После завершения процесса я опубликовала в «Новой» историю об обстоятельствах нашего процесса: у меня не было уверенности в том, что мы осудили людей по справедливости. Более того, у меня, как и у многих других присяжных из нашей коллегии, осталось ощущение, что сами по себе обстоятельства вынесения вердикта содержали в себе состав преступления.

И вот теперь эти обстоятельства станут предметом рассмотрения в ЕСПЧ.

Одно из центральных обстоятельств жалобы — давление, оказанное на присяжных председательствовавшей в процессе судьей Мосгорсуда Людмилой Смолкиной. На протяжении всего процесса она неоднократно позволяла себе общаться с присяжными за закрытыми дверями, после заседания. Эти беседы касались личностей подсудимых.

Аналогичные суждения позволяли себе сотрудницы отдела по работе с присяжными — они, будучи студентками юрфака и готовя себя к работе судьями, не стеснялись в комнате присяжных рассуждать о заведомой виновности подсудимых.

Причину таких бесед, запрещенных законом, многие присяжные прекрасно понимали: у стороны обвинения, представленной прокурором Галиной Карповой, были серьезные проблемы с доказательной базой. Любой человек, не готовый на веру принимать слова прокурора, задался бы серьезными вопросами относительно доказанности вины подсудимых по всем пунктам. Поэтому основное время судебных заседаний было посвящено созданию у нас, присяжных, ощущения причастности подсудимых к иным, не вменяемым им тяжелейшим преступлениям.

Давление, оказываемое на нас судьей, осознавали многие из присяжных. Однако кому жаловаться?

После вынесения вердикта и моей публикации некоторые присяжные решились дать объяснения адвокату двоих подсудимых Кайрату Маминову. В апелляционной инстанции он ходатайствовал о приобщении этих объяснений к материалам дела, и апелляционная инстанция постановила направить их на проверку в Генеральную прокуратуру.

Генпрокуратура поручила проверку Следственному комитету, и вот всех нас — членов коллегии, судью Смолкину, девочек из отдела по работе с присяжными — стали по очереди вызывать в Технический переулок для дачи объяснений.

Когда следователь по особо важным делам майор юстиции Фролов А.А. зачитал мне список вопросов, которые он составил для того, чтобы разобраться, было ли давление на присяжных со стороны судьи, мне стало смешно. Следователь (по особо важным делам!) ограничился четырьмя вопросами: действительно ли я была в составе коллегии, приносила ли присягу, был ли мне понятен опросный лист и самостоятельно ли я принимала свое решение. У меня сложилось ощущение, что следователь Фролов либо считает нас, присяжных, совсем уж за детей, либо же ожидает, что все мы по-дружески примем эту игру в «как будто бы проверку».

Я потребовала у следователя, чтобы в протоколе моего опроса он отразил все, что на самом деле должен был спросить, если бы хотел по-честному разобраться. И он записал все, вплоть до конкретных дат наших бесед с судьей. Знаю, что и другие присяжные давали развернутые объяснения. Но больше следователь ничего делать не стал, хотя пространство для маневра у него было: он мог, к примеру, хотя бы запросить выемки с камер, которыми оборудован суд.

Опросив всех причастных, следователь вынес отказ в возбуждении дела, резюмировав: «Данные, приведенные в публикации «Новой газеты» № 116 от 18.10.2017, автором которой являлась Боброва О.Н., не соответствуют действительным обстоятельствам. <…> Данная публикация является ее собственным мнением, которое она описала по собственному восприятию тех событий».

Оперируя этим отказным решением, Верховный суд РФ отклонил апелляционную жалобу на приговор.

Басманный суд, рассмотревший жалобу адвоката Маминова в порядке 125 ст. УПК РФ (об отказе в возбуждении дела), жалобу эту также не удовлетворил, тем самым открыв нашему делу путь в ЕСПЧ.