Галина Васильевна моя… Я все время сверяюсь по ней. Никогда при жизни, даже про себя, не называла ее на ты и по имени, без отчества. Как странно — мы постепенно становимся ближе по возрасту с каждым годом, ее время остановилось на лету, а мое все длится, она уже никогда не будет старше, я становлюсь… Раньше я была девочка-журналистка, а она — знаменитый во всем мире государственный деятель, ученый, диссидент, интеллектуал, народный депутат (где ключевое слово — народный, не в шутку, а всерьез). А теперь ее больше нет на свете и мне надо соответствовать ее памяти — человека, ученого, политика, публициста. Даже слов не существует таких в женском роде, что уже само подчеркивает уникальность ее личности. Но разве в этих заслугах и диссертациях дело.

Оказывается, мучительно трудно вспомнить конкретные эпизоды и детали об ушедшем человеке, жизнь которого полностью изменила твою, краткое соприкосновение с которым поменяло все векторы и ориентиры, всё поменяло. Несколько лет работы и общения, огромный и мощный луч света, изменивший судьбу, а сейчас вспоминаются только мелочи — ее лицо, мимолетная улыбка, шутка, случайный поворот гордой головы и тень от нее на стекле, легкое дыхание, сумочка, чашка чая в руке, проход по коридору…

Так мало.

Но я попробую рассказать.

Есть блестяще образованные женщины-эрудиты, есть успешно занимающиеся наукой, есть защитившие всяческие диссертации, кандидатские, докторские, есть женщины-политики, депутаты, мэры. Но Галина Васильевна была уникальна — при всем выше перечисленном еще и старшая сестра для всех, защитница, мать — сама сущность этого понятия, абсолютное добро и справедливость. Это неповторимое обаяние личности, спокойствие, достоинство, честь, легкая ирония, полное отсутствие снобизма. Видимо, все это вместе характеризуется словами «интеллигентность» и «альтруизм».

Всегда полное внимание к собеседнику, кто бы он ни был — бабушка в платочке, известный западный ученый, мальчик-солдат, депутат горсовета, уборщица или знаменитый актер… Мягкий спокойный голос, никакой нервозности и спешки, сила и мудрость взрослой доброй женщины. Нет чужих мелочей, все важно. Сколько я видела таких встреч и бесед. Я бы так не смогла, это очень тяжко — ведь не с радостями приходят люди к депутату, а с болью, скорбью и бесконечными проблемами. Но каждому — внимательный ответ, добрый совет или конкретная, адресная помощь.

Помощь людям в беде, которой, увы, много, так много в нашей жизни. Скорая помощь. Ничего из чужих просьб она не забывала, что не успевала сама — поручала помощникам, да еще и проверяла — ну как, доставили носилки в аэропорт, где человек (посторонний) встречает свою парализованную мать из другого города? А студентам-археологам на раскопки в Старой Ладоге деньги отправили?

Самой ей надо было немного, быт вполне аскетический, дом как отель: вечером в душ и спать, рано утром на работу, вечно холодильник пустой, если подруга Люда Иодковская ничего в буфете не купит и не положит на полку. В ее петербургской небольшой двухкомнатной квартире (общая площадь которой около 50 кв. метров) на канале Грибоедова, 91, одна комната стояла абсолютно пустая — не было у нее времени да и денег, чтоб ее толком обставить, все откладывала на потом. Так и осталась та комната пустой, одни обои.

Вы спросите — как же при такой непрактичности и пренебрежении деньгами и бытом у нее получались большие и серьезные политические проекты? Да, видимо, это опять иррациональное, наше, российское. Обаяние яркой и светлой личности, огромная пассионарность — это привлекало сотни людей, они приходили сами, потому что нужно, цель правильная, честная, не Старовойтовой одной она нужна — России. Тысячи посторонних людей бескорыстно предлагали ей свою помощь, силы и время, брались за дела и проекты. Это был такой огромный светлый круг вокруг Галины Васильевны — захватывало и зацепляло тысячи людей. Ее потому и выбирали депутатом несколько раз, при почти полном отсутствии рекламных денег. Она делала правильное и вела себя честно, а это всегда чувствуется, люди ведь не дураки, все понимают.

«А погорельцам из провинции деньги перевели?» Незнакомым погорельцам. Чужим людям, просто тем, кто обратился к депутату, прислал документы… 30 тысяч писем в год на ее имя. Но обратились — значит, уже не чужие, чужих для Галины не было.

Или ее очередное выступление в Ленсовете, сейчас уж не помню тему. Роскошный холл Мариинского дворца, золото и лепнина, красивая и достойная Галина Васильевна, вокруг нее толпа журналистов, фотокоры, вспышки, телекамеры, иностранцы. Она отвечает на многочисленные вопросы, в одну сторону — на английском, через секунду в другую сторону по-французски, в третью — на русском. Потом тихо нам с Русланом, когда журналисты уже начали расходиться: «Ребята, принесите, пожалуйста, бутерброд из буфета, не успеваю пообедать».

Так никто сейчас не живет, это очень трудно, больно, изматывающе. А ей днем и поесть было некогда, прислуги никогда не было, посылала вечером близких и помощников в киоск за пирожками. Один миллионер предложил купить роскошную шубу вместо ее обычного зеленого пальто — китайского пуховика, она посмеялась, иронически отказалась. Московский помощник Петя Кучеренко рассказывал: были в гостях у Аллы Пугачевой, на выходе она изумленно уставилась на пальто Галины Васильевны, на что Старовойтова, чуткая к полутонам, быстро нашлась: «Если купить шубу, то мои избиратели могут меня не понять». А на самом деле не до шуб и тряпья ей было.

Вспомнинаю-перебираю всякие мелочи о ней. Парикмахерша моя Лена страдающим голосом: «Смотрю все выступления Старовойтовой по телевизору. Какая же она умная, прекрасная и добрая женщина. Но Ань, ну скажи ты ей — кто ж ее стрижет, да руки ему оторвать, этому халтурщику! Приведи ты Галину Васильевну ко мне, как я ее постригу и причешу, от всей души!» Ее действительно уважали и любили тысячи незнакомых простых людей.

Был у меня, как и у многих других, трудный период в начале 90-х — перерыв между двумя работами, зарплату задерживали, денег не всегда хватало на еду. Но я никому ничего не говорила, не жаловалась, искала подработки. Звонит Руслан: «Приезжай в кафе такое-то к пяти, Галина Васильевна вернулась из Америки (она там преподавала в университете), хочет тебя повидать». Я приехала, обрадовалась — давно ее не видела, стала расспрашивать про США, про работу. А Галина Васильевна вдруг достает из-под стола большую сумку: «Это для вас». Открываю — с ума сойти. Блузки, красивый белый костюм, шикарные свитера и даже вечернее синее платье! А еще джинсы и курточка моему ребенку. И размеры подходят, значит, она там, в Америке, думала о нас, когда покупала. А ведь я ей была никто, одна из многих сотен ее знакомых.

Просто замираю над этой сумкой — и с ужасом говорю: я не могу это взять, очень хорошие вещи. А Галина Васильевна улыбается, она любила дарить, и отвечает мне: «Возьмите, я покупала специально для вас. Очень хочу посмотреть, как это будет на вас выглядеть, идите и меряйте прямо сейчас».

А дальше был классный и веселый хеппенинг — я уходила в туалетную комнату кафе с очередной красивой обновкой, отрывала бирки, переодевалась и медленно возвращалась к столу походкой манекенщицы, мимо столиков, как по подиуму. И все посетители, а особенно большая компания англичан, сидевшая в кафе, начали аплодировать каждому моему очередному выходу в новом обличии, смеялись, одобрительно комментировали, как на модном показе.

А еще всех одиноких она сватала и женила, всех устраивала и обустраивала, ближних и дальних, и было таких не единицы, а сотни, если не тысячи. Из одних тех, кого она познакомила и переженила, можно составить маленький город.

Однажды я по скорой попала в больницу с аппендицитом, уже начинался перитонит, собралась помирать. Запустила болезнь, все носилась по журналистской работе, некогда было зайти к врачу. Ночью прооперировали, через пару дней лежу в палате в бинтах, худо, шевелиться не могу — больно, думаю — ну какой же я счастливый человек, у меня сегодня не болят пятки. А все остальное очень болит. Смотрю маленький телевизор, который мне принесли друзья. Идут новости из Госдумы, думаю — ну как там наши, петербургские — Юл Рыбаков, Галина Васильевна…

И вдруг открывается дверь моей палаты и входят Линьков и Старовойтова. Я аж села в постели, первый раз после операции. Галина Васильевна зашла меня навестить. Вся моя палата, более легкие больные, чем я, хором ахнули и бегом сыпанули в коридор, от удивления и смущения. Ведь Галину Васильевну вся страна знала в лицо. Она положила мне на тумбочку фрукты, соки и стопку шоколадок. «Спасибо, Галина Васильевна, но я ж не ем шоколад…» — «А при чем тут ем? Это, Аня, вам для медсестер, будете их девочкам дарить, чтоб хорошо лечили. Я знаю, каково в больнице. Сейчас поговорим с вашим лечащим врачом, как ваши дела. Выздоравливайте».

После ухода Галины Васильевны моя чудесная хирургиня, доктор Ким, прибежала ко мне с опрокинутым лицом: «Такого у нас еще не было! Знаешь, когда Старовойтова шла по больничным коридорам, все наши врачи, медсестры и больные просто застывали в обалдении, чуть не падали по сторонам. Побежали к главврачу, к директору, все перепугались — что за неожиданный визит? Она со мной чуть ли не час говорила, спросила, в чем нуждается наша больница. Я ей сказала, что нам нужны новые каталки, чтоб больных не трясло после операции, а еще очень нужен аппарат УЗИ, их мало, они дорогие». И ведь потом действительно прислали в больницу и новые каталки, и УЗИ.

И еще у меня ее маленький серебряный образок. Мы тогда в Москве, весной 96-го года, регистрировали и подшивали в папки миллион с лишним подписей избирателей, пришедших по почте и собранных добровольцами, за выдвижение Галины Старовойтовой в президенты России. Адская работа, бумаги, бумаги, огромные пачки по пояс стопками на полу, бесконечные списки, надо сделать по печати на каждом из сотен тысяч листов, разобрать и заверить все подписи — и так по многу часов в день. Время поджимало. Собрались на помощь многочисленные друзья Галины из разных городов, все работали не отрываясь. Я на всякий случай ночевала в офисе на раскладушке, чтоб груды подписных листов никто не украл и не спалил. Ночью там скреблась мышь, я стучала по полу туфелькой. Рано утром приходили ребята, и мы вместе опять работали. А в это время была Пасха, Галина Васильевна зашла к нам с ночной службы из церкви, в платочке, покрывающем голову, радостная, просветленная, улыбается. Подошла, протянула мне махонький серебряный образок: «Аня, это вам, он освященный». «Галина Васильевна, да я ж неверующая!» — «Но вы его все равно возьмите, он для вас. Пусть он вас всегда хранит».

Масштаб ее личности тем больше, чем дальше от нее отходит время. Образ очищается от всяких мимолетно запомнившихся пустяков — сухарики с чаем, ее кружевной воротник, стрижка, рука с серебряным кольцом, меркнущий свет в окне, теплый неспешный голос… Галина Васильевна.

Не было рядом с ней плохих людей, ни одного. Это вообще-то удивительно, ведь вокруг были сотни — друзей, коллег, помощников, соратников по всей стране. Но дурных, коварных, корыстных, злых или подлых среди них — не было. Не держались. Таково притяжение ее личности.

В ней не было никакой злобы и ненависти, никогда, ни к кому. Никакого зла, злопыхательства, сплетен. Даже про врагов — скорее просто удивление и сожаление, почему ж он так, может быть, он чего-то не понял, надо ему объяснить? Но это была не наивность, а мудрость, как будто она уже прожила не одну жизнь.

Если бы она осталась жива — я уверена, вся история России пошла бы иначе, просто потому, что при ней стыдно и невозможно было массово продавать совесть и честь, предавать и пакостничать за деньги.

Для нее не имели значения деньги как самоценность, сверхзадача и цель. Как бы это объяснить — скажем, деньги, чтоб купить, например, холодильник или телевизор, были ей нужны, как и всем. Но за энную сумму денег сделать подлость, пойти против своих принципов и убеждений — ну не существовало в природе таких денег. Может, кому-то сейчас странно представить, но это действительно так. Купить Галину Васильевну было нельзя. Может, за то и уничтожили.

Она принимала всех, это был ее долг. А день и часы ее приема были обозначены на объявлении на дверях. Не знаю, как попадают на прием к другим депутатам — к Галине Старовойтовой можно было зайти с улицы. Бандюки из города Дятьково с маленьким злым мозгом ихтиозавров с помощью аппаратуры прослушивали ее телефоны, записывали телепрограммы с ее интервью, следили за поездами и самолетами, а они ведь могли просто к ней прийти и поговорить о своих проблемах. Она бы помогла и им. И они бы поняли, даже эти кромешные темные люди, что Галина Васильевна не «разрушала Советский Союз своими руками», что она, воцерковленная православная христианка, не возглавляла никакой масонский заговор против человечества.

Не словом, а делом помогла бы она им, если бы они к ней пришли, как помогала всем. Они бы не смогли поднять на нее руку после разговора. Даже тупые и злые животные понимают добро и светлое человеческое биополе. Но эти к ней не пришли, они так ее и не узнали и не услышали. Им дали их жалкие десять тысяч долларов, женский парик, автомат «Аграм» и пистолет «Беретта». И они убили нашу Галину Васильевну.

Анна ПОЛЯНСКАЯ

ВСЕ МАТЕРИАЛЫ ПЕТЕРБУРГСКОЙ РЕДАКЦИИ | АРХИВ ПУБЛИКАЦИЙ | PDF