Две справедливости

Опросы показывают не только инфляцию рейтингов, но и смещение внимания к прагматике: к доходам, ценам, занятости и ожиданиям гарантий. «Холодильник» не просто теснит «телевизор»: испытываются на прочность ценности, а это важнее. В детской психологии есть понятие «базовое доверие к миру». Психология политического инфантилизма предполагает «базовое доверие к режиму», одной из ключевых составляющих которого является чувство справедливости. Однако в социальных науках эта категория считается малооперациональной: в конкретных исследованиях с ней трудно работать (почти как с операционализацией категории «ценностей»: о «традиционных российских ценностях» можно болтать до оскомины, но нельзя дать списком или хотя бы парой примеров из собственно российских). Гораздо ближе к волнующим всех реалиям представления о несправедливости. Мнения о том, что справедливо, а что нет, у всех разные, но в представлениях о несправедливости люди куда более согласны. В искусстве положительные образы тоже обычно заштампованы. В отличие от злодеев, которые всегда ярче и играются проще. Полевые исследования и аналитика здравого смысла зациклены на социальном и имущественном неравенстве, то есть на отношениях внутри социума. Но те же самые люди могут не менее, а то и более страстно переживать несправедливость глобальную: мою страну обделили уважением, враги ущемляют наши интересы и покушаются на наши богатства, хотя мир обязан нам всем лучшим, что есть на этом свете. «Обида за державу» — это тоже из области несправедливости.

В обычной аналитике эти внутренние и внешние составляющие справедливости/несправедливости никак не соотносят, хотя они взаимосвязаны, как в сообщающихся сосудах. Дело обстоит так, будто в психике человека есть потребность в переживании справедливости как таковой, как универсальной ценности, независимо от ее характера и места приложения. Главное — общий баланс. Борьба за справедливость внешнюю отвлекает от несправедливости внутренней. Что-то вроде закона сохранения Ломоносова, который в наших целях можно переформулировать так: «Все перемены, в политической и социально-психологической натуре случающиеся, такого суть состояния, что сколько у глобального понимания справедливости присовокупится, столько же у внутреннего, социально-экономического понимания справедливости отнимается. Так, ежели где умножится несколько справедливости одного типа, то убудет переживаний несправедливости в другом месте». Проще говоря, если всеми обиженная страна вдруг начинает то и дело вставать с колен и сама всех нагибает, добиваясь глобальной справедливости при помощи агрессивной дипломатии, спецслужб и ВКС, это примиряет уважающих себя людей с тем, что внутри страны их обкрадывают, обманывают и унижают, нагибают и ставят на колени перед властью во всей ея «вертикали» — от верховного начальства и вплоть до последнего писаря и гаишника. Типичная поза политического нарцисса: на четвереньках, но с гордо поднятой головой.

Внешнее и внутреннее

Психолог Эрик Эриксон, автор концепции «базового доверия», писал: «…матери формируют чувство доверия у своих детей благодаря такому обращению, которое по своей сути состоит из чуткой заботы об индивидуальных потребностях ребенка и отчетливого ощущения того, что она сама — тот человек, которому можно доверять <…> Благодаря этому у ребенка закладывается основа для чувства «все хорошо»…» Заодно это — идеальное описание взаимоотношений патерналистской власти с политически инфантильной массой.

Но все осложняется, когда политическое дитя, если и не взрослое, то великовозрастное. Над первичными потребностями здесь надстраиваются сильные и сложные эмоции — идеальный предмет для манипуляций и спекуляций со стороны власти. Гордыня не может компенсировать голод ребенку и нормальному взрослому, а инфантилу, тем более нарциссу — может. Он легко забывает о внутренних проблемах, своих собственных и страны в целом, упиваясь неподражаемыми успехами во внешней политике. Именно на этот отвлекающий восторг работают новостные программы и нескончаемые политические ток-шоу. Десятки миллионов «пикейных жилетов» застывают перед телевизорами в рассуждении о том, кому бы еще они палец в рот не положили. И в этот момент им не до произвола и воровства внутри страны, не до зарплат, цен и качества того, что называется едой. Базовое доверие к миру не может сформироваться у ребенка, если его мать сама ест в три горла, а его держит впроголодь. В большой политике для не совсем взрослых инфантилов такое бывает сплошь и рядом. Накачиваясь духовной пищей от СМИ, гражданин формирует в себе установку «все хорошо», даже если вокруг все плохо. Поддержка курса и лидера замеряется интегрально, но львиную долю в этом порой зашкаливающем позитиве составляет отношение именно к внешнеполитическому курсу. Пикантность ситуации в том, что

Располагая необходимым ресурсом, брезгливую опаску других можно выдать за уважение, специально срежиссированные контакты — за признание и прорыв изоляции. Гораздо труднее симулировать подъем и качество жизни внутри страны. Поэтому всеми силами и средствами формируется психотип страны-экстраверта.

Однако искусственность такой конструкции оборачивается ее ненадежностью. История с пенсиями если не развернула оптику зрения вовнутрь, то многое для этого сделала. Сейчас трудно сказать, насколько все здесь необратимо, но проблема обозначена. Все чаще приходится слышать, что власть воюет и бряцает, шикует и дружит… на деньги пенсионеров. Если тренд сохранится, ситуация будет усугубляться. В долгоиграющей политике слом настроения важнее отдельных событий. Социально ощутимых улучшений в экономике ждать нет оснований. Трудно также рассчитывать на сдвиги в системе перераспределения в сторону большей справедливости. Скорее, наоборот, будет лишь усиливаться эффект Матфея, сформулированный Робертом Мертоном по «Притче о талантах» из Библии: «…Ибо всякому имеющему дастся и приумножится, а у неимеющего отнимется и то, что имеет». Наиболее опытные и прозорливые люди из «вертикали» уже давно ведут себя так, будто самое умное, что сейчас можно сделать при известных возможностях, это заглотить напоследок. Шансы еще раз развернуть ситуацию резкими телодвижениями во внешней политике, лучше всего маленькой победоносной войной, также сжимаются. Внешнеполитическая символика «успехов» оплачивается непропорциональными социально-экономическими потерями внутри страны, требующими, в свою очередь, новых триумфов вовне, чреватых новыми санкциями, потерями и т.п. Ситуация начинает походить на замкнутый контур с неправильной обратной связью, проще говоря, на политическую «пирамиду».

«Зеркало треснуло»

Пенсионное поколение должно помнить этот выдающийся фильм с Элизабет Тейлор и целой плеядой звезд: в тихом местечке царят разрушительные интриги. У нас те же настроения, но образ зеркала имеет почти физический смысл — появляются системные дефекты в самой оптике создания совершенной «картинки». Трещина проходит через отображающую поверхность, на которой политический нарцисс наблюдает «воображаемое» и «символическое» (термины Жака Лакана) собственного великолепия, грандиозности и всемогущественности. Перестает нормально работать машина идеализации, в которой «видения совершенства» (Сартр) стирают даже жизненно важные недостатки. Это как если бы смотреть всю эту триумфально-духоподъемную пропаганду на расколотом экране или мониторе — «трещина мешает» не то слово.

Не так трудно догадаться, почему в этой перемене такую роль сыграла именно коллизия с пенсиями. Грубо говоря, наш условный Нарцисс вдруг обнаружил, что якобы любящая его и во всем ему вторящая нимфа Эхо… шарит у него в кармане, причем с самой заветной заначкой — на старость. Такое способно отрезвить даже пациента со злокачественной патологией НРЛ. Рейтинг Путина обвалился ниже 50%, а готовность участвовать в протестах против реформы, наоборот, превысила 50% (что почти нереально). Это более общий тренд: число испытывающих недовольство или возмущение действиями властей (53%) впервые превысило число в целом или со всем согласных (43%). Неудивительно, что рейтинг «ЕР» упал до 34%, не гарантирующих даже простого большинства, но одновременно резко понизились рейтинги Шойгу (с 31 до 19%) и Лаврова (с 25 до 14%), к пенсиям никакого отношения не имеющих. Казалось бы, не имеющих. Лев Гудков считает, в падении рейтинга этих двух в целом популярных фигур сказалась усталость от «идеологической прокачки». И это так: перекормить до икоты можно даже такими деликатесами, как Минобороны и МИД, тем более что это довольно острая кулинария.

Однако совпадение по времени с пенсионным проектом тоже не случайно и связано не только с падением рейтинга Путина как политического локомотива своего окружения. Когда задевают за живое — и так адресно и конкретно! — люди начинают увязывать политику внешних торжеств, триумфов и побед с экономикой приватного и коллективного выживания в сравнительно пожилом возрасте и в состоянии, близком к нетрудоспособному. Общество умозрительно стареет в индивидуальной прогностике, но одновременно становится взрослее и мудрее. Инфантилизм изживается бедствиями, хотя бы пока только гипотетическими. Одновременно на другие частоты настраивается понимание справедливости/не­справедливости. Социальное расслоение и диспропорции в перераспределении всех благ в целом могут переживаться сравнительно терпимо — даже если такого рода несправедливость зашкаливает. Даже такая вызывающая сентенция, как «Денег нет, но вы держитесь», вызвала скорее злой сарказм, но не готовность протестовать или мстить в рейтингах.

Ситуация резко, качественно меняется, когда из всего этого неразобранного массива выпиливается конкретный сегмент, затрагивающий если не всех, то большинство и к тому же понятным образом считаемый — как с пенсиями. Роскошества власти, приватные и знаковые, не вызывают такого раздражения, пока государство не объявляет назревший дефолт по пенсиям и едва ли не социальное банкротство. Точно так же люди не понимают реальной налоговой нагрузки, пока налоги за них (но из их кармана) платит работодатель, а не они сами. В истории с пенсиями все оказывается вполне считаемым и обозримым и начинает прямо соотноситься с расходами государства на символические и внешнеполитические роскошества. В результате то, что отвлекало и примиряло, становится едва ли не главным раздражителем. Одновременно происходит втягивание первого лица в социально-экономическую политику из тефлоновой роли геополитического гения, отвечающего за «колени», но не за «животы», за капитал более символический, чем социальный. Его мнимая непричастность и манера являться как Deus ex machina начинает разгадываться и раздражать. Все знают расстояние от любви до неприятия, но редко думают о том, как мало надо точечных разочарований, чтобы политический тефлон начал осыпаться.

История с пенсиями в ряду таких конфликтов первая, но скорее всего не последняя. Тактика отжатия «лишнего», а затем и остального, имеет свои пределы, и, возможно, эти пределы уже обозначены. Символические компенсаторы начинают работать скорее как раздражители. Внешнеполитическая гордыня требует импортозамещения, тогда как во внутренней политике, экономике, технологиях и социальной сфере гордиться нечем. А люди привыкли.

Изменения в атмосфере все более похожи на смену климата, а это уже серьезнее. Предгрозовая обстановка вовсе не означает, что уже завтра шквал сметет режим, а молнии поразят всех высунувшихся. Но существование вблизи грозового перевала под постоянные сполохи и раскаты — это уже совсем другая жизнь и для населения, и для власти.