В земельном суде Мюнстера движение и переполох. У входа в здание из красного кирпича топчутся фотографы, обходят двор, ждут подсудимого — но не уверены, что его поведут именно через главный вход. У двери выстроилась очередь.

«Я на замечательный процесс», — громко объявляет приставу при входе седой мужчина, улыбается во весь рот и складывает куртку и сумку на ленту для контроля. Пристав тоже улыбается.

Для процесса выбран самый большой зал заседаний этого суда: деревянные стены, стеклянный потолок, ровный желтый свет. Окон здесь нет — время останавливается. Первые два ряда кресел отведены для прессы, вторые — для студентов и зрителей, напротив — прокурор и судебные эксперты, далее на возвышении — место судьи. Слева высятся три ряда кресел для 12 адвокатов в черных мантиях, они представляют интересы соистцов — тех, кто прошел через концлагерь. Справа место для двух адвокатов подсудимого.

Ровно в 10 утра за креслом судьи открывается дверь — приставы ввозят в зал подсудимого Йохана Р. на инвалидной коляске, гул сменяется щелчками фотоаппаратов.

Он снимает светло-зеленую панамку, редкие белые волосы на затылке взлохмачены, он не пытается их поправить, черный шерстяной пиджак стоит на нем колом, под пиджаком — белая рубашка с выглаженным воротником. Скоро Йохану Р. исполняется 95 лет. В одной руке мужчина держит трость, другой прижимает к себе сумку, из которой торчит прозрачная трубка катетера. Йохан Р. не мигая смотрит в объективы камер.

Вслед за ним в ту же дверь входит судья, фотосессия прекращается, начинается суд.

Исторический контекст

«Хорошо ли вы меня понимаете? Как у вас дела?» — краснолицый седой судья Райнер Бракане начинает так каждое заседание, Йохан Р. кивает ему и тихо, скрипуче отвечает «Да». Первое, о чем просит суд адвокат Йохана Р. Андреас Тинкль — запретить журналистам показывать изображение подсудимого, ссылаясь на его преклонный возраст, плохое здоровье, а также на исторический контекст и угрозу стигматизации.

Суд в конце концов с этим соглашается.

Йохан Р. был охранником концлагеря Штуттгоф под Гданьском с 7 июня 1942 по 1 сентября 1944 года. Он служил в третьей роте отряда «Мертвая голова», в его обязанности входили охрана концлагеря, а также сопровождение и охрана командования за пределами лагеря. Сейчас Йохан Р. обвиняется в причастности к нескольким сотням убийств. Но тогда ему еще не было 21 года, так что по немецкому закону судит его коллегия по делам несовершеннолетних. И максимальное наказание, которое ему грозит, — 10 лет заключения.

За годы, прошедшие после окончания Второй мировой войной, Йохан Р. женился, завел троих детей, развелся, получил ученую степень, работал в государственной организации ландшафтным архитектором, в 65 лет вышел на пенсию и тихо жил недалеко от города Боркен — это около часа езды от Мюнстера.

Во-вторых, теперь нет необходимости выяснять, каким образом обвиняемый в причастности к нацистским преступлениям мог участвовать в совершении каждого отдельного убийства, говорит глава Центра по расследованию преступлений национал-социалистов в Людвигсбурге Йенс Роммель.

Вот прецеденты: В 2011 году суд Мюнхена приговорил Ивана Демьянюка, который был охранником в нескольких концлагерях, к пяти годам лишения свободы за соучастие в убийствах. В 2015 году бухгалтер Освенцима Оскар Гренинг был признан виновным в причастности к убийствам около 300 тысяч человек и приговорен к 3,5 годам заключения, но скончался до вступления приговора в силу.

Концлагерь Штуттгоф

Прокурор Андреас Брендель зачитывает обвинение против Йохана Р.:

• 21 и 22 июня нацисты убили более ста польских заключенных с использованием ядовитого газа «Циклон Б»;
• таким же образом летом 1944 года были убиты, по меньшей мере, 77 раненых советских солдат.

и каждому, кто их слышал, было понятно, что жертвы борются за свою жизнь». Сидящий рядом со мной пристав морщится.

Однако газовая камера была не единственным способом массовых убийств в лагере.

• С 1942 по конец 1944 в санитарных частях концлагеря более 140 человек, в основном еврейских женщин и детей, были убиты уколами бензина и фенола в сердце.

В рамках программы «Окончательного решения еврейского вопроса» с июня 1944 года по апрель 1945 года в прилегающем к крематорию здании нацисты убили сотни человек, которые были признаны негодными к работе: переодетые в халаты врачей работники концлагеря сначала осматривали их, а затем прислоняли спиной к стене, якобы собираясь измерить их рост.

Эти убийства начинались обычно в 9 или 10 часов утра, на то, чтобы застрелить 40 человек, требовалось два часа.

Люди погибали из-за тяжелейшего физического труда, голода, плохой одежды и отсутствия гигиены, от брюшного и сыпного тифа, от обморожений. Их сжигали, вешали, заставляли стоять перед барками, поливая водой…

Йохану Р. было известно обо всех способах убийств, о том, что они применялись к большому числу людей, а также о том, что все это могло случиться только при пособничестве таких, как он, заявляет прокурор Брендель. Его речь длится 16 минут, потом он, наконец, садится. Йохан Р. все это время смотрит прямо перед собой, иногда роняя голову на грудь, и как будто не дышит.

Выжившие

Штуттгоф был основан сразу после захвата Польши Германией и сначала был тюрьмой для польских политических заключенных, а позднее перешел в подчинение гестапо и стал концлагерем. Через лагерь прошло около 110 тысяч человек, из них 65 тысяч погибли.

Соистцами на процессе в Мюнстере сейчас выступают 17 бывших узников — из Израиля, Польши, Канады, США. Некоторые передали свою речь для первого заседания через адвокатов.

Марга Гризбах в последний раз видела своего шестилетнего брата именно в концлагере Штуттгоф, затем он был отправлен в Освенцим и погиб там. «У меня нет никакой злобы, никакой ненависти, никакой ярости», — говорит теперь она, но напоминает о том, что у справедливости нет срока годности.

Джуди Мейзель родилась в религиозной еврейской семье в маленьком литовском городе Йосвайняй, ее отец продавал дерево, мать заботилась о троих детях. Когда Джуди было восемь лет, ее отец умер от сердечного приступа и семья перебралась в город Каунас. Когда в городе установилась советская власть, семье пришлось скрывать свое еврейское происхождение. Когда пришли нацисты Джуди, ее мать Мину, брата Абэ и сестру Рахель отправили в гетто.

Адвокат Тинкль перебивает рассказ и говорит, что его подзащитный ничего не слышит. Йохану Р. дают черные наушники, а речь Джуди теперь зачитывают медленнее, громче и буквально по слогам.

Из гетто Абэ попал в Дахау, а Мина, Джуди и Рахель — в Освенцим, там их признали годными к работе и в товарных вагонах перевезли в Штуттгоф. В лагере ей вырвали все волосы и ногти, изо рта ее матери вытащили золотые коронки. У каждого был только один набор одежды, еды почти не было, люди умирали медленно. По утрам Джуди видела груды мертвых тел перед бараками.

В тот момент Джуди вдруг позвал охранник концлагеря, сказав, что она должна пойти в барак. Она побежала. Это было 21 ноября 1944 года, ровно в тот день Йохану Р. день исполнился 21 год. Этим охранником мог бы быть он, но он был уже на фронте. Джуди было 15 лет, она и Рахель выжили, их брат Абэ тоже.

«Обвиняемый вместе с другими членами СС позаботился о том, чтобы никто не мог выбраться из этого ада. Он позаботился о том, чтобы они могли убить мою любимую мать, по которой я так скучала всю свою жизнь», — говорит Джуди. Йохан Р. не моргает, из его глаз текут слезы, он наклоняется и закрывает лицо правой рукой.

Сейчас Джуди живет в Миннеаполисе, ей 89 лет, у нее трое детей, в суд в Мюнстер приехал ее внук Бен Коэн: он хочет услышать от Йохана Р. правду. Возможно, Йохан Р. не сам решил стать охранником концлагеря, но он должен понести ответственность за то, что сделал, когда был в Штутгофе, продолжает Джуди. Она сразу узнала его по фото и рассказала, что женщины в лагере называли его «красивой девчонкой», а его сотоварищи — «Буби», что в переводе с немецкого означает мальчуган, малыш, молокосос.

«Я не нацист»

Йохан Р. родился 21 ноября 1923 года в небольшом городе Сфынтул-Георге в семье трансильванских саксов — это этнические немцы, которые жили на территории современной Румынии. Он из крестьянской религиозной семьи и сейчас называет себя «очень верующим». В суде он говорит мало и редко, его объяснение зачитывает адвокат Тинкль, который не устает повторять, что его подзащитный помнит уже далеко не все и что его воспоминания перемешиваются с книгами и фильмами, которые он видел уже после.

Йохан Р. помогал семье по хозяйству, у них было две коровы и немного земли. На какое-то время семья была вынуждена переехать в Кронштадт — там его родители работали на фабрике, но в 1937 году вернулись в Сфынтул-Георге. У него были две старшие сестры, одна умерла младенцем, вторая дожила до 28 лет. В 1941 году ему исполнилось 18 лет, а в апреле 1942 его как этнического немца призвали на военную службу, что, по его словам, повергло его родителей в страх и ужас. «Это ни в коем случае не было добровольной заявкой», — подчеркивает Йохан Р. Он настаивает, что его принудили, он боялся идти на войну, хотел остаться дома, но за отказ его родителям грозили репрессии.

Историк Штефан Хердлер, который сейчас возглавляет музей на месте концлагеря Дора-Миттельбау, возражает в суде:

У Германии со странами-союзниками был договор о том, какое количество их мужчин имеют право добровольно вступать в ряды немецкой армии. «Тогда некоторых, которые полные воодушевления, запрыгивали в поезда, приходилось возвращать», — говорит Хердлер. Его мнение: подсудимый сам подал заявку на вступление в ряды СС, но не на службу в концлагерь.

Вот, что Йохан Р. помнит.

Сначала он был направлен в город Бистрица на освидетельствование, его признали непригодным для фронта: не хватило роста и веса. После в вагонах для скота его вместе с другими мужчинами перевезли в Германию: два дня они не ели, потом под Веной получили чечевичный суп. Их привезли на учения в польский город Дембица под Краковом, там его признали годным для гарнизонной службы, но конкретного места выбрать было нельзя.

Началось обучение: маршировали, учились нацистскому приветствию, пели песни и смотрели фильмы… После обучения Йохана Р. определили в Штуттгоф, он получил карабин и патроны. «Какие плохие и ужасные были тогда условия жизни в лагере, как много было смертей от голода и болезней, мне было известно. Но лично я ничего не знал о систематических убийствах. Мне также было неизвестно о существовании газовых камер», — говорит сейчас Йохан Р.

С его слов, убийств в концлагере он не видел, разделения по нациям не заметил,

Йохан Р. «стыдился».

В сентябре 1944 года он был переведен на западный фронт, почему — не помнит. Но допускает, что в этом ему помог командир его роты в концлагере Пауль Эле — тот относился к нему с особым расположением, возможно, потому что потерял на войне сына, а Йохан Р. был самым молодым из охранников. К тому же однажды Йохан Р. привез по его просьбе из отпуска в Румынии женские часы — на свадьбу дочери Пауля Эле. Из того отпуска подсудимый, по его словам, вернулся еще более критично настроенным по отношению к происходящему в концлагере и был рад уйти на фронт, хотя и боялся этого. Эле дал ему свое фото на прощание.

«Я не нацист, никогда им не был и в то короткое время, которое мне, возможно, еще осталось в жизни, никогда им не буду», — так закончил свою речь Йохан Р.

Вопросы

Его речь едва ли кого-то убедила: у судьи, прокурора и адвокатов к Йохану Р. много вопросов, он имеет право хранить молчание, но предпочитает отвечать на них, пусть и письменно. Подсудимый дома диктует ответы, адвокат Тинкль записывает их и зачитывает в суде.

Получается долго, расплывчато, но

Что конкретно вы знаете о судьбе заключенных? Как они выглядели? Чем их кормили? Обращались ли они к вам с просьбами? Во что они были одеты? От чего они погибали? Чему вас учили во время подготовки к службе в концлагере? Были ли побеги? Платили ли вам за работу? Были ли в лагере дети?

Ответы: условия жизни у них были плохими, но у меня не было доступа в лагерь. Они выглядели голодными, умирали от холода, плохих условий, болезней — вспоминается, как охранникам делали прививки. Денег за работу не получал, тратить их было негде, но может они приходили на какой-то счет. Часто работал на смотровой вышке у въезда в концлагерь, но заключенных в товарных вагонах не видел, потому что дежурил в основном ночью. Убийств там никогда не видел, знал только, что тела умерших сжигают. Побегов не было. Видел молодых заключенных, но сколько им было лет, не знаю.

Видел ли он эту книжку? Судья протягивает Йохану Р. несколько альбомных листов — это копия иллюстрированной книги «Правильно-неправильно», по ней обучали охранников концлагерей в учебном лагере СС «Травники». Издалека виден один лист: слева «правильная картинка», заключенный бежит, охранник стреляет ему в спину, справа — «неправильная», на ней охранник просто стоит и смотрит вслед убегающему.

Йохан Р. берет в руки листы, поднимает глаза и усмехается. Он медленно листает пачку, слюнявит палец, внимательно смотрит на каждый лист, а после громко и четко говорит: «Нет, никогда не видел».

Что он обсуждал с командиром роты Эле? Сохранилось ли у него фото Эле? Не помнит, но у них были особые отношения. Фотографию на фронте он хранил в солдатском удостоверении, считая, что снимок приносит ему удачу. Но осколок бомбы попал ему в левое плечо, удостоверение повредилось, а затем у него все отняли, когда он попал в плен к американцам. Когда адвокат Тинкль зачитывает этот ответ про Эле, Йохан Р. плачет, его плечи трясутся.

Обвиняемый в больнице

Йохан Р. изначально был признан ограниченно способным к участию в процессе, так что в неделю было назначено по два заседания, длились они не более двух часов. В суд его доставляют каждый раз за час до процесса, коляску ему предоставил суд, но вообще мужчина почти не ходит, плохо спит, переживает, рассказывает его адвокат Андреас Тинкль после одного из заседаний.

В процессе были запланированы, например, показ записанных на видео воспоминаний узников концлагеря, доклад о ситуации в самом лагере Штуттгоф, адвокаты соистцов просили суд выехать на место событий. Но обвиняемый выдержал всего пять заседаний, а после заболел и попал в больницу из-за сердечной недостаточности. Судья приостановил процесс до февраля.

Ирина Чевтаева, для «Новой газеты»