Развитию российской экономики по-прежнему мешает зависимость от экспорта сырья, неспособность отечественной промышленности обеспечивать внутренний спрос, слабая финансовая система и рубль, который в течение десятилетий пережил несколько девальваций. С этим багажом Россия ввязалась в новый конфликт с Западом, и теперь официальный экономический курс российских властей предполагает так называемую дедолларизацию — отказ от торговых расчетов в долларе и замену его на другую валюту. Такие планы финансовых властей порождают многочисленные слухи, граждане готовятся к заморозке валютных счетов и даже к запрету на операции с валютой в целом.

Что на самом деле может представлять собой дедолларизация корреспонденту «Новой» рассказал Яков Миркин, заведующий отделом международных рынков капитала Института мировой экономики и международных отношений РАН.

— Премьер-министр Дмитрий Медведев недавно заявил, что у политики импортозамещения существуют границы применимости: например, в научной сфере закрываться от остального мира скорее всего нецелесообразно. А можно ли построить автаркию в финансовой сфере?

— Понятно, что финансы обладают ядерной энергией и могут обрушить любую экономику. Но я бы предпочитал вообще не использовать понятие «безопасность» — оно означает, что вы с кем-то боретесь. Я бы лучше говорил об интеграции, но такой, которая дает возможность самим быть большой универсальной экономикой и строить свою сильную финансовую машину. Можно быть беспредельно открытым, создать слабый демонетизированный финансовый сектор, сохранять высокие процентные ставки, объявить о плавающей валюте, то есть дать всем ветрам влиять на вашу систему. С другой стороны, можно, как в советские времена, попытаться загородиться ото всех, создать безумное административное бремя и опираться только на внутренние финансовые ресурсы. В обоих случаях вы получите один и тот же неудовлетворительный результат.

Для этого очень важно, чтобы тот, кто занимается макрофинансовой инженерией, не руководствовался мифами. Например, о том, что все рынки нужно открыть, или что идет война, и нам надо закрыться, или что все импортное всегда лучше. И таких мифов полно.

— Из этих двух крайностей Россия сейчас движется скорее в направлении изоляционистского курса?

— Наш финансовый курс очень странный. В начале 1990 годов всем казалось, что через несколько лет в большой индустриальной стране мы сделаем свой большой Нью-Йорк. Но мы удивительно иррационально распорядились этим временем. За 25 лет была создана мелкая финансовая система, к тому же очень открытая, через которую из внешнего мира к нам уже несколько раз попадали сильные финансовые инфекции, создающие внутри высокую волатильность — как в кризисы 1998-го, с 2008 по 2009-й, в 2014-м, так и сегодня. Это очень маленькая лодочка, при этом абсолютно разбалансированная. Функционально она зависит от мировых цен и спроса на сырье и от курса доллара к евро.

(инфляция на промышленные товары в этом году превысит 16% — рано или поздно это неизбежно выльется в рост розничных цен). В итоге мы получили типичную для развивающихся стран систему с постоянно девальвируемой валютой.

Наша экономика не производит даже самых простых вещей. Возникли огромные пустые товарные ниши как в простых, так и в сложных отраслях. Мы — экономика, в которой за год производится 609 штук бульдозеров, грейдеров — 709 штук, дорожных катков — 221 штука. За год — 760 штук детских колясок. Штук! В год на 148 млн. человек производится 15 тысяч «зонтов для дождя и солнца». Когда крупнейший производитель обуви объявляет о том, что импорт составляет 85% рынка, то начинаешь крутить пальцем у виска, потому что вообще-то в стране живет 148 млн человек. Из них 10–15 млн заняты в сырьевом секторе, но тогда вопрос: чем заниматься всем остальным? Когда вы заходите в метро и видите двух охранников, когда еще месяц назад там стоял один, то становится понятно, что есть масса людей, которые ничего не производят, они могут только регулировать и охранять. И за это спасибо нужно сказать матушке нефти.

— До сих пор не утихают дискуссии вокруг пресловутого «плана по дедолларизации российской экономики», который Минфин внес в правительство, по крайней мере, отчасти вдохновившись идеями главы банка ВТБ Андрея Костина. Давайте проясним одну базовую вещь. По сравнению с 90-ми годами, когда цены обозначались в у.е. и наличными долларами можно было расплачиваться в магазинах, сегодня все работает по-другому: почти все расчеты в экономике происходят в суверенной национальной валюте России. Что тогда правительство понимает под дедолларизацией?

— Долларизация — это чуть более сложное явление, чем возможность достать из кармана наличный доллар и заплатить им за товар. Такого рода долларизация и сейчас сохраняется в теневом секторе российской экономики. Независимо от этого Россия является одним из крупнейших потребителей наличных долларов и евро во всем мире. Они выполняют функцию сбережений. Последнюю оценку Казначейство США делало в 2006–2010 годах. Тогда получилось, что Россия занимает первое место по числу наличных долларов (около $80 млрд), а за нами шли Китай и Аргентина. Можно пересчитывать эти данные по-другому, но

По официальной статистике ЦБ, половина оборота всех сделок по купле/продаже наличной валюты локализована в столице.

Второй элемент долларизации — это безналичные доллары, то есть валютные счета населения и компаний. На это тоже есть статистика: валютных вкладов населения в России — на 5,5 трлн рублей, рублевых — 27 трлн. Счета бизнеса в валюте — на 7,3 трлн рублей, а в рублях — на 11,8 трлн (ЦБР, июнь 2018 г.). В совокупности валютные вклады и счета, прежде всего в долларах, занимают очень значительную долю по отношению к рублевой денежной массе, а в начале нулевых она вообще была превалирующей, то есть сумма всей иностранной валюты в стране в рублевом измерении была больше суммы всех рублей. Обычно происходило следующее: между кризисами рубль начинал укрепляться. Автоматически сфера его обращения внутри страны непрерывно увеличивалась, а сфера обращения других валют сжималась. Это органичный процесс, происходивший без всякого государства, который к тому же выгоден населению. А как только случался кризис и взрывная девальвация, население, банки и компании сразу же уходили в валюту, прежде всего в доллар. Это такой циклический процесс.

Дальше возникает вопрос о том, какая дедолларизация нам нужна. Если представить себе, что внутри страны нормализуются процентные ставки и стабилизируется курс рубля, то исчезнут причины для входа горячих спекулятивных денег carry trade, которые в будущем привели бы к взрывной девальвации. В этом случае рубль совершенно естественным образом резко расширил бы свои позиции — произошла бы желанная дедолларизация. При каких условиях это возможно? Нормализовать проценты, хотя осторожно и постепенно, можно начинать хоть завтра. А вот

В такой сырьевой и мелкой экономике, как наша, валюта всегда будет нестабильной — нет ничего более переменчивого, чем спрос и цены на сырье. Такая слабая валюта не может быть инструментом подлинной дедолларизации, она всегда будет подвержена вытеснению со стороны других валют. Именно другие валюты будут выполнять функцию средства сбережений. По другим валютам будут мерить цены. И каждый будет стремиться рассчитаться теми деньгами, которые не обесцениваются, — запрещай хоть до потери пульса.

Настоящая дедолларизация произойдет лишь при одном условии: экономика развернется к внутренним рынкам, которые сейчас в значительной мере заняты импортом, и полным ходом начнет свое собственное экономическое чудо. Любые другие сценарии дедолларизации по определению будут искусственными. Это такое принудительное «изгнание» чужой валюты, заранее обреченное на провал.

— Можно же не торопиться с рублем и перейти на евро или, в крайнем случае, на юань? Пока что российские власти официально объявили войну только доллару.

— Вариант, когда вместо доллара как «валюты врага» начинает использоваться евро, возможен, хотя это очень странная, однобокая и искусственная система. Мы же знаем, что ЕС достаточно последовательно придерживается политики санкций — в этом смысле он носит те же родовые признаки, что и доллар. Юань — спорный вариант, кроме Дальнего Востока, где он уже активно внедряется в оборот (кстати, следует ли назвать это «юанизацией»?) США постоянно упрекают китайские власти в манипулировании курсом юаня. Юань — валюта, не отвечающая в полной мере критериям рыночности и свободного курсообразования. Его валютный курс администрируется.

А в мире все устроено так: доллар занимает 60–65% финансовой сферы, евро — 20–25%, юань пока 1,8%.

— Правильно ли я понимаю, что технически «Газпром», например, может хоть завтра перевести свои контракты на поставки газа в ЕС в рубли, просто ему придется оплачивать все сопутствующие валютные риски из своего кармана?

— Когда вы пытаетесь перейти на рубль в расчетах за газ или нефть, вы ставите себя в очень невыгодное положение, потому что это нестабильная валюта. Во-первых, вы заставляете всех хеджировать валютные риски, во-вторых, возникают потери на курсовых разницах. Цены на сырьевые товары — нефть, газ, металлы, зерно — это цены товарных деривативов на биржах в Нью-Йорке, Чикаго и Лондоне, на зерновых биржах США. Они торгуются как финансовые инструменты, ядро ценообразования сосредоточено там, цены формируются в долларах. Подавляющая часть расчетов за сырье делается в долларах. По данным СВИФТ, ниша доллара в расчетах между континентами (Европа, Америка, Тихоокеанская Азия) доходит до 80%.

Почему? Потому что потребители топлива начнут нести дополнительные валютные риски. Хеджироваться при расчетах в рублях против колебаний курса очень дорого. Плюс потери на курсовых разницах, когда вы из рублей уходите в доллар или евро, потом опять в рубли, и так до бесконечности. Так что потери будут очень значительные.

— Распределение валют в целом отражает роль стран в мировой экономике, но при этом прямой пропорции здесь нет: юань гораздо сильнее отстает от доллара, чем китайская экономика от американской. Это связано с ненадежностью китайской политической системы, где Коммунистическая партия играет по собственным правилам?

— Прежде всего, это устоявшаяся международная система, которая складывалась сто лет, по меньшей мере. В ней доллар занимает центральную роль мировой резервной валюты, а евро конструировалось как отражение немецкой марки и других европейских валют. Эта система, конечно же, подвержена изменениям. Какая-то третья резервная валюта должна со временем прийти к нам из Азии. Раньше думали, что это будет иена — в начале 1970-х все прочили Японии роль будущего сверхгиганта, как сегодня Китаю, но этого не случилось. Мы не знаем, будет ли такой валютой юань, потому что его курс не вполне рыночный. В Азии есть попытки создать коллективную валюту — возможно, она и войдет в мировой резерв. Единственное, что мы точно знаем, так это то, что стране очень выгодно иметь собственную валюту в международном обороте.

— Китайские власти очень стремятся расширить роль своей валюты. Декларируется цель за несколько лет довести долю юаня до трети всех трансграничных платежей. Понятно, что выполнение этого плана дало бы как минимум большой репутационный выигрыш. Но в чем непосредственная экономическая выгода от статуса мировой резервной валюты?

— Это работает как сеньораж, то есть доход от денежной эмиссии. Вы экспортируете бумажки и получаете за них реальный товар — это очень выгодно. Поэтому всегда хорошо, когда национальная валюта активно участвует в международном обороте. К примеру, большая часть 100-долларовых купюр США находится за рубежом. Точно так же и в безналичном расчете: резервная валюта обслуживает не только внутренний, но и внешний для страны оборот. И когда вы эмитируете резервную валюту, вы получаете за нее какой-то товар. Так что поставщики резервных валют обладают огромным экономическим преимуществом.

Несмотря на то, что мы тоже когда-то мечтали о международном рубле и даже имели для этого какие-то основания, сегодня материальных предпосылок для этого нет. В 2013 году доля России в глобальной экономике была 2,8%. Если бы мы доросли хотя бы до 5–6%, то можно было бы видеть растущие вкрапления рубля в мировой финансовой системе, прежде всего, конечно, на постсоветском пространстве. Но после 2014 года доля российской экономики упала до 1,9%, а в этом году будет еще ниже.

— Население волнует дедолларизация в первую очередь из-за того, что многие услышали в плане правительства конфискационные нотки: принудительная конвертация валютных вкладов в рубли, запрет на покупки доллара и так далее. Как вы думаете, пойдут ли власти на такие меры в случае ужесточения санкций?

— От первого вице-премьера мы получили подтверждение того, что готовящиеся меры не затронут валютные сбережения населения. Дальше уже дело каждого: верить ему или не верить, какие риски учитывать при формировании своего портфеля активов. Международная практика говорит следующее:

Это могут быть ограничения на выдачу валюты, на доступ к валютным счетам и так далее. Примеров сколько угодно: Кипр, Украина, Аргентина. Россия до сих пор удерживалась от таких шагов, но что будет в будущем, мы не знаем.

— Возможно, как-то успокаивать должен тот факт, что ЦБ и коммерческие банки в последние месяцы завезли целые вагоны наличной валюты, чтобы подготовиться к санкциям.

— Давайте лучше посмотрим на длинные тренды. Первый тренд — это обесценивание к доллару и евровалют развивающихся рынков, таких как Россия. Оно длится десятилетиями. Второй тренд — латиноамериканизация и закрытие нашей экономики с идеями по поводу «валюты врага». Третий тренд — плохая кредитная история российского государства. С начала XX века каждое поколение теряло свои активы: то кризис, то денежные реформы, то революция, то девальвация и инфляция, то война. Но результат один — огромные потери семейных активов. Память о конфискационной политике государства сохраняется. Поэтому при наличии таких длинных трендов и текущей нестабильности я не могу быть уверен по поводу будущего. Каждому придется самостоятельно оценивать, какой объем рисков вы готовы принять.

— На недавних слушаниях в Конгрессе США на тему антироссийских санкций был такой мотив, что идти на крайние меры никто не собирается. Например, говорилось о том, что отключать Сбербанк от мировой финансовой системы — это безумие, Россия все-таки не Иран. У вас нет ощущения, что те санкции, которые США пока что опасаются вводить, мы вводим против самих себя посредством различных инициатив правительства?

— Когда перерезается все больше ниточек с внешним миром, на это следует обратная реакция — вы получаете еще больше давления. Если бы Россия была бы не 30-м по счету торговым партнером США по величине товарооборота, то и санкции применять было бы значительно сложнее. Мы видим это на примере ЕС, для которого мы четвертый по размеру торговый партнер. А если бы мы настроили экономику на рост в 4–6% в год, то многие конфликты, которые нас сейчас так тяготят, были бы заморожены. Мы увидели бы очередь из инвесторов, несмотря на санкции, потому что капитал не может устоять перед такими высокими темпами роста рынков. Посмотрите, как много региональных конфликтов есть у Китая. Или нарушений прав человека. Тем не менее он, как губка, вбирает в себя капиталы, технологии и так далее.

— Сейчас многие говорят о том, что мировая финансовая инфраструктура переживает период сегментации и регионализации. Китай активно продвигает юань в качестве мировой резервной валюты. Евросоюз заявил о создании альтернативы международной платежной системе SWIFT. В России уже есть свой аналог Visa с картами «Мир», национальное рейтинговое агентство «АКРА», Система передачи финансовых сообщений (СПФС) и так далее. Получается, мы поймали волну?

— Когда говорят о создании отдельных систем платежей, обычно подразумевают некую конфронтацию: на нас напали, что-то против нас применили, давайте создадим все свое. Но в валютной системе мира есть и объективный тренд к многополярности, пусть он и выглядит как конфронтационный.

Но мировая экономика продолжает расти и усложняться, а значит, и финансовая система должна меняться и становиться иерархичной. Это относится и к системам платежей, и к валютам, и к системам финансового регулирования. Мы обязательно увидим иерархическую мировую валютную систему, в которой может быть не две, а 3–4 мировых резервных валюты. И на смену единой системе платежей, охватывающей весь мир, придут более децентрализованные системы. В этом есть логика выживания усложняющихся систем: при стягивании власти, ресурсов, денег в одну точку они не способны выжить. Этот процесс может быть благом, другое дело, что и тут нужна золотая середина. Внутренний мир российской экономики, замкнутый на собственную платежную систему, закрытые входы во внешний мир — это такая же неприятность, как жесткий отказ от Всемирной сети интернет в пользу собственных поисковиков. Важно быть рациональным и не скатываться к изоляционизму.