Таджик Борис, 32 года, десять лет подряд ездит работать в Россию. В марте, когда еще лежит снег, он приезжает в подмосковный дачный поселок, растапливает печь и обзванивает всех, кто когда-либо пользовался его услугами: «Здравствуйте! Я приехал!»
Дом не его. Пожилая женщина пустила его жить с условием, что он будет следить за участком. Держать восемь соток в порядке для Бориса нетрудно. Нет работы в поселке, за которую он бы не взялся.
Он косит траву, укладывает плитку на дорожках, ставит заборы из профнастила, устанавливает септики, правит покосившиеся столбы фундаментов, подрезает высокие деревья, чтобы не касались проводов, делает отмостку, пилит старые доски на дрова, сносит ветхие дачные домики, ставшие ненужными хозяевам, ремонтирует окна, стены и крыши, моет сайдинг, красит стены, герметизирует колодцы у скважин, копает и сваривает, ставит водостоки, делает дренаж.
Еще он строит дома. К кирпичным пристраивает деревянные веранды, деревянные утепляет, делает фундаменты любого типа — ленточный, столбчатый, а если нужно, то и на сваях. Для свай делает шурфы буром.
Он делает все это не один. Постепенно вокруг него собралась бригада таджиков. В ней его дядя, его двоюродный брат, еще родственники. Все они получают работу и заработок благодаря ему. Борис в поселке — бренд. Ему можно доверять ключи от калиток. В летние месяцы в консервной банке на его подоконнике скапливается десяток ключей.
Он знает, что его заработок зиждется на его репутации. Один плохой отзыв — и ему перестанут доверять. Но плохих отзывов нет. За десять лет ни одна положенная им крыша не прохудилась, ни один забор не наклонился, ни один фундамент не разрушился. Тех, кто нанимает его в первый раз и сомневается, стоит ли, он ведет на участок, где делал такую же работу, и показывает ее. Можно поговорить с людьми, у которых он работал. «Я сюда езжу уже десять лет, я всегда тут». Это его гарантия качества. И еще ему всегда можно позвонить: «Борис, ты не мог бы помочь?»
За лето он выполняет сотни просьб. Отвернуть тугой кран на трубе. Завернуть ржавый водопроводный вентиль. Перенести шкаф. Передвинуть стол. Подпереть яблоню. Перетащить большой газовый баллон. Сотни маленьких дел, очень важных для людей, которые по старости, слабости, неумению или лени не могут сделать сами. Иногда он делает это бесплатно и смущается, когда за какой-нибудь пустяк люди суют ему купюру в карман: «Ну не надо…» Он много работает и много зарабатывает.
В Таджикистане у него жена и трое детей. Он хочет переехать с семьей в Россию. С гордостью говорит, что его дети знают русский. Хочет купить тут дом. Россия, а вернее, дачный поселок, где он живет полгода в году, для него земля обетованная. Здесь он знает всех, все знают его, здесь у него всегда есть работа, и здесь ему не грозит нищета. Он хочет получить российское гражданство, но законно получить не может. Поэтому думает о фиктивном браке с одной девушкой в Вологде, которая согласна помочь ему. «Но как же твоя жена, Борис? Тебе же придется развестись? — А, она на все согласна. Что я скажу, то и сделает».
За летний сезон он должен заработать семье на весь год. Он не верит в Аллаха и работает по пятницам. Он копит. Но он молод, и поэтому иногда не может удержать себя от того, чтобы шикануть. Вдруг приезжает ставить забор на старом «Жигуле». Он купил его за триста долларов и в октябре, улетая в Таджикистан, продаст. То вдруг подкатывает на щегольском красном мопеде. А недавно купил смартфон за 25 тысяч рублей. О смартфоне речь впереди.
С середины лета Борис ходит с просроченной регистрацией. Три месяца, которые он может находиться в России, истекли. В дачном поселке полиции нет, но стоит ему выехать на строительный рынок в ближайший город, как полиция тут как тут. У нее нюх на таких, как он. Каждая встреча с полицией обходится ему в три тысячи рублей, иногда в пять. Деньги, предназначенные семье, оказываются в карманах полицейских. Жалко денег. Нужно сделать регистрацию и жить спокойно. Но как?
Чтобы снова получить регистрацию, Борис после трех месяцев пребывания в России должен выехать из нее хотя бы на несколько часов. Ехать на полдня в Таджикистан — далеко и дорого. Раньше он ездил в Украину — близко, всего 500 км. Теперь ближайшая заграница, куда он может съездить без виз и проблем, — Казахстан. Это 1200 км. Далеко, но что делать? Борис приходит к людям, у которых работает, и сообщает, что его не будет два дня, он едет в Казахстан.
Шесть таджиков, которым нужно продлить регистрацию, выезжают рано утром и несутся на юг в старом «Шевроле», за рулем которого сидит узбек. Это его бизнес. Место в машине стоит 5 тысяч рублей. За поездку он имеет 30. Десять из них платит за бензин. Итого за два дня зарабатывает 20 тысяч. Потом отдыхает день и снова везет людей в Казахстан и обратно. И так все лето. Не мелеет поток таджиков Подмосковья, которым срочно нужно в Казахстан.
День и ночь несется старый «Шевроле» с шестью таджиками и одним узбеком по трассе. Бориса не интересуют виды природы и городов, ему интересно побыстрее съездить и вернуться. Из городов, которые они проезжают, он запоминает только Самару, да и то он не уверен, что это Самара. Столовые и забегаловки у шоссе хорошие, там можно сытно поесть, он их одобряет. Это для него важнее видов природы.
Наконец они приезжают. Вот и граница. На границе очередь из сотен машин, на пять-шесть часов. Это Бориса не удивляет, не пугает, не возмущает. Его вообще ничего не возмущает и ничего не пугает. Он может жить где угодно, делать любую работу, а к безумию людей и неустройству мира относится спокойно и смиренно. Это я возмущаюсь, а не он.
Трудовой человек, работающий семь дней в неделю, своими руками обустраивающий Россию, ее конкретный, живой, нужный людям, поросший лесом и травой уголок, обустраивающий в самом прямом и непосредственном смысле этого слова, — вынужден ехать в Казахстан, чтобы получить штамп на бумажке. Итак, они въезжают в Казахстан и описывают по его территории полукруг, чтобы от одного пункта пропуска проехать к другому. Весь их путь по Казахстану — 150 метров. Граница дважды пересечена, штампы поставлены, теперь нужно поесть перед обратной дорогой. Они заходят в столовку, а когда уходят, то Борис забывает на столе свой дорогой смартфон. Через две минуты возвращается, но смартфона нет.
Тихий, вежливый Борис идет к хозяину столовки и просит снять видеозапись с камеры. Там же есть камера. Да, камера есть, но она не работает. Так отвечает хозяин. Камера для того, чтобы делать вид, как будто она есть, но если доходит до дела, то ее нет. Так объясняет хозяин. У Бориса его объяснение не вызывает ни возмущения, ни протеста, он никогда не повышает голос, он только пожимает плечами в горьком недоумении и уходит. Значит, чтобы возместить себе и семье ущерб, причиненный поездкой (5 тысяч) и вором (25 тысяч), ему нужно еще больше работать, так что гони, узбек, свой «Шевроле» по России мимо Самары на север, гони 1200 км теперь в другую сторону, туда, где в дачном поселке Бориса ждут недокрашенные заборы, недорытые канавы, недостроенные дома и сараи с покосившимися столбиками фундамента.
СМОТРЕТЬ СПЕЦПРОЕКТ (СО ЗВУКОМ)
В дачном поселке Борис ходит в майке, выпущенной в Америке в честь президента Трумэна. На майке профиль президента США и слова в его честь. Видимо, Гарри Трумэн на груди таджика в Подмосковье — это и есть глобализация. Недавно Борис побрился наголо, но не потому, что жарко — что таджику подмосковная жара? — а потому, что проиграл в футбол. В случае проигрыша он обещал побрить голову. Вообще-то он не умеет играть в футбол, но тут дал себя уговорить, увлечь. Это как с красным мопедом и дорогим смартфоном — Борис не может противостоять внезапному соблазну. «На что ж ты будешь играть в следующий раз? — Я больше не буду играть».
В этой истории нет ничего выдуманного. Борис — не собирательный образ гастарбайтера, а реальный человек, с которым я знаком много лет. Трава, которую он косит, настоящая, заборы, которые он ставит, настоящие, 2400 км, которые он проехал, чтобы получить регистрацию, тоже настоящие. Что касается его имени, то настоящее его имя другое, но он называет себя Борисом, чтобы русским было проще запомнить. Место, где он работает, мне известно, но я его не назову. Фотографии Бориса здесь не будет — он не хочет светиться.
