На черно-белом авторском сайте (сделанном с петербургским лаконизмом и изяществом) Ася Волошина кратко аттестует себя: «драматург, разночинец». На сайте МХТ говорит: «Моя мечта — ​чтоб на могиле текста выросло дерево».

Надо признать: Бутусов и сценограф «Человека из рыбы» Николай Симонов вырастили в Камергерском переулке красивое дерево: черное и шероховатое, как умордованные, сто лет крашеные прямо поверх ржавчины петербургские ограды. Дерево цветет желтыми лампионами большого города, «солнцами в шестнадцать свечей» коммуналок, мониторами ноутбуков.

Вдруг поднимаются к колосникам выщербленные петербургские брандмауэры. Лопаются огромные мыльные пузыри. В их радужной пленке отражается жизнь довольно нелепого племени: пока пузыри не лопнут — ​и персонажи не столкнутся с реальностью. Очень жестко.

Чуть не все герои — ​филологи. В принципе филологи: ныне риэлторы и журналисты «глянца». Но это временно. К славному прошлому Петрополя отсылают имена: здесь свой Бенуа — ​француз, стажер-антрополог, и Дробужинский, почти Добужинский. «Снег на Караванной», о коем мечтали в Константинополе герои «Бега», поминается так часто и так ностальгически, что иногда зрителю хочется фыркнуть: прошлогодний снег на Караванной, ребята… Давно растаял.

Но речь — ​именно о том, как страхи XX века ныне повторяются. Пусть и на почти пустом месте.

Пространство здешнее прошло тот же путь, что весь город. Барская квартира (от ее обитателей и фамильного призрака не осталось) была коммуналкой. С ростом народного пофигизма в 1970–1980-х стала сквотом. А с ростом народного благосостояния — ​хостелом. Тут живет риэлтор Салманова — ​красавица Лаура Пицхелаури, одна из главных актрис Бутусова. И странный народец: филологи Юлька (Елизавета Янковская) и Лиза (Надежда Калеганова), философ-любитель Бенуа, непросыхающий, точно из «брежних времен» забрел, водопроводчик… и единственное дитя.

Восьмилетней Одри, посетительницы музыкальных школ и танцевальных студий, хозяйки улитки Освальда, на сцене нет. В просвете дверей стоит ее черный картонный силуэт — ​в ушанке и варежках на резинках. Силуэт щемит сердце: маленькая тень словно ждет беды.

И беда случается. Под бесконечный треп и свист взрослых о закате Европы, «Ностальгии» Тарковского, сквере на острове Ситэ (в Париже, понятное дело, бывал весь хостел) и родине, от которой осталась только тоска по ней… вот она на сегодня — ​и есть родина… девочку Одри уводит в детприемник чиновник «органов опеки», «человек из рыбы», слуга нового правопорядка. Под истерически надуманным — ​то ли органами опеки, то ли автором пьесы — ​предлогом.

«Человек из рыбы» — ​образ емкий и страшный. Детприемник и санобработка, на которые обречена в пьесе девочка из филологической семьи, — символ будущего, похожего на прошлое.

К нему приближаются с двух сторон: в бесконечном блеске бокалов, мыльных пузырей, реплик, в элегической трусости наследников «снега на Караванной», в попытке заболтать и этот «вызов действительности» — ​самый интересный внутренний вопрос пьесы. У нас отбирает будущее «человек из рыбы»? Или мы сами делаем все, чтоб потерять его, проболтать, пустить по ветру?

В спектакле Владимира Панкова «Мама» рефреном стала старая песенка группы «Бумбокс»: «Белые обои, черная посуда… Нас в хрущевке двое: кто мы и откуда?» И сценография Максима Обрезкова на сцене Центра драматургии и режиссуры — ​вся черно-белая: «икейный» сервант и кресла, пышная пластиковая елка с пересверком шаров. Черно-белые семейные фото. На них — ​четыре женщины. Елена Яковлева, Людмила Гаврилова, Анастасия Сычева — ​и семилетняя телеведущая Николь Плиева с двумя аккуратными косами, в парадном белом фартуке, с октябрятской звездочкой, где положено: над сердцем.

Музыканты SounDrama Панкова проходят через маленькую квартиру со своими виолончелями-синтезаторами — ​зачарованно, как радиоголоса. Дым на небе, дым на земле… Дым Отечества.

Семейная история мерцает в характерах, множится. Матери, дочери, бабушки отражаются друг в друге. Областной город 1990-х. Мать, умершая от рака в 28 лет. Ее письма к дочери (которой было шесть, когда мама Настя умирала): по письму на каждый следующий год. Белая шкатулка с этими письмами: дочь ждет их, ненавидит их, не может надышаться… держится за бабушек, смеется над ними, остается жить ради них.

«Кто мы и откуда?» — ​центральный вопрос спектакля. Хрупкие стены квартиры и пластиковые шары елки, горький драйв двадцатилетней героини, вечные упреки поколений друг другу на малогабаритных кухнях, раскинутых от Черного моря до Тихого океана, — ​все создает портрет времени и племени, из которого — ​по сути и на самом деле — ​вышли мы все. Точная и настоянная на чувстве общности с героинями игра трех актрис, ясные рассуждения семилетней Николь на сцене, саундтрек недавно ушедшего времени — ​все работает на главную мысль. Мы — ​родом из этих двухкомнатных скворешников. Из густо настоянного в них воздуха любви, одиночества, родового сходства, жизни и смерти.

За вечной лихорадкой малых невзгод и настоящих трагедий, в спорах, упреках, слезах — ​не так просто узнать любовь. Но все движется ею. Река родства перетекает из судьбы в судьбу.

В этой реке «родства», кажется, — ​главная тема пьес Аси Волошиной. Осенью 2018 года они оказались почти так же востребованы и услышаны на сценах Москвы, как почти двадцать лет назад — ​брутальные пьесы братьев Пресняковых. Время сдвигает оптику: внутрь семей и душ.

То ли мы отчаялись и перестали ждать перемен. То ли повзрослели.