Первое, что хочется сделать, прочтя книгу Михаила Захарина «Приговоренный к пожизненному. Книга, написанная шариковой ручкой» (М.: ОГИ, 2018), — ​удостовериться, что такой человек существует: настолько трудно поверить в им написанное. Из постановления Верховного суда РФ: «ЗАХАРИН М.С. <…> на основании ч. 3 ст. 69 УК РФ по совокупности преступлений окончательно назначено пожизненное лишение свободы с отбыванием наказания в исправительной колонии особого режима».

А из уголовной хроники следует, что Михаил Захарин в 2006 году был осужден по делу банды Михаила Скрипника, которой вменялось множество тяжких и особо тяжких преступлений. Среди самых громких — ​убийство в центре Иркутска авторитета Павла Киселева, покушение на лидера ОПГ из Ангарска Алексея Бердуто, когда под автоматными очередями погиб его телохранитель Максим Телущенко, вымогательство полутора миллионов долларов у предпринимателя Игоря Светлова и похищение его машины. Светлова поставили на счетчик, а потом его расчлененный труп был обнаружен в лесу по Голоустненскому тракту. Как сообщается, именно Захарин спустя два года указал место, где находились останки.

О криминальной обстановке в Иркут­ске начала 2000-х рассказывает в послесловии к книге журналист Андрей Калитин, который и принес ее рукопись в издательство. Там же он говорит о нестыковках в деле Захарина. В послесловии нет строгих доказательств его невиновности, но психологически оно облегчает чтение — ​скажем прямо, всматриваться в душевный мир заведомого убийцы довольно трудно. А вникнуть в то, что осужденный увидел за пределами нормы, стоит, если мы хотим, чтобы наши тюрьмы перестали быть территорией беспредела.

Судя по социологическим опросам, большинство граждан склонно к восстановлению смертной казни, немалый процент требует сажать побольше и наказывать построже. Какое может быть снисхождение к ворам, убийцам, насильникам? Око за око, зуб за зуб, собаке собачья смерть. Им бы прочитать книгу Захарина и ужаснуться тому, за какую ерунду можно оказаться на нарах, а потом и под нарами, если тебя «опустят» физически и морально. Если кому не осилить 600 страниц этой книги, то в журнале «Знамя» № 9 напечатан «Взгляд сквозь. Документальное повествование» Алексея Федярова. Точные, как снайперский выстрел, рассказы о том же: российская тюрьма вне цивилизации.

Захарина с товарищами арестовали в октябре 2003 года, формально за угон машины, но угрозами и пытками стали выбивать показания по делу об убийстве Телущенко. В 2004 году он написал жалобу на жестокое обращение в Европейский суд по правам человека. Европейский суд присудил ему в качестве компенсации 30 000 евро.

В своей жалобе он писал, что сотрудники иркутского УБОПа подвергали его пыткам с использованием электрических проводов, лишали пищи и сна. В камере запугивал сокамерник, и, не выдержав измывательств, Захарин пытался покончить жизнь самоубийством. Еще не понимая безнадежности сопротивления, из СИЗО Захарин со своим другом-адвокатом писали жалобы и в прокуратуру. В возбуждении уголовного дела было отказано.

Повествование начинается с ареста героя — ​двадцатичетырехлетнего, красивого, полного жизни и уверенного в ее благожелательности. И вдруг… Момент, когда жизнь ломается, бывает и счастливый, но трагический осознается отчетливее. У Захарина им стало, казалось бы, самое пустяковое событие — ​бритье головы: «…так же насильно у меня отобрали жизнь!» Казалось бы, тонкое индивидуальное переживание, однако в тюремной литературе бритье с давних пор символизирует ритуальную смерть и унижение. Заточка, с которой не расстается автор, вроде бы необходимый предмет для человека, думающего о самоубийстве, но нож в кармане — ​непременный элемент поведенческой культуры блатного мира… Написанного по известным лекалам в книге, претендующей на единственность опыта, много. Что настораживает — ​запредельные ужасы здесь описаны в фольклорной стилистике, хорошо изученной в богатой литературе о тюремной жизни. Подозрение в том, что это литературный проект, отпускает далеко не сразу. Но автор, в конце концов, победил его своим прочувствованным словом.

Чудовищная влажность, тусклый свет, грибок на стене, насекомые, крысы, вылезающие из параши, застегнутые за спиной тяжелыми «браслетами» руки, ежедневные унизительные досмотры. «Человек попадает в тюрьму еще не осознанным, не готовым преступником, но будьте уверены, здесь его доготовят, сформируют до конца, выведут все низменное наружу, убедив его, что это — ​норма!» Каждый час неволи описан автором со злой памятливостью к мучителям, многие из которых названы по именам и фамилиям, с сожалением к сломленным, с презрением к скурвившимся. Описан жестко, со страшными подробностями, безжалостно по отношению к себе, не раз готовому сломаться.

Особенно близко к пределу подводил его один из самых страшных персонажей по кличке Нацист. «Человек тюрьмы», который не может и не хочет жить на воле. Его подсаживают к тем, у кого надо выбить признание — ​или психологическим шантажом, или физическим насилием. Он был сокамерником Захарина, после чего тот пытался покончить с собой, а его друг и подельник Баженов повесился (или был повешен) в результате этого соседства. Именно этот выродок стал чуть ли не главным свидетелем обвинения против Захарина. Можно ли доверять такому правосудию — ​это из главных вопросов, от которых не уйти читателю.

В книге есть и другие персонажи — ​помогающие выжить, на которых держится миф о тюремном братстве. «А вечером, когда отпускают эти разрушительные чувства, мы все над этим смеемся. Смеемся над тем, как нас избивали, и смех отдается болью в ребрах. Но мы смеемся! Потому что смех целителен. Потому что так мы заявляем, что нас не сломать».

Зачем Захарин это писал, можно сказать с уверенностью: чтобы выжить. Он говорит об этом на разные лады, но смысл один: «Я хочу, чтобы мой маленький отрезок кровоточащей жизни, мой клубок разбитых нервов, терзаний, терпения, большой боли и крошечных радостей оформились в простые слова и легли на бумагу. Для того чтобы оставить после себя что-то, какое-то напоминание о себе, когда обо мне уже забудут думать». Оставлять свои автографы на стенах карцера — ​укоренившаяся привычка сидельцев всех времен.

Вопрос, когда и как человек, с молодости погруженный в среду, где точно «в гимназиях не обучались», набрался такой литературной сноровки, разрешается лишь к третьей части, когда автор расскажет, как усердно, с учетом, условий, конечно, он тренировал свой ум и осваивал знания. «В первый же месяц я записался на платные курсы дистанционного обучения при МИФИ, выбрав практическую психологию и двухгодичный курс английского языка». Определение тюрьмы как «академии» — ​часть тюремного жаргона, но здесь это стало реализацией метафоры.

Писатель Андрей Рубанов в своем предисловии к книге говорит, что «хотя автор самоучка, ему удалось дотянуться до уровня настоящей литературы, буквально написать свою историю кровью». Крови, как, впрочем, и повторов, избыточных описаний, штампов, банальностей, — ​точно многовато. К автору претензий никаких — ​он заполнял словами свою бессрочную безнадежность, выговаривал свою боль. Это было делом издательства — ​пожертвовать лишним, чтобы книга бомбой разорвалась на поле, хорошо вспаханном и великими писателями, и смелыми журналистами, и борцами с тюремным произволом.

Книгу можно определить как роман воспитания. Говоря языком учебника, на наших глазах происходит психологическое, нравственное и социальное формирование личности героя. В христианских терминах — ​падение, кризис, возрождение. Правда, наш персонаж больше говорит не о христианских ценностях, а о карме: «Мое местонахождение в этом мертвом царстве ПЛС (пожизненное лишение свободы. — ​Ред.) я расцениваю не как наказание, а как следствие всех моих нехороших мыслей, решений, поступков, дел, которые я совершал в этой и во всех предыдущих жизнях». Он не оправдывается перед читателем, говорит, что у него не было надежды встретиться с ним, когда писал эту книгу. Но хорошо, что она с читателями встретилась. Возможно, для кого-то из них конвенция о защите прав человека, запрещающая пытки и бесчеловечное обращение или наказание, независимо от обстоятельств и поведения потерпевшего, перестанет быть абстрактным понятием. И решения Европейского суда перестанут казаться вызовами России.

А вот кому книга просто необходима — ​это подросткам, очарованным блатной романтикой и эстетикой. Опасное молодежное движение «АУЕ» стремительно разрастается, молодеет и ожесточается. Однако вряд ли кто-то из адептов секты «Арестантский уклад един» готов к аду реальной тюрьмы.

И вопрос, который шевельнется в мозгу каждого: «Не приведи Господь, но как бы я вел себя, окажись «среди тех, кто сидит», или «тех, кто охраняет»?»