Поляки в Сибири

Для Сибири этот последний мирный 1913 год крайне важен. В это время регион развивается необычайно динамично. Уже действует Транссибирская магистраль, давшая мощный толчок развитию экономики. Многие жители Российской империи приезжают в Сибирь уже добровольно, чтобы сделать карьеру в различных сферах. Начинается приток капитала из Англии, Франции и Скандинавии. Зарождается идея северного торгового обмена, родоначальником которой считается норвежский предприниматель Йонас Лид, решивший организовать плавание через Ледовитый океан к устью Енисея. Лиду удалось увлечь своей затеей Фритьофа Нансена, знаменитого полярного исследователя, который обеспечил отличную «рекламу» этому проекту.

Экспедиция удалась во всех отношениях. Лид обрел известность, торговый обмен наладился, Нансен же, которого с энтузиазмом приветствовали везде, где он появлялся, вскоре после возвращения из плавания написал книгу «В страну будущего» — полный анализ современного положения дел в Центральной Сибири. Книга обещала светлое будущее этому региону мира, но вскоре исторические катаклизмы разрушили так успешно складывавшийся порядок вещей.

Без сомнения можно сказать, что 1913 год стал для Сибири рубежом, отделяющим период динамичного развития и надежд на позитивные изменения от периода политических потрясений, которые надолго задержали развитие этой части России.

Почему я вспоминаю об этом, говоря о польском присутствии в Сибири? Дело в том, что история поляков за Уралом, отмеченная не только мученичеством, но также их огромным вкладом в развитие региона, не отличается коренным образом от истории других народов Сибири. Но есть еще и конкретная причина: один эпизод, свидетельствующий о двойственном характере польской истории в этом регионе с акцентом на ее позитивные стороны. А именно: отец одного из крупнейших польских поэтов XX века был среди тех немногих, кто приветствовал Нансена в устье Енисея. Речь об Александре Милоше, отце Чеслава Милоша, лауреата Нобелевской премии по литературе 1980 года.

Я цитирую фрагмент одного из пяти так называемых сибирских стихотворений поэта, где Милош возвращается к своей истории, описывая одну фотографию. Это фото — семейная реликвия. Сделана она в то время, когда «тощий блондин» Александр Милош вместе с семьей жил в далеком Красноярске, где он устроился на свою первую работу после окончания Рижского политехнического института.

2013 год. Мы с пани Агнешкой Косиньской, последней ассистенткой Милоша, рассматриваем эту фотографию над рабочим столом в квартире поэта на улице Богуславского в Кракове. Пани Агнешка повесила ее на стену уже после смерти Милоша в 2004 году в память о далеком прошлом, когда она также висела над столом, но в другом доме Милошей — на улице Подгорной, 5, в Вильнюсе в 1923 году.

И хотя Милош в упомянутом выше стихотворении пишет:

нет никаких сомнений в том, что эта история, это приключение отца очень трогает поэта и вдохновляет его на поиски прошлого, которого в реальности он может коснуться лишь своим подсознанием — ведь в 1913 году ему было всего два года.

А вот несколько фактов, которые мы находим в сборнике эссе «Родная Европа», в главе «Путешествие в Азию»: «Мой отец получил правительственный контракт, вот тогда я и отправился в свое первое путешествие — настоящее путешествие, а не экскурсию, поскольку целью был сибирский город Красноярск неподалеку от китайской границы». (Чеслав Милош. Путешествие в Азию. В сборнике «Родная Европа», Москва–Вроцлав, 2011, с. 42.)

Александр Милош сначала приезжает в Красноярск один. По данным городского архива, было это в конце зимы 1913 года.

Семья — жена и маленький сын — присоединяются к нему, скорее всего, поздним летом того же года. Первая официальная запись, сделанная рукой Александра, городского чиновника, датируется 13 марта 1913 года. Последний отчет — 20 сентября 1914 года. Первое серьезное задание он получил, вероятно, в конце апреля — начале мая, когда погода позволила проверить состояние мостов на почтовом маршруте из Красноярска в Енисейск. Рутинная работа молодого инженера-мостостроителя в отделе Енисейского губернского правления. Его непосредственный начальник, тоже поляк Влодзимеж Соколовский, — самый известный архитектор в истории Красноярска, спроектировавший более 60 зданий в городе.

Специфика работы способствует многочисленным командировкам, которые позволяют исследовать тысячи километров Енисейского бассейна. Какова же была реальная причина отъезда Александра так далеко за полярный круг? Только ли дело в работе? Чеслав Милош вспоминает в «Родной Европе»: «Не особенно заботясь о заработках, он стремился как можно больше получать от жизни — вот его жизнь и складывалась из расчетов мостовых конструкций и далеких путешествий <…>. Здесь он проживал наяву свои сны об исследовательской деятельности. Сибирь, когда-то поглотившая стольких наших родственников, не была для него землей изгнания».

Я склонен думать, что экспедиция в устье Енисея была его инициативой, рожденной желанием участвовать в создании новой истории этого региона Сибири. По крайней мере, тогда так казалось. Но вскоре начинается война. Александра Милоша призывают в царскую армию, его семья возвращается в Европу. Так заканчивается их сибирское приключение.

Эта часть семейной истории польского поэта побуждает меня кратко остановиться на теме поляков в Сибири. Вопреки укоренившейся в национальном сознании «ссыльной мифологии» она очень разнообразна. Примеров тому множество. Это и истории польских исследователей Сибири и Дальнего Востока, бывших ссыльных Бенедикта Дыбовского, Яна Черского, Александра Чекановского, Бронислава Пилсудского, Вацлава Серошевского. Это и судьба Михала Янковского, участника январского восстания, основавшего недалеко от Владивостока свою «империю» — процветающую ферму на полуострове Сидеми. Сегодня полуостров носит имя Янковского — человека, которого до сих пор в этих краях считают образцом успешного предпринимателя.

Поляки в Сибири страдали, тосковали по Родине, но также и делали карьеры на государственной службе (как Александр Милош), в сельском хозяйстве (благодаря столыпинской реформе), в торговле, медицине, науке. Поляки сражались по обе стороны конфликта в Гражданской войне, начавшейся после 1917 года, создавали национально-общественные инициативы, стремясь таким образом приблизиться к своей роди­не, которая в 1918 году уже восстановила независимость. И большинство из них, как Александр Милош, были очарованы бескрайними пространствами Сибири.

Здесь нужно подчеркнуть один важный момент: поляки, разными путями оказавшиеся в этой огромной стране, открывали для себя совершенно новое пространство, которое было чем-то необыкновенным, поражало и восхищало, таило в себе разочарование и опасность и в то же время давало неограниченные возможности для исследования. Оно вырывало из привычного уклада, вызывая чувство тоски в изгнании, но и предлагало новые горизонты и перспективы новой жизни — так же, как тем, кто ехал на «Дикий Запад» в Америку.

Александр Милош испытал это чувство в 1913 году. Его сын понял это и описал. Почти сто лет спустя я также почувствовал необыкновенную энергию Сибири и оставил там свои следы. Но об этом в другой раз.

В нынешнем выпуске «Уроков польского» мы расскажем, что было незадолго до и сразу после этого года — конечно, с польской точки зрения.

• Дариуш Клеховский, директор Польского культурного центра в Москве

Польско-сибирская библиотека

В польской культуре понятие «Сибирь» ассоциируется, в первую очередь, с мартирологией, с историей мученичества. Однако это не единственный его оттенок. Наряду с травмой плена «на нечеловеческой земле» поколения поляков получили опыт контакта с необычайной природой и иной цивилизацией, на их долю выпала жизнь в новом, совершенно неизвестном им до тех пор мире.

Судьбы поляков в Сибири — это не только часть польской истории, но, несомненно, и часть истории российской. Это видно на уровне общественной истории этих земель — в многолетнем присутствии поляков, о чем свидетельствуют костелы и католические кладбища, а также, увы, столь же многочисленные места памяти жертв сталинского террора. Поляки составляли также немалую, причем активную и часто выделяющуюся своей обособленностью часть местной элиты: предпринимателей, ремесленников, представителей свободных профессий, ученых, путешественников, военнослужащих и чиновников.

Долгая и разнообразная история польского присутствия в Сибири стала основанием для решения об издании на русском языке «Польско-сибирской библиотеки». Главной идеей ее создателей было желание расширить знания о польском компоненте судеб этой части России и, как следствие — стимулировать и популяризовать русские и русско-польские исследования различных аспектов польской сибирской эпопеи. Мы исходили из предпосылки, что углубление знания о долгих годах общего, часто трагического, русско-польского опыта на определенном географическом пространстве обогатит наше представление о взаимоотношениях двух народов и прольет свет на сопутствующие им мифы.

Созданию «Библиотеки» не предшествовали длительные раздумья над ее общественной функцией. Ее концепция складывалась параллельно с выходом очередных томов серии. Можно сказать, что проект, несмотря на свои вполне реальные достижения, все еще находится в начале пути (in statu nascendi). Это означает, что он открыт новым идеям.

В рамках «Библиотеки» были изданы сборники документов, касающихся истории поляков в Сибири. Например, выдающимся исследователем истории поляков в Сибири XIX века Болеславом Сергеевичем Шостаковичем составлена первая книга серии «Воспоминания из Сибири»; директором Иркутского музея декабристов Еленой Аркадьевной Добрыниной подготовлен альбом польского ссыльного художника Леопольда Немировского «Путешествие по Восточной Сибири»; опубликованы обширные и необычайно интересные воспоминания Юлиана Глаубича-Сабиньского под названием «Сибирский дневник», написанные во время его почти двадцатилетней ссылки в Иркутской губернии (1839–1857).

«Библиотека» не ограничивается публикацией источников. Это также издание трудов ученых. В свет вышли работы российских историков: монография Светланы Анатольевны Мулиной «Мигранты поневоле: адаптация ссыльных участников польского восстания 1863 года в Западной Сибири»; объемное собрание сочинений корифея польско-сибирской истории Б.С. Шостаковича «Феномен польско-сибирской истории (XVII в. — 1917 г.)»; а также второе издание монографии Леонида Казимировича Островского «Поляки в Западной Сибири в конце XIX — первой четверти XX века».

«Библиотека» стремится также открыть русским читателям работы польских ученых, занимающихся проблематикой поляков в Сибири. Hа сегодняшний день увидели свет работы заслуженных польских исследователей: книга Виктории Сливовской «Побеги из Сибири» и перевод сборника статей Антония Кучинского, своего рода исторический синтез польского присутствия в Сибири, — «Сибирь. 400 лет польской диаспоры. Ссылки, мученичество и заслуги поляков в освоении Сибири».

А несколько дней тому назад в издательстве «Алетейя» вышла очередная книга «Библиотеки» — «Гугара», автором которой является Анджей Дыбчак.

«Библиотеку» можно назвать плодом общих усилий польских и русских научных сообществ и различных институций двух стран, а также польских дипломатических представительств (роль главных координаторов выполняли сменяющиеся польские консулы в Иркутске, а с 2016 года — Польский культурный центр в Москве).

«Польско-сибирскую библиотеку» можно считать общим успехом. Не только научным, — представляющим современный взгляд на историю общества и его элит, — но и политическим, поскольку она раскрывает общие и частные судьбы людей, втянутых в историю со всей ее сложностью и неоднозначностью.

• Петр Марциняк, польский дипломат, был генконсулом Польши в Иркутске и Санкт-Петербурге, заместителем посла в Москве. Один из инициаторов создания польско-сибирской библиотеки

Польские военные формирования в Сибири в 1918–1920 годах

Первые польские под­разделения появились в Сибири в середине 1917 года. После Октябрьской революции все подобные под­разделения были ликвидированы, а солдаты включены в состав Красной гвардии. Польские части снова стали формировать в 1918 году. В это время в Сибири шли бои между большевиками и эвакуированным с Украины во Владивосток Чехословацким корпусом.

С момента занятия чехословацкими легионерами Сибири, Урала и Поволжья в некоторых городах этих регионов стали создаваться польские военно-политические организации. Первая была основана в июне 1918 г. в Самаре, через месяц после входа туда чехословаков. Затем начали формироваться подобные организации в Омске, Новониколаевске (совр. Новосибирск), Уфе, Томске, Челябинске, Иркутске. Они приступили к созданию собственных военных отрядов. Чехословацкие военачальники охотно принимали к себе польские части, которые становились подкреплением для сравнительно небольших собственных сил. Польские отряды, направленные на борьбу с большевиками летом 1918 г., насчитывали около 500 солдат, вооруженных винтовками и пулеметами, а в учениях принимало участие около 2000 солдат.

Создание польских отрядов ускорилось после прибытия в Москву в начале 1918 г. во главе военной миссии майора Валериана Чумы — первоначально для эвакуации поляков из Советской России и их вербовки в польские войска. Затем Чума направился в Сибирь, где с августа 1918 года занимался формированием польских подразделений. Бывший участник польских легионов Юзефа Пилсудского, ветеран боев на восточном фронте Первой мировой войны майор Чума принял командование над рассеянными подразделениями и приступил к их концентрации в городе Бугуруслане. За несколько месяцев была создана сеть представительств и сборных пунктов во всех городах Сибири и восточной части России, которая занялась вербовкой добровольцев.

Среди них были поляки-военнопленные австрийской и немецкой армий, солдаты российской армии, а также местные добровольцы, часто — политические ссыльные и их потомки. Среди них было немало и ветеранов Январского восстания 55-летней давности! Уже сама муштра создавала немало проблем. Как писал один польский офицер, «бывало, что дана команда «на плечо», и одни выполняют ее по-австрийски, на четыре счета, а другие — по-русски, на два, затем одни кладут винтовку на плечо, а другие — вешают через плечо; еще хуже было с командами «кругом», «направо» или «налево» — тут начинался полный хаос».

До конца сентября 1918 г. удалось сформировать отряды, по численности равные бригаде пехоты. Часть из них, около 2000 солдат, под началом полковника Казимежа Румши участвовала в боях в ноябре-декабре 1918 года. Польское подразделение вошло в состав группы войск под командованием генерал-лейтенанта Владимира Каппеля, где отличилось примерной дисциплиной и одержало ряд побед.

В конце сентября 1918 г. Красная армия отбила Казань и Симбирск. Чехословацкие войска и белые терпели поражение за поражением, им приходилось постоянно отступать. Поэтому главный гарнизон решено было перенести в Новониколаевск. В этом городе в январе 1919 г. началось формирование самой крупной польской дивизии в Сибири — 5-й Дивизии польских стрельцов. Чуть позже во главе нее встал полковник Румша, присоединившийся к ней со своим отрядом в мае 1919 года. Формирование осложнялось нехваткой вооружения, снаряжения и т.п. Несмотря на это, формирование шло быстро: в мае 1919 г. личный состав дивизии составил 11 тысяч солдат. Среди них был отдельный батальон из 460 литовских солдат. Кроме того, в Иркутске и Владивостоке были самостоятельные польские отряды, всего около 1000 человек.

Главной проблемой для польских войск в Сибири была военная и политическая ситуация, сложившаяся на востоке России. С запада все сильнее наступала Красная армия, которую поддерживали местные партизанские отряды. Поэтому главнокомандующий белой армией в Сибири и глава правительства в Омске адмирал Александр Колчак подталкивал командование польских войск выслать 5-ю Дивизию на фронт. Но для поляков барьером были взгляды Колчака, который стремился вернуть самодержавие и неделимость Российской империи, включая польские земли. Драматизм ситуации усилился разразившейся польско-советской войной. Польской дивизии по приказу главнокомандующего союзных сил в Сибири генерала Жанена предстояло с середины мая 1919 г. взять на себя охрану железнодорожных линий, ведущих на запад от Новониколаевска. Поляки активно включились в борьбу с партизанами, сражались под Барабинском, под Славгородом, к западу от Барнаула и Семипалатинска, совершали дальние вылазки в зону неприятеля, быстро преодолевая огромные расстояния на легких степных повозках.

Однако ситуация становилась все более трагичной. Большевики продолжали наступать, заняв в конце концов всю Западную Сибирь. Взятие столицы Колчака, Омска, в ноябре 1919 г. деморализовало российскую армию. Всвязи с этим командование союзнических войск решило эвакуировать свои войска на восток. Начали собирать вагоны, необходимые для перевозки не только солдат, но и продовольствия и снаряжения, а в случае с поляками — также и семей солдат. Просьбы выслать вперед гражданское население были командованием отклонены. 5-я Дивизия получила приказ прикрывать отступление. Депеша генерала Жанена, отсылающая к славным традициям польского солдата и его знамени, гласила: «Войску Польскому выпадает теперь почетная роль арьергарда всех союзнических войск».

Поляки, ведя ожесточенные бои с партизанами и регулярными отрядами 5-й Армии большевиков, добрались до станции Тайга. Здесь в трехдневном бою тыловые части под руководством капитана Юзефа Веробея остановили противника. Но ужасное состояние железной дороги, постоянный недостаток топлива и физическое и моральное истощение людей привели к катастрофе. Под станцией Клюквенная польские эшелоны полностью остановились. Командование приняло решение о переговорах с большевиками. 10 января 1920 г. по условиям заключенного договора о капитуляции поляки сложили оружие. Часть их не согласилась капитулировать и пробилась дальше на восток через Иркутск до самого Харбина. Они были переправлены через китайские порты в Польшу, где приняли участие в решающем бою польско-большевистской войны 1920 года — Варшавской битве.

• Ян Вишневский, доктор гуманитарных наук, сотрудник Университета Николая Коперника и Высшей школы общественной и медийной культуры в Торуне (Польша)

Судьбы польских деревень в Западной Сибири

Многие польские деревни, возникшие в Западной Сибири в последней трети XIX в., были основаны бывшими ссыльными участниками Январского восстания 1863 г. Истории образования этих населенных пунктов демонстрируют стремление польских семей к обособлению, умение самоорганизовываться и проявлять упорство в достижении своих целей. Наглядным примером таких поселений является деревня Деспотзиновка современного Саргатского района Омской области.

В апреле 1889 г. 36 польских семей, сосланных в различные деревни Тюкалинского округа Тобольской губернии, обратились с прошением в Министерство государственных имуществ о разрешении им обосноваться на переселенческим участке при озере Тобол-Кушлы в Баженовской волости того же округа. Прошение было удовлетворено, и полякам отвели земельные участки исходя из нормы 15 десятин на душу мужского пола. В результате этого образовался поселок Новое Поле, куда в 1892 г. попросились на подселение еще 22 польские семьи. Вскоре поселок Новое Поле обрел официальное название — Деспотзиновка, — которое носит до сих пор.

В конце XIX в. Деспотзиновка состояла из 27 дворов, в которых проживало 144 человека обоего пола. По материалам Первой всеобщей переписи населения Российской империи 1897 г., большую часть населения деревни составляли поляки и только 18% населения являлись русскими переселенцами. К этому моменту половина поляков Деспотзиновки родилась уже в Сибири, остальные —были уроженцами различных губерний Западного края Российской империи, преимущественно Гродненской и Ковенской губерний, а также Варшавской, Виленской, Люблинской, Минской, Плоцкой и Радомской губерний.

По материалам 1897 г., все без исключения переселенцы Западного края и члены их семей являлись католиками, и у всех был указан польский в качестве родного языка.

Первое поколение поляков, рожденных уже в Деспотзиновке, брало невест из соседних деревень — «чалдонской» деревни Больше-Шипицино и «хохлятских» деревень Алексеевки, Горносталёвки и Новотроицка.

Впоследствии увеличение количества смешанных браков произошло уже в 50-е годы ХХ века. Потомки поляков, родившиеся во второй половине XX в., предпочитают называться русскими. Причины этого «этнического перелома» следует искать не только в распространении смешанных браков в послевоенное время, но также в неизбежном процессе унификации традиционной культуры, невозможности долгое время удовлетворять религиозные потребности из-за отсутствия поблизости католического храма, утрате знания польского языка.

Следующий после «ссыльнического» этап появления польских деревень в Западной Сибири был связан с добровольной миграцией польского крестьянства, которая в конце XIX века значительно уступала переселенческому потоку, направленному из западных губерний Российской империи в США, Аргентину или Бразилию. По официальным данным, с 1896 по 1898 г. в Сибирь переехало всего 353 поляка, в то время как в 1896–1897 гг. в США эмигрировало 4856 поляков. Связано это было с тем, что вплоть до 1906 г. правительство исключало поселенцев из Царства Польского из планов заселения Сибири, поэтому, основной контингент польских мигрантов происходил из губерний Северо-Западного края — Виленской, Гродненской и Минской. В результате переселения поляков в конце XIX — начале XX в. некоторые деревни превратились в центры польской диаспоры, как это произошло с поселком Гриневичи Атирской волости Тарского округа Тобольской губернии.

Поселок Гриневичи, или Ильчук, по названию небольшой речушки, на берегах которой обосновались польские переселенцы, был основан в конце XIX века уроженцами Виленской и Витебской губерний. В 1901 г. поселок состоял из 45 домов, в которых проживал 281 человек. В поселке находилась часовня, построенная в 1902 г., что сделало его центром польской диаспоры, чьи представители были разбросаны по разным переселенческим поселкам округи. Однако постоянного священника в Гриневичах не было. Служители церкви приезжали в поселок для проведения обрядов и общения с паствой из Тобольска.

В конце 1920-х годов Гриневичи являлись главным польским центром в Тарском округе. Однако, по мнению исследователя населения Омской области И.Н. Шухова, к этому времени «…поляки почти утратили свой язык (за исключением больших группировок), основные штрихи национального костюма, частично религию и местами утратили свою кровность путем браков с великорусскими старожилами и белорусами-пришельцами. В быте их осталось мало оригинальных черт».

За 13 лет, с 1927 г. по 1940 г., население Гриневичей сократилось в 2,5 раза. После принятия постановления о ликвидации малых и бесперспективных деревень в 1974 г. в Гриневичи стали съезжаться семьи из близлежащих расформированных поселков. В результате этого к 1976 г. из известных по 1940 году 14 польских фамилий в деревне осталось только 6 — Козик, Литовко, Стрелко, Стрижко, Пригун и Щербак — всего 25 чело­век, из которых 16 человек считали себя русскими.

К началу XXI века этнический состав деревни полностью поменялся. Современные жители Гриневичей считают себя русскими, но знают, что раньше здесь проживали поляки, и охотно показывают место, где располагалась часовня. О первоначальном населении Гриневичей напоминает лишь польское кладбище, расположенное у въезда в деревню.

По-разному складывалась судьба польских деревень в Западной Сибири. Вариант, когда из поселка амнистированных ссыльных благодаря подселению новых польских семей и близости к областному центру сформировалось крупное поселение — деревня Деспотзиновка, чьи жители смогли сохранить частичку своего культурного наследия и память о польских корнях, является скорее исключением, чем правилом.

По схожему сценарию шла история северного поселка Гриневичи, основанного добровольными переселенцами, однако о его «польском» прошлом ныне напоминают лишь кресты на кладбище. Но были и другие деревни — Усть-Куренга, Минск-Дворянск, Поляки, — от которых не осталось и следа, а потомки их основателей рассеялись по постсоветскому пространству.

• Анна Крих, к.и.н., доцент кафедры этнологии, антропологии, археологии и музеологии Омского государственного университета им. Ф.М. Достоевского