Что в этом хорошего, чему люди радуются, неясно. А теперь представим себе самый важный момент в жизни человека, момент его отхода в иные миры. Лежу я на смертном одре, и заходит мой друг, турист, каэспэшник. Расчехляет гитару и, желая украсить мой уход, поет: «Милая моя, солнышко лесное», из самых светлых побуждений. И с этой песней душа моя отлетает. Я подумала: нет, уж лучше «Металлика».

— Мы говорим о жанрах, но ведь КСП не только и не столько жанр, сколько клуб. Главное в нем — ​посыл «Возьмемся за руки, друзья». Ради этого и ехали в леса к кострам пресловутым. Чтобы отстроить там альтернативную реальность, потому что эта никуда не годится. Но после 1991 года какое там «возьмемся за руки» — ​общество раздроблено, каждый сам за себя. Жизнь уже иначе устроена.

— Мы стали жить жизнью обывателей, а чтобы делать честную каэспэшную песню, как, впрочем, и рок, надо быть немножко асоциальным человеком, жить не рационально, не по-мещански. Это по нашим временам тяжело. Потому что коммерция, потому что деньги, а там, где деньги, там песня дохнет, любая. Для меня вопрос о деньгах какой-то несуществующий, я не понимаю, как эти вещи можно совмещать. Получить гонорар за концерт — ​нормально.

— Вы говорите о нестяжательстве, а нестяжательство в потребительском обществе — ​вещь почти невозможная.

— И вот это испытание оказалось самым тяжким. Я не могу сказать, что мы какие-то особенные, высокодуховные. Да нет, такие же, как и все. Но у нас есть прутик, который нас еще держит на этом свете, — музыка. Да, времена меняются, но я думаю, что это вечная история — побег из социума в лес, где живет музыка. Авторская песня до сих пор среда маргиналов, в нее можно прийти и найти единомышленников, узнать новые имена, сильно удивиться и как-то питаться от этого. Это такая лакуна, ниша, куда можно убежать и спрятаться.

— Но побег — позиция слабого.

— Не согласна, на побег тоже нужен ресурс. Как раз из слабости и из страха ты останешься и не побежишь никуда, потому что тебе надо деньги зарабатывать семь раз в неделю, у тебя просто нет времени, сил и возможностей на побег. Ты сидишь, у тебя в наушниках что-то такое, что ты слушал еще 15 лет назад, и при этом ощущение — ​ну да, что-то все-таки во мне еще есть, я крутой. А на самом деле ты такой же обыватель, как и твой сосед.

— О чем сейчас люди поют?

— Поют о разном, а слушают — ​о себе. Если слушаешь песню и не видишь в ней себя, ты эту песню не понимаешь. Песня и нужна для того, чтобы добрые люди друг друга хоть в чем-то поняли, нашли точки соприкосновения. Это чеховская тема: нет плохих людей, а просто хорошие люди друг друга не понимают. Песня — ​такая штука, через которую два хороших человека могут друг друга понять. Я понимаю, что это звучит абстрактно и прекраснодушно, но с другой стороны, когда человек начинает с праведным гневом обличать козлов и сволочей, которые попали в его поле зрения, он утрачивает внимание к конкретным людям, возвышается над всем, и оказывается, что конкретный человек совершенно выпадает из сферы его интересов и внимания. А сейчас для меня главное страдание именно в том, что вот идет человек по улице, вроде столько всего вокруг вообще, а он один и никому не нужен по большому счету. Это какое-то тотальное одиночество. Все заняты глобальными проблемами, а конкретные Дима, Надя и Петя совершенно никого не волнуют.

— Песни Оли Чикиной – настоящий праздник. Я услышал их сравнительно недавно и был поражен тем, какие они умные, мелодичные, какой прекрасный у Ольги голос. И это, конечно, не бардовская песня, это гораздо более значительное явление, явление высокого искусства.