Верит ли Сибирь слезам?

Иркутск, Центральный рынок. Остатки деревянного зодчества перемешаны со стеклянными коробками торговых центров и скоплениями палаток и ларьков, выросших на месте некогда огромной «Шанхайки » - необъятного рынка китайских товаров. Сейчас из китайцев здесь можно встретить лишь приехавших посмотреть на Байкал туристов. Рынок же стал местом жизни и работы мигрантов из Средней Азии. Вокруг шумно, пахнет едой и выхлопными газами. Узбекские дыни соседствуют с клубникой из Байкальска, яркие халаты и тюбетейки — с копиями кроссовок Адидас и сумок Луи Виттон. Рядом продают жвачку из кедровой смолы, Байкальский чай и носки из шерсти яка. Русская речь и столь любимая московскими арендодателями славянская внешность теряются в многообразии языков, лиц и национальной одежды. Живут и работают здесь, в осдновном, узбеки, таджики и киргизы. Истории у всех разные: кто-то вырос в Иркутске, говорит по-русски без акцента и на родину не собирается, а кто-то приехал на заработки и даже не пытается учить язык, планируя через несколько месяцев вернуться домой.

Жить в Иркутске можно и без знания русского языка — кроме работы на стройке или рынке, можно устроиться официанткой в кафе национальной кухни или мастером в салон красоты. Мы пообщались с хозяйкой одного из разбросанных по Центральному рынку салонов. Мадина выросла в Киргизии, а в Россию приехала за новыми впечатлениями:

Сама девушка к внешнему виду подходит серьезно — густые волосы собраны в аккуратный пучок, на лице — яркий макияж и искусственные ресницы. Проведя два года в Москве, она была рада перебраться в удалённый Иркутск:

Тем не менее, планов остаться здесь на всю жизнь у Мадины нет: «Я еще молодая, хочу мир посмотреть». Чем отличаются обитатели столицы от сибиряков, девушка сказать затрудняется, но добавляет, что здесь все проводят время вместе. При этом, с русскими Мадина не общается, — ее круг общения составляют соотечественницы и приезжие из других центральноазиатских стран.

У живущих в Иркутске мигрантов есть своя инфраструктура развлечений и услуг — магазины, спортзалы, салоны красоты, клубы, рестораны. В узбекском кафе за низкими столами пьют домашний айран и зеленый чай, едят лепешки и люля-кебаб. Все клиенты — узбеки. Чтобы расспросить официанток о жизни в Сибири, приходится звать на помощь сына хозяина, — он вырос в Иркутске, с детства говорит по-русски и планирует поступать здесь в ВУЗ.

Наши собеседницы — две девушки из Узбекистана. Айке 19 лет, она недавно переехала в Иркутск из Москвы, — одна, без родных и друзей. В Москве девушка жила с братьями, которые практически не выпускали ее из дома, поэтому переезд в Сибирь стал для нее глотком свежего воздуха. О своей жизни в Иркутске Айка шутит: «Свобода! Без выходных работаю».

Второй девушке, Асмире, 24 года. Она тоже раньше жила в столице. О Москве Асмира говорит так: «Москва…только русские там, много русских. Москва вообще скучная». В столице Асмира не общалась ни с кем, в Иркутске же у нее появились друзья: «Общаюсь со всеми, — и с узбеками, и среди таджиков много друзей есть».

«Да, тут спокойно!» — добавляет наш переводчик. —

Параллельный социум

Поговорив, мы с девушками меняемся контактами, ищем друг друга в социальных сетях. В инстаграме Айки — селфи с иркутскими друзьями. На фото — только мигранты: в свободное от работы время Айка общается только с приезжими. Социологи из Центра Миграционных Исследований Высшей Школы Экономики видят в этом устойчивый тренд: в российском обществе формируются параллельные сообщества, —

Почему так происходит? Опросы приезжих из Средней Азии свидетельствуют, что среди них преобладает риторика возвращения. По словам нашего переводчика, большинство знакомых ему мигрантов не сомневаются, что скоро вернутся домой: «Конечно они на родину хотят. Большинство так — приходят, месяц-два работают, немножко денег заработают и назад».

В этом — одна из причин формирования закрытых сообществ — если у человека нет желания оставаться в России, ему незачем пытаться учить язык и включаться в общественную жизнь. К тому же, трудно найти время на самообразование, работая практически без выходных, — а именно так существует большинство мигрантов, которым нужно не только обеспечивать себя и оплачивать непрерывно растущее в цене разрешение на работу, но и отправлять деньги на родину.

«Пятая колонна» берет удар на себя

Формирование параллельных сообществ связано не только с усложнением бюрократических процедур, но с распространенной в российском обществе ксенофобией. По данным социологических опросов, в российском обществе растет неприятие приезжих — около 70% участников опросов Левада-центра и ВЦИОМ считают, что власти должны сдерживать приток мигрантов. Доклад информационно-аналитического центра «Сова» подтверждает, что в 2017 году доминирующей группой жертв нападений по причинам ненависти по-прежнему были люди, которых преступники воспринимали как «этнических чужаков». Лидируют в этой категории уроженцы Центральной Азии.

По сравнению с 2016 годом число пострадавших от насилия по этническим признакам снизилось (28 жертв в 2017 г., 44 — в 2016 г.), однако «Сова» отмечает, что статистика не отражает действительность, так как не все случаи регистрируются, и о многих Центр узнает с большой задержкой. Кроме того, пишет «Сова», все сложнее становится собирать информацию. Из доклада также видно, что в 2017 году фокус ультраправых группировок сместился с мигрантов на «политических, идеологических или «стилистических» противников» (21 пострадавший в 2017 г., 9 пострадавших — в 2016 г.), а также на представителей «пятой колонны» и «предателей родины» (в 2017 году — 6 нападений, в 2016 году — 3).

По данным «Совы», наибольшее число преступлений на почве этнической ненависти происходит в Москве и Санкт-Петербурге — городах, которые особенно популярны среди мигрантов. Среди других очагов — Новосибирская, Оренбургская, Ростовская, Свердловская и Тульская области и Республика Татарстан. Впрочем, в докладе отмечается, что в этих регионах, возможно, просто лучше обстоит дело с регистрацией подобных преступлений.

На иркутской карте нападений на почве ненависти, составленной «Совой», — всего 5 случаев, в которых фигурируют люди «неславянской внешности», — это гораздо меньше, чем на пестрящей красными («убит») и зелеными («избит») иконками карте Москвы, и чем, к примеру, в Казани. При этом, в соседней Бурятии (теперь относящейся уже не к Сибири, а к Дальнему Востоку), данных о нападениях нет вообще. Возможно, ситуация там действительно лучше, но также нельзя исключать, что имевшие место случаи просто не попали на карту.

Многие наши собеседники полагают, что распространение расизма за пределами столицы связано, в том числе, и с транслируемым телевизионными каналами контентом:

Кроме того, многие российские СМИ культивируют негативное отношение к миграции и мигрантам, создавая миф о криминализации приезжих из Центральной Азии и распространении среди них радикального ислама.

Привет, сосед

Опыт европейских стран, давно столкнувшихся с вызовами миграции, показывает, что противостоять распространению в обществе ксенофобных настроений помогают инициативы, в рамках которых мигранты встречаются с «местными» в неформальной обстановке, — так обе стороны могут больше узнать друг о друге и разрушить барьер из стереотипов. В России таких программ крайне мало — сегодня основную работу с приезжими государство перекладывает на плечи НКО и национально-культурных центров.

В Иркутске подобные центры расположены в неприметном здании у Центрального рынка. В первом кабинете посетителя встречают портреты президента Таджикистана Эмомали Рахмона и президента России Владимира Путина. Из-за стола, пестрящего тюбетейками, поделками из хлопка и вышитыми тканями, встает Муриват Маликшоев, основатель Таджикского НКЦ. В Иркутск он приехал в начале 1990-х в статусе официального торгового представителя. Многолетний стаж работы в государственных структурах заметен во время разговора, — Маликшоев не забывает вовремя упоминать нужные фамилии. После долгого описания фестивалей плова и хлопка, Навруза и спортивных состязаний, он нехотя переходит к рассказу о жизни граждан Таджикистана в Сибири. Радужная картина «дружбы народов» омрачается, только когда речь заходит о работе миграционных служб:

У директора Узбекского Национально-Культурного Центра, Юсупа Кулматова, другая история. Его путь к сегодняшней должности начался не с государственной службы, а с работы на стройке. Однако, и он неохотно говорит о проблемах, предпочитая делиться позитивным опытом работы Центра. Тем не менее, когда речь заходит об оформлении разрешений на работу, Кулматов оживляется и пересказывает слова одного из посетителей их юридического отдела:

Кроме правоохранительных органов, мигранты страдают от недобросовестных нанимателей. Культурно-национальные центры стараются защитить своих подопечных от произвола работодателей и правоохранительных органов. Перед дверями культурно-национальных центров — очередь из желающих получить консультацию. Да и вообще, надо сазать, основной сферой деятельности центров является именно юридическая помощь, а не развитие межкультурного диалога: большинство опрошенных мигрантов слышали о центрах, но ничего не знают о проводимых ими фестивалях и праздниках.

Кулматов рассказывает, какие советы дает согражданам для их лучшей интеграции в общество:

Виктория Кравцова, Сергей Медведев, для «Новой»