В конце минувшей недели вашингтонские федеральные прокуроры, занимающиеся делом 29-летней россиянки Марии Бутиной, потребовали, чтобы ее адвокат Роберт Дрисколл соблюдал правило, запрещающее и защите, и обвинению делать какие-либо заявления прессе по поводу конкретных обстоятельств дела и существа доказательной базы. Это так называемое местное правило — особенность данного суда, введенное для того, чтобы стороны не могли обрабатывать потенциальных присяжных с помощью журналистов.

Прокуроры привели ряд цитат из интервью Дрисколла, которые, по их мнению, являют собой грубые нарушения этого запрета. Так, 3 августа адвокат заявил «Вашингтон пост», что переписка Бутиной с неким американским политтехнологом демонстрирует ее стремление «общаться с американцами, у которых были те же интересы, и ничего больше».

Напомню, прокуратура обвиняет Бутину в том, что она вела лоббистскую деятельность, внедряясь в американские политические круги по заданию своего «куратора», которым якобы был зампред Центробанка и бывший сенатор Александр Торшин, и не известила об этом минюст США.

Но вопреки распространенному заблуждению, она привлечена к суду за нарушение не так называемого закона FARA (от Foreign Agents Registration Act, «Закон о регистрации иностранных агентов»), а аналогичного закона, известного как «параграф 951». Наказание жестче — не до пяти лет тюрьмы, как в случае FARA, а до десяти. Суть его в том, что он предусматривает наказание

Именно по этому закону в 2010 году были осуждены десять российских разведчиков, в том числе Анна Чапман.

Однако возвратимся к претензиям прокуроров в адрес адвоката Дрисколла… В интервью сайту «Политико» он высмеял утверждение прокуратуры о том, что Торшин будто бы является российским «обершпионом». Адвокат также заявил: Бутина неоднократно говорила ему, что Торшин «искренне полюбил Америку».

Прокуратура предупредила Дрисколла, что если он не прекратит выступать с подобными заявлениями, то она будет вынуждена просить судью вообще запретить ему обсуждать дело Бутиной с журналистами. Такие запреты иногда практикуются и называются gag orders.

На следующий день Дрисколл разразился заявлением, в котором он отверг все обвинения — в том числе самые сенсационные. Этот документ был адресован судье, а не прессе, и поэтому прокуратуре пришлось сделать вид, что ничего не произошло. Адвокат ходатайствует перед судом об освобождении Бутиной из тюрьмы под домашний арест.

Дрисколл напоминает, что Бутина была арестована 15 июля, а три дня спустя судья-магистрат распорядилась не освобождать ее под залог, поскольку вняла доводам прокуроров, которые утверждали, что Бутина может податься в бега, так как она гражданка России, с которой у США нет договора об экстрадиции.

По словам адвоката, предположение прокуратуры, что Бутина «участвовала в тайной российской операции влияния в США», является «чистым вымыслом». В ее деятельности не было ничего тайного. Она приехала в США с целью поступить в аспирантуру с рекомендациями российского чиновника Торшина, который является не ее «куратором», а другом. Бутина подала документы в семь американских вузов (Йель, Колумбия, Гарвард, Стэнфорд, Джорджтаун, Тафтс и Американский университет, на котором она в конце концов остановилась). Она искренне хотела учиться, а не проводила какую-то «тайную операцию», которую вменяют ей прокуроры. Недаром в обвинительных документах не упоминаются шпионаж, какие-то разведывательные методы, не содержится никакой секретной информации и прочих атрибутов шпионских дел.

«При обыске у нее не обнаружили передатчиков, пачек денег, фальшивых паспортов и обратных авиабилетов в Москву», — иронически замечает адвокат. По его словам, Бутина делала все открыто и документировала свои действия в блогах и соцсетях. Не скрываясь, она ездила по США со своим «куратором» и, организовывая поездки Торшина, предъявляла визитку с титулом его помощницы, «чтобы ее не приняли за платную девушку из эскорт-сервиса».

По словам адвоката Дрисколла, прокуратура не утверждает, что Бутина была сотрудницей какой-то из российских спецслужб, обвинение просто цитирует ряд твитов, которые Бутина добровольно предоставила сенатскому комитету по разведке, и утверждает на их основании, что она действовала по указке российского официального лица, хотя Россия не оплачивала ее поездки в США, ее учебу и проживание в Америке, да и вообще ничего ей не платила. «Она не украла никаких гостайн, — пишет адвокат. — Она не собирала закрытую информацию и не пыталась тайно что-то раздобыть».

Дрисколл обвиняет прокуроров в том, что они изымают из переписки Бутиной целые предложения, перевирают цитаты, обрезают разговоры, заменяют эмоджи скобками, искажая тон текста, и дают неправильные переводы с русского, меняющие смысл сказанного.

Как пишет адвокат, «Бутина — не преступница», а порядочная женщина, пять лет встречающаяся с американским политтехнологом Полом Эриксоном. Прокуроры уверяют, что россиянка делала это из конъюнктурных соображений, рассматривая роман с американцем «как необходимый аспект своей деятельности». Хуже того: прокурор Эрик Кенерсон писал суду, что «по крайней мере, в одном случае Бутина предложила секс другому мужчине (а не Эриксону) в обмен на должность в одной общественной организации».

Это откровение, естественно, взбудоражило прессу, поскольку оно вписывалось в ожидаемый публикой образ «кремлевской соблазнительницы», пишет Дрисколл. Он запросил у прокуратуры доказательства, и несколько недель спустя она их, наконец, представила.

По словам адвоката, доказательство было всего одно и представляло собой обмен СМС трехлетней давности между Бутиной и ее старым другом, помощником и представителем движения «Право на оружие», который закодирован в судебных документах как ДК.

Как пишет Дрисколл, ДК, который часто водил бутинскую машину и был записан в страховом полисе, отвез ее на ежегодный техосмотр и после этого послал СМС. Он писал, что не знает, сколько Бутина должна ему за продление страховки, поскольку в ходе этого действия из него вытянули все жилы (здесь и далее обратный перевод с английского. — В. К.). Бутина шутливо ответила, что может предложить ему «секс»: «Больше у меня ничего нет. Ни гроша за душой». ДК в ответ послал иконку с унылым лицом.

Адвокат Дрисколл пишет суду, что Бутина дружит с женой и ребенком ДК и относится к нему как к брату. О том, что она просто пошутила, свидетельствует и продолжение переписки. ДК пишет Бутиной, что оставил машину у ее дома, а «страховка и документы на столе у тебя дома», и что зимние шины лежат в багажнике машины. Адвокат замечает, что все это не выглядит как реакция на предложение сексуальных услуг.

Дрисколл резюмирует: утверждения прокуроров о том, что Бутина якобы предлагала мужчине секс за трудоустройство, являются «сексистским наветом». Дальше Дрисколл разбирает переписку Бутиной с подругой, тоже встречавшейся с американцем и зашифрованной как ИС. Прокуратура основывает на этом диалоге старых подруг, датируюшемся 2015 годом, свое утверждение, что Бутина состояла в связи с Эриксоном лишь в агентурных целях.

Из переписки, которую Дрисколл приложил к своему ходатайству, явствует, что Бутина действительно жаловалась подруге на Эриксона. Он «проел мне плешь своей маменькой», — писала она. «У меня ощущение, что я живу в доме для престарелых», — продолжала сетовать Бутина, имея в виду, что Эриксон был поглощен недугами своей престарелой матери, и просила ИС прислать ей адрес сайта знакомств.

Мать Эриксона умерла в прошлом году, и Бутина летала на ее похороны, пишет Дрисколл, который стыдит прокуроров за то, что они используют частную переписку и делают из нее безосновательный вывод, что Бутина сожительствовала с Эриксоном исключительно для дела.

Ходатайство адвоката выглядит вполне убедительно. Прокурорский ответ на него, скорее всего, будет выглядеть не хуже.