Анализировать «пенсионное» обращение Владимира Путина с точки зрения политических и экономических последствий еще рано. А вот оценить его политтехнологическую составляющую самое время. Тем более что есть все основания утверждать: именно технологически обращение было подготовлено и выстроено настолько плохо, что последствия этой неудачи вполне могут повлиять и на экономику, и на политику. Прежде всего, неверно был выбран момент для обращения. Никакой необходимости в нем именно в конце августа не было, и даже видимость такой необходимости создать не потрудились. Фактор неожиданности работает хорошо, когда делаешь или предлагаешь что-то, что решительно меняет ситуацию. Ничего подобного Путин не предложил, и это признается всеми — как сторонниками президента, так и его оппонентами. Во-вторых, именно «политтехнологически» для президента было бы гораздо лучше выдержать паузу до момента обсуждения и подготовки их ко второму чтению, обратиться к народу и торжественно прислать в Госдуму президентские поправки, пожурив депутатов и правительство. Либо вообще выдержать паузу до момента прохождения реформы в изначальном виде через все чтения в обеих палатах парламента, а затем наложить на закон вето и вот тогда обратиться к народу. Эта двухходовка настолько элементарна, что невозможно предположить, будто никому из кремлевских технологов она не пришла в голову.

Конечно, и в этом случае эффект от действий президента мог быть не самым выдающимся, но он уж точно превзошел бы тот, который мы имеем сейчас. И главное — пресловутое «последнее слово» осталось бы за Путиным. Теперь же к моменту, когда закон будет принят и подписан, неяркое выступление Путина уже забудут, а вот тема повышения пенсионного возраста останется. В-третьих, содержание самого обращения явно не было проработано сколько-нибудь серьезно. Об этом говорит хотя бы появление в речи президента тезиса об уголовной ответственности за увольнение людей предпенсионного возраста. И в ближнем кругу президента, и в правительстве, и в бизнес-кругах многие понимают, что эта мера работать не будет, что она бессмысленна и даже вредна. И все же она была озвучена. Это явное следствие непонимания того, что пенсионная реформа как процесс наряду с экономической реформой имеет и социальную составляющую. Экономически он был выстроен и просчитан (хорошо или плохо — вне моей компетенции), а вот социально — нет. По некоторой информации, этим занялись лишь после того, как идея была публично сформулирована, да и то поручили работу одному из московских пиар-агентств.

И наконец: еще меньше, чем содержание, был проработан вопрос стилистики выступления президента. Впервые показывать стилистически «нового» Путина (уговаривающего, умиротворяющего, старающегося содержательно и довольно многословно объяснить что-то) в выступлении на крайне важную для людей и крайне тяжелую с точки зрения общественного фона тему, — это «незачет» и пересдача в любом готовящем пиарщиков и политтехнологов вузе. Президент был не в своей тарелке, и аудитории, вероятнее всего, его неуверенность передалась, пусть даже на бессознательном уровне. И это притом, что уж чего-чего, а неуверенности в людях пенсионная реформа посеяла и так предостаточно. Итогом политтехнологического провала стало то, что едва ли не самый главный козырь власть в попытках убедить общество принять повышение пенсионного возраста уже выложила, а переломить ситуацию ей, похоже, так и не удалось. Более того, не исключено, что нынешняя ситуация складывается для властей даже хуже, чем кажется. За три месяца никаких действительно масштабных протестов против пенсионной реформы не было: все митинги, включая даже санкционированные, собирали максимум несколько тысяч человек. В то же время и социология, и элементарное наблюдение за людьми фиксируют, что подавляющее большинство россиян относится к инициативе власти негативно.

Это означает, что недовольство не получает выхода, что оно тлеет, как пожар под торфяником, и невозможно оценить ни реальную площадь горения, ни то, где, когда и почему огонь вырвется наружу. Власть более-менее научилась противодействовать открытым протестам, нейтрализовывать их организаторов, запугивать активистов. «Работать» со скрытым протестом гораздо сложнее, особенно учитывая то, что власть, похоже, вообще пока не осознает, с чем именно она столкнулась. Между тем можно напомнить ситуацию второй половины 90-х. Тогда с огромным трудом задранный перед выборами 1996 года рейтинг Ельцина вновь упал, и уже ничего ему не помогало. Реально массовых протестов не было и тогда (даже после дефолта в 1998-м), но за сравнительно короткое время власть поняла, что никаких возможностей осмысленно действовать в условиях тотального недоверия со стороны людей у нее не осталось.