Тревожное предисловие

Многих ужаснули сообщения о том, что через Приокско-Террасный био­сферный заповедник с питомником зубров планируют проложить четырехполосную автотрассу. Существующую с 1948 года тихую местную дорогу Серпухов — Данки — Турово хотят расширить и продолжить, чтобы вывозить по ней мусор на полигон в Кашире, так как полигон «Лесная» в Серпуховском районе закрыт. Если сквозь маленькую территорию (5 тысяч гектаров, условно — квадрат со стороной 7 километров) день и ночь будут идти большегрузные мусоровозы, то само слово «заповедник» превращается в бессмыслицу, абсурд.

Власти Подмосковья и Минприроды опровергают эти сведения, но «Мосавтодор» на соответствующий запрос ТАСС не ответил. Между тем из заповедника сообщают, что еще 19 августа на границе Турова и деревни Прилуки появилась тяжелая техника. Местные жители поставили на ее пути баррикады, потребовали у строителей документы. Те не смогли объяснить вызванной полиции, кто они такие, и удалились. Что будет дальше?

Вы когда-нибудь видели живого мамонта? А я видел.

Представьте глухой, почти первобытный лес. Громадные деревья, спутанная мелкая поросль. И вдруг — открытое пространство, высоченная сосна, а под ней, на взгорке, лежит он. Как бурая скала. Длинная шерсть, загривок, огромный горб, крутые завитки рогов-бивней. И самое главное — взгляд исподлобья, откуда-то издалека, от этого взгляда повеяло на меня жутью, чем-то пещерным, доисторическим. Помню первую, невероятную мысль-чувство: «Мамонт!»

А это был зубр.

Только потом я узнал, что зубр — современник мамонта. Что они вместе бродили по нашей Земле еще 126 тысяч лет назад. Но, не зная этого, в первый же миг, заледенелым нутром, ощутил его первобытность.

Зубрам, которые рождаются на мос­ковской земле, дают имена, которые начинаются на «Мо» и «Му» — Монтей, Мона, Монтаг, Мушкатель, Муравлинка.

По имени можно сразу определить, кто и откуда. Если на «Бл» — Бликсем, Блэк, Блау — значит, из Голландии, если «Ав» — Авел, Авраам, Аввалон — из Швеции, если на «П» или «Пл» — Плесси, Плецух, Плёкс — из Польши, из Беловежского национального парка.

Первого зубренка, который после войны появился на свет в Советском Союзе, в Приокско-Террасном заповеднике, назвали Москвитянин.

В заповедник я впервые приехал чуть ли не сорок лет назад, был, разумеется, знаком с основателем Центрального зубрового питомника Михаилом Александровичем Заблоцким (1912–1996). Он вместе с коллегами еще с 1939 года готовил план восстановления популяции в СССР. В нашей Беловежской Пуще после войны не осталось ни одного зубра. Чудом уцелевшие семнадцать особей оказались на территории польского Беловежского парка. В 1946-м Заблоцкий ездил в Варшаву, на переговоры. В 1947-м началось строительство питомника — по его проекту. А 21 ноября 1948 года встречал на станции Серпухов вагон из Польши, в котором прибыли четыре кавказско-беловежских зубра — Пуслав, Пустулечка, Плессе и Плецух. С них и началось восстановление зубра в нашей стране. Это был как раз день рождения Михаила Александровича, как он говорил — самый счастливый день рождения в его жизни.

В 1989 году его первым из россиян удостоили премии ООН The Global 500, которая присуждается за вклад в изучение и охрану природы.

В 2015 году Приокско-Террасному биосферному заповеднику присвоили имя Михаила Заблоцкого.

История

История зубра в XX веке — история его безжалостного уничтожения. Ради азарта в вельможных охотах, из корысти, когда за шкуру зубра давали огромные деньги — и начиналось дикое истребление. Причем снимали только шкуры, мясо не брали.

История восстановления зубра — история самоотверженности ученых и стечения счастливых обстоятельств. Последняя зубрица беловежского подвида, жившая на воле, была убита в мае 1919 года. В дикой природе беловежский зубр перестал существовать. Но он сохранился в зоопарках, и с 1923 года началось восстановление.

А кавказских чистопородных зубров нет и уже не будет. Они исчезли, когда в 1927 году застрелили последнюю кавказскую зубрицу.

К счастью, в знаменитый зоопарк Гагенбека, в Гамбург, попал из России зубр Кавказ. Его скрестили с беловежской зубрицей. От них и пошел новый подвид — кавказско-беловежский зубр, живущий у нас в Приокско-Террасном заповеднике.

Сейчас зубры живут только под присмотром людей. В больших заповедниках почти как на воле, на вольном выпасе, а в маленьких, в питомниках — в загонах. Один загон, площадью примерно как пять стадионов — на одну семью из быка, зубрицы и нескольких зубров и зубриц помоложе. У зубров — матриархат. Вожак семьи — корова, старшая самка. Бык бродит отдельно. Он так и называется — «одинец». К семье приходит только осенью, когда начинается гон. Покрывает вначале старшую самку, потом остальных, по очереди, по установившемуся в семье рангу. Когда стадо переходит на новое место, впереди идет зубр, за ним старшая зубрица, а уж за ней все остальные. И, разумеется, в случае опасности бык всегда идет первым.

Так было всегда. Десятки и десятки тысяч лет.

Специалисты отмечают, что жизнь среди людей, новые невиданные опасности выработали, наверно, новые инстинкты. У зубров, живущих на воле, уже не всегда в случае опасности вперед идет бык. Иногда, во время преодоления неизвестного им участка, зубр и зубрица выталкивают вперед молодого зубра. И если убеждаются, что он прошел благополучно, тогда уже только ведут стадо по его следу.

Это нам, людям, кажется, что загон огромный. Для зубра он — тесный. Оттого и изменились повадки. Тут деваться некуда, и потому приходится зубру бывать с семьей чаще. А рядом, в соседних загонах, другие быки. На воле-то они друг друга редко видят, здесь же постоянно кто-то глаза мозолит. Вот и становятся вообще-то мирные в вольной жизни зубры раздражительными, то и дело бросаются в драку. Ограда загона — из толстой проволочной сетки. Но громадные звери иногда прорывали ее, валили столбы и бросались на быка-соседа. На воле они редко дерутся. И уж точно никто и никогда не помнит, чтобы на воле драка зубров кончалась смертью. А здесь, в загонах, было такое. Один раз. Могло быть и больше, если бы люди не разнимали. Хотя как можно их разнять? Помню, рабочий-зубровод Вася Дмитренко на мой вопрос ответил: «Как, как? Палкой колотил!» Драка тысячекилограммовых зверей — все равно что бой на таран двух танков. В Приокско-Террасном заповеднике я знал двух таких драчунов — Плёкса и Авела.

А вот мой добрый знакомый Мушкатель, самый большой, самый сильный зубр, каких я знал, был самым мирным и ласковым зверем. Однажды Плёкс из соседнего загона снес сетку вместе с бетонными столбами, прорвался к Мушкателю и вызвал его на бой. Мушкатель задал ему хорошую трепку. И медленно удалился вглубь леса. А сам он никогда ни на кого не бросался.

Зубр — зверь дикий. Даже когда к нему можно подойти близко, видеть его через сетку загона — все равно опасно. Лучше не подходить. Потому что может и боднуть, ударить через сетку двухсоткилограммовой башкой — человеку вполне достаточно.

А я чесал Мушкателю лоб между крутыми завитками рогов. И зверь весом в тонну становился на колени и заваливался набок — мол, хорошо бы теперь и брюшко почесать.

Когда Мушкатель стал старым, его выпустили на волю. Он бродил по окрестным лесам, далеко не уходя от привычных мест. Не прячась от людей. Часто жители окрестных деревень вдоль Оки прибегали в заповедник с панической вестью: «У вас там зубр околел! Лежит, задрав копыта!» А Мушкатель просто спал. Ложился набок, да еще один рог зарывал в землю, чтобы удобней было. А брюхо так набито травой, что горой вздымается. Копыто он задирал вверх, чтобы брюхо проветривалось.

Давно уже старых зубров на волю не выпускают. Изменились времена — изменились люди. Теперь уже опасно могучему быку бродить по приокским лесам без защиты.

Поединок Авела с грузовиком

Его привезли к нам из Швеции. Чтобы улучшить породу, влить свежую кровь.

Свой заграничный нрав Авел проявил сразу же — отказался есть свеклу. Там, в Швеции, он ел яблоки. Так и в документах было указано. А тут — свекла. К счастью, в тот год в Подмосковье урожай на яблоки был невиданный. Сотрудники Приокско-Террасного заповедника подбирали в окрестных лесах падалицу и приносили Авелу. А потом, конечно, он привык и к свекле, куда тут денешься.

В каждом загоне через сетку перекинута железная лестница. Чтобы человек, зубровод, мог в случае опасности перемахнуть через сетку. Ведь зубрам надо корм в кормушки насыпать, воду наливать, зимой долбить лед в поилках — в общем, заходить в загон.

Лестница сварена из железного уголка. Но тут ведь зубр — махина весом в тонну и два метра в холке, ударом рогов деревья валит. Авел просунул морду и один рог между двумя перекладинами лестницы — и обмотал ее вокруг морды как шарф. Шарф-то шарф, но ведь зверь с таким шарфом ни пить, ни есть не сможет.

Помчались в Москву — за винтовкой со специальной усыпляющей пулей. Пока съездили туда-сюда, да еще человека, имеющего право выдачи спецоружия, на месте не оказалось. Авел сам все понял, пришел к людям и сдался, позволил снять с себя железное ярмо.

А как только освободился, отъелся и взбодрился, тотчас начал атаковать соседний загон, чтобы вступить в драку с быком-соседом. Раз за разом налетал на сетку из толстой проволоки — и пробил ее. С каждым ударом проран расширялся. Еще немного — и начнется драка, которую не остановить и которая неизвестно чем кончится.

Тогда люди срочно решили перевести соседей Авела в другой загон. А пока, чтобы выиграть время, отвлекли Авела и въехали в его владения на грузовике, поставили грузовик так, чтобы он перекрыл дыру в сетке.

Авел, увидев нового врага, атаковал его с ходу. Ударил в самое уязвимое для зверя место — в пах. Если говорить применительно к грузовику, то — близко к задним колесам. Ударил — и стал поднимать на рогах. Но многотонный грузовик даже для зубра — неподъемная туша, не может Авел поднять врага на рогах!

И тут все увидели, как мощная голова Авела опустилась, а хвост встал торчком.

Поднятый хвост означает тревогу, возбуждение, опасность, страх, сильный испуг. Еще понятнее низко опущенная голова — подчинение, признание превосходящей силы противника.

В общем, сдался Авел на милость победителя-грузовика, стоял, опустив голову. Признать-то силу грузовика признал, но все равно отвернуть голову и бежать нельзя. Потому что тогда грузовик ударит его рогами в незащищенный бок. Но Авел — умный зверь. Он нашел выход! Он дал задний ход. И как молния — задом! — пролетел метров пятьдесят. И там уже остановился все в той же позе — опустив голову и задрав хвост.

Однако грузовик почему-то не стал его атаковать. Авел, увидев это, чуть приободрился, слегка приподнял голову. Выждал еще какое-то время. А грузовик по-прежнему стоит на месте. Видно, тоже опасается, побаивается Авела. Тут уж Авел вовсе воспрянул духом. Голова поднялась, хвост опустился — и зверь восстановил свой величественный облик.

Еще много буйств и безобразий учинил в своей новой, подмосковной жизни шведский бык Авел, но грузовик с тех пор он всегда уважал.

Каждый зверь развлекается по-своему. Интересно смотреть, как играют зубры. Вот бродит бык по своим владениям, исподлобья оглядывая окрестности. Вдруг увидел поваленные деревья. Уже и не деревья, а голые стволы со съеденными ветками и обглоданной корой. И давай катать бревна из стороны в сторону! Подкидывать! То с одного конца рогами подденет, то с другого. А если удастся посередине, то поднимет и подбросит вверх — то-то удовольствие.

У зубра игра происходит медленно. Солидно, как будто работу выполняет. Правда, с удовольствием.

Так Муран, сын Мушкателя, играл с бревнами, играл, а потом решил, что нет смысла просто так катать их по загону. И принялся стаскивать со всех пяти гектаров своих владений высохшие, поваленные деревья в одно место, к сетке загона. Ни дать ни взять — заготовитель и трактор-трелевщик в одном лице.

Люди не поленились, подсчитали, что Муран так заготовил семь кубометров дров.

В еде у всех зверей свой ритуал и свой порядок. Кто первым подходит, кто вторым, кто третьим. Повадки зубров удивляют и умиляют человека.

Однажды зубры, живущие на вольном выпасе, забрели на огород Ирины Павловны Белоусовой, заведующей питомником. Для начала выкопали и съели всю морковь. Потом выкопали свеклу, но съели только ботву. А клубни старательно очистили от грязи (терлись об них мордами) и аккуратно разложили по грядке. На завтра, что ли, заготовили?

Ирина Павловна, придя домой, собрала очищенную от ботвы и грязи свеклу, сложила в подпол: спасибо, ребята, за работу, а вот морковки немного могли бы и оставить.

Бег оленей я раньше видел только в кино. И всегда думал, что это какой-то кинофокус, замедленная съемка, для красоты, когда олени, закинув голову и поджав ноги, как бы медленно-медленно плывут по воздуху. Почти висят в воздухе.

А когда познакомился с оленями поближе, то поразился: оказывается, никакого фокуса нет, все на самом деле.

Но самое странное и удивительное, что зубры в беге плывут по воздуху точно так же. Как грациозные олени!

Конечно, взрослых быков плывущими по воздуху мне видеть не довелось. Потому что зубр — самый сильный зверь в лесу, он никого не боится и ни от кого не убегает. Так что я не знаю, могла ли парить в воздухе тысячекилограммовая туша Мушкателя, Мурана или Авела. А молодые зубры — когда они расшалятся или вдруг сорвутся в бег, испугавшись чего-то или кого-то, — бегут, как олени: отрываются от земли, поджимают копыта и — летят, плывут. Представляете бычка весом в три-четыре центнера, парящего в воздухе?!

Как-то мы с Машей, женой, шли по лесной просеке, а навстречу нам зубр. Молодой, почти зубреночек.

Это был Малыш. Полтора года назад по лесу пронесся смерч. Повалил много деревьев. Одним таким деревом придавило маму-зубрицу с теленком. Зубрица не выжила, а теленочка люди выходили. Помимо сильного ушиба, перелома костей у теленка было воспаление легких: простыл, когда лежал на снегу без сознания, придавленный тяжким стволом дерева. Но люди выправили ему косточки, выпоили его теплым молоком. Все у него стало хорошо. Правда, он в физическом развитии отставал от своих ровесников. Да и не хотел с ними жить вместе, в загоне. И его по-звериному можно понять: ведь у него теперь не было своей семьи, мамы и папы — защитников. Он у людей прижился, они стали его семьей. И бродил свободно по питомнику.

Мы подошли к Малышу, я достал припасенную, как всегда, морковку, стал кормить его и гладить по загривочку.

Когда черная зимняя ночь окутывает зубровый лес, когда ты в этом лесу остаешься один — становится жутко. Не страшно, а жутко. Ведь когда вокруг полная тьма, ни огонька, ни просвета. Точно знаешь только одно: где-то рядом спят зубры. Как 126 тысяч лет назад, когда, быть может, на соседней поляне так же спали мамонты, вздрагивая хоботами. А в нависших обледенелых утесах, в глубокой пещере, лежал доисторический, пещерный медведь, по размерам не уступающий зубру. А на отмели плейстоценового озера мирно дремали двенадцатиметровые крокодилы.

Человек не в силах представить черную пропасть в 126 тысяч лет, сквозь которую пролетела за это время Земля. Но все так же на взгорке под сосной, как бурый обломок скалы, лежит зубр, вглядываясь в темное небо с проблесками звезд. Он помнит, какой была наша Земля тогда, когда по ней бродили мамонты и когда на ней только-только появились мы, люди.