— Олег, что это за концерт и почему именно в планетарии?

— Назвать это выступление концертом язык не поворачивается. Правильное слово — перформанс. Планетарий на один вечер превратится в высокотехнологичную концертную площадку с безграничными визуальными возможностями. А музыка — интуитивная. Не авангард, не сиюминутные эксперименты, не скучные инструментальные запилы. Просто самая красивая музыка на земле, музыка сфер, впущенная в наш мир. Это как браслет на руке у альтиста Данилова, помните? Он загорается, и ты переходишь в иное состояние. Там по-другому течет время, там нет неправильных нот.

— Неужели у таких проектов сегодня есть сколько-нибудь большая аудитория? Или вы играете для космоса?

— Совершенно точно, для космоса.

— Не так давно вы ставили спектакль «Из жизни планет» в «Гоголь-центре». Какая у вас была реакция на то, что случилось с Серебренниковым?

— Когда первый раз пришли к нему с обыском, мы играли спектакль «Свобода №7». Было полно журналистов, камеры перед зданием театра. Я вышел на крылечко и высказал все, что думал. Потом в Басманный суд приходил.

— Ну, слава богу. А то я уж решил, что вы совсем в космосе. Вопрос к вам как к продюсеру: какая музыка сейчас актуальна, что стоит слушать?

— Я слушаю то, что играет у ребят с района на телефонах, и не нахожу в этом ничего дурного. Слышал пару песен Монеточки, группу «Комсомольск», еще что-то.

Знаете, в столовках ЗИЛа в 1970-х повара готовили для рабочих поджарку на машинном масле, а для себя биточки на сливочном. Поп-продюсеры — те же повара, которые слушают на виниле авангардный джаз, а в эфир пускают то, что «пипл хавает». Но их время проходит, традиционный поп-рынок сдает позиции, возникает новая музыка, где точно сливочное масло и не впрыснуто ничего токсичного. Она искренняя, от сердца, в ней нету или почти нету сделанности.

— Я знаю, что вы давний поклонник всего немецкого: немецкой музыки, немецкой эстетики, немецкого языка. Начиная с песни «Мегаполиса» Karl Marx Stadt 1994 года.

— Раньше, гораздо раньше. Так вышло, что я родился в «немецком» роддоме в Лефортове, учился в немецкой спецшколе, в первый раз поехал за границу в 14-летнем возрасте по обмену и жил Дрездене в немецкой семье. Потом случился наш первый визит в Германию с «Мегаполисом» и песней Karl Marx Stadt, потом, уже в нулевых, роман «Юбка» о зарождении рок-н-ролла в Германии 1930-х и по его мотивам спектакль «Капелла берлинских почтальонов». Видимо, в прошлой жизни я что-то Германии задолжал и сейчас отрабатываю должок, являясь неофициальным и неуполномоченным ее микроамбассадором в России.

— Тогда как микроамбассадор скажите: есть у нас шансы на западном музыкальном рынке?

— Есть, но надо приезжать туда русскими, а не в маске англичан или американцев. Просто быть собой. Если человек в детстве не смотрел мультфильмы на английском языке, он не понимает кодов этой культуры, не стоит даже пытаться. Когда турист приезжает за границу, он пьет вино этой страны, ест местную пищу и дико счастлив. С музыкой то же самое. У всех есть что-то свое, что можно подать на общемировой стол. Французы дали современной музыке французский шарм. Итальянцы — свою итальянскость. Шведы, если взять группу ABBA, скрестили еврошансон и англосаксонский бит.

— А что можем внести мы?

— У нас большие запасники, великая музыкальная традиция, она может воплощаться в современной музыке в любых проявлениях. Все это есть, нет продакшна, правильной упаковки. Надо показать себя так, чтобы это было понятно и интересно людям на всем белом свете — вот посмотрите, у нас такая страна, такая музыка. Пока, на мой взгляд, серьезных попыток не было.

— Какие у вас сейчас проекты, помимо планетарных перформансов?

— Будем делать новый альбом «Мегаполиса». И как только запишем его, я на год превращусь в писателя. Есть замысел книги, уже третьей по счету — о девяностых годах.

— Проклятых девяностых, как принято сейчас говорить.

— Для меня они были счастливыми. Было много неправды вокруг, но я имел возможность делать свое дело. Было дико сложно выживать, я занимался извозом, как-то мне чуть башку не снесли. Раз в неделю бомбил на своей одноглазой «шестерке», а остальные шесть дней играл музыку, которая никому была не нужна. Нас никто не дергал, у нас не было перспектив, мы садились кружком, брали гитары и погружались в волшебный музыкальный поток, который и вылился потом в ZEROLINES.

«Где цветы?»: кругосветное путешествие одной песни

В репертуаре «Мегаполиса» всегда было много композиций на стихи известных поэтов. «Рождественский романс» Бродского, «Московское сиртаки» Вознесенского, а в проекте ZEROLINES Нестеров использовал стихотворение Гийома Аполлинера. Но самая интересная и необычная история с песней «Где цветы?», знаменитым антивоенным гимном.

Автором его считается американский фолк-сингер Пит Сигер, тот самый, в чьем исполнении мы знаем We Shall Overcome («Мы преодолеем»), в 1960-е она звучала чуть ли не на каждом митинге. Но есть нюансы. Если верить самому Сигеру, в «Цветах» обнаруживается отчетливый русский след.

1955 год. Сигер летит в Огайо. «В кармане пиджака у меня оказалась бумажка с тремя строчками, которые я выписал, когда читал роман «Тихий Дон» Шолохова. Там есть такой эпизод: казаки, верхом на лошадях покидающие деревню, чтобы присоединиться к царской армии, поют.

Где все цветы? Их девушки собрали. А где все девушки? Они вышли замуж. А где же мужья их? Все они ушли на войну.

И тут человек, сидящий за мной, громко так сказал: «Когда они наконец научатся?» Он обращался к своей жене и говорил о своих детях. Но в сознании у меня уже что-то соединилось. Через 20 минут песня была готова. Гонорар я отправил в архив русского фольклора».

Тут надо учитывать трудности перевода. В оригинале у Шолохова текст звучит так:

— Колода-дуда, Иде ж ты была? — Коней стерегла.

— Чего выстерегла? — Коня с седлом, С золотым махром…

— А иде ж твой конь? — За воротами стоит,

— А иде ж ворота? — Вода унесла.

— А иде ж гуси? — В камыш ушли.

— А иде ж камыш? — Девки выжали.

— А иде ж девки? — Девки замуж ушли.

— А иде ж казаки? — На войну пошли…

Но Сигер понял нашего классика по-своему, и песня пошла в народ. Сначала она ассоциировалась с Вьетнамской войной и исполнялась в основном американцами. Потом ее спела Марлен Дитрих по-немецки и по-французски. Так песня пришла в Европу.

А в 1970-х ее исполнила в русском переводе Жанна Бичевская. Переводов было много, один из них принадлежит Роберту Рождественскому, эту версию исполняла наша металлическая группа «Круиз», даже Пресняков ее пел. Большого успеха все эти версии не имели. Но вот начались девяностые, шла Первая чеченская, и Нестеров записал свой вариант в дуэте с кубанской казачкой Машей Макаровой, клип показали на ОРТ, и «Цветы» узнала вся страна. Так песня, сделав огромный круг во времени и пространстве, наконец вернулась домой.