Книга Александра Солженицына «Крохотки» (М.: Слово, 2018) только вышла из печати. Прозаические миниатюры 1960-х и 1990-х известны. Но у этого тома — ​две особенности.

Во-первых: «утерянная крохотка» «На последнем…». Забытая, найденная автором при разборе черновиков, она публикуется впервые. «Внутренний сучок», не дающий расколоть, расщепить, сжечь дотла полено, — ​емкий символ. «Так бывает иногда и с людьми…» — ​пишет Солженицын. И с народами тоже. Возможно: книги Солженицына, опыт его личного бесстрашия стали таким «внутренним сучком» самосохранения России в 1960–1990-х.

А рядом в сборнике — ​«Прах поэта» (о могиле Я.П. Полонского в Успенском монастыре Льгова, что попала вместе с обителью в «зону», за колючку). Знаменитое гневное «Мы-то не умрем». Нежное «Поминовение усопших». «Колокольня» — ​о «полузамерзшем, переломленном, недобитом» городе Калязине 1990-х. О том, что «и в этой запусти у покинутых тут, обманутых людей нет другого выбора, как жить. И жить — ​здесь».

И рядом — ​фотографии Солженицына. Съемка фотоаппаратом «Зоркий», купленным еще в ссылке 1950-х, в Кок-Тереке, на первые «вольные» заработки. Его «Зоркий» сохранил лицо Матрены (и это единственный ее портрет), лопухи ул. Гагарина в Осташкове, нищенку у Псковского кремля, юную интеллигенцию, вольно сидящую на надгробии П.А. Столыпина…

«Поколение, к которому принадлежал Солженицын, в юности не имело, по скудости жизни, ни часов, ни велосипедов, ни фотоаппаратов. Лишь к сорока годам начал он изучать фотоискусство, первой целью имея — ​поставить его на службу вынужденной конспирации, делать фильмовые пересъемки своих рукописей», — ​пишет Н.Д. Солженицына в предисловии.

Но кадры подобны и листкам записных книжек. Они тоже публикуются впервые. Фото А.И. Солженицына с их «конспиративной задачей» и его взглядом на СССР наводят на ту же мысль: о «внутреннем сучке» храбрости, самостоянья, упорства. О силе сопротивления.