Когда кардинал Ришелье предложил д’Артаньяну пост лейтенанта своей гвардии, тот почти согласился. Но вспомнил товарищей, ожидавших его у выходов из дворца, чтобы отбить карету, которая повезет его в Бастилию, вспомнил лицо Атоса и понял, что тот никогда больше не подаст ему руки. И отказался, прекрасно понимая, чем грозит отказ.

Человеку – каждому из нас – свойственно стремление избегать опасности, искать свою выгоду, идти на компромиссы, прежде всего, со своей совестью. А Людмила Михайловна была тем Атосом, который мешал это делать.

Было в ней что-то такое, что делало ее гипотетическое неодобрение – а ведь и не узнала бы никогда – более важным, чем вполне заманчивые предложения о продаже души, которая постоянно делает нам судьба. Ну и наоборот – понимание того, что она одобрит, ее личный пример, позволяли посылать эту самую судьбу куда подальше.

Не всем везет иметь вокруг себя таких людей. Но даже когда они есть, они обычно спасают от подлости немногих – своих близких, своих учеников. Но Людмила Михайловна была таким человеком для многих, даже и для тех, кому не выпало счастье знать ее лично. Ну, а уж для тех, кто ее знал! Не то, чтобы ты думал о ней, принимая какое-то решение – встать или сделать вид, что задумался, пойти или не пойти, выступить или промолчать. Она, как бы незримо присутствовала, и ты вставал, шел, выступал, сам не всегда понимая, зачем ты это сделал?

Мы дружили с ней тридцать лет. Она, ни на секунду не покидавшая поста, ни на секунду не забывавшая о своей Миссии, вовсе не была суровым пророком. Она любила жизнь, любила застолья. Сколько было выпито и съедено за ее гостеприимным столом! Она умела быть счастливой - за тридцать лет я ни разу не слышал, чтобы она жаловалась – ни когда безнадежно и страшно болел ее муж, ни когда она заболела и стала глубоким инвалидом сама. Она умела восхищаться – сколько она рассказывала о людях, приходивших к ней – а к ней тянулись хорошие люди. Она умела радоваться за других – когда мне дали премию «За мужество в отстаивании либеральных ценностей», она не просто поздравила, а устроила по этому поводу у себя дома настоящий праздник – сама она уже не могла выходить.

До последних дней она была постоянно занята. Почти всегда, когда я приходил к ней, она заканчивала разговор с кем-то, а уходя, я сталкивался со следующим посетителем.

Конечно, разные достойные люди будут продолжать делать то, что делала она. Но никто, ведь, не смог заменить Андрей Дмитриевича – сколько лет прошло, а пустота осталась. Ее тоже никто не заменит – ни мне, ни всем нам.

Вечная память!