Сэр Видиадхар Сураджпрасад Найпол, который сердобольно разрешал друзьям называть себя Видиа, принадлежал к третьему поколению индийцев, обживавших карибский остров Тринидад. Дед писателя работал на плантации сахарного тростника, отец выбился в журналисты и писатели. Получив стипендию, Найпол отправился в Англию, где в 1953-м окончил Оксфордский университет и навсегда остался в Британии. Несколько лет он писал для Би-би-си, а затем посвятил себя исключительно сочинению книг. Главная из них — «Дом для мистера Бисваса» (1961), ставшая краеугольным камнем его канона. У истоков русского издания Найпола стоял Иосиф Бродский, тогда уже находившийся в эмиграции. Найпол начинал очень трудно, но со временем пришел большой успех и множество наград. Он — лауреат Букеровской премии 1971 года. Почетный доктор Колумбийского университета, Кембриджа и Оксфорда. В 1990 году королева Елизавета возвела писателя в рыцарское достоинство. Но самой важной наградой стала Нобелевская премия 2001 года, которую он — по определению комитета — получил за неподкупную честность своей прозы, восходящей к «Кандиду» Вольтера и Джозефу Конраду.
Это было дерзкое решение. Нобелевский комитет принято ругать. За непомерный скандинавский патриотизм, за снобистское недоверие к популярности, за то, что не дали премии Джойсу, и за то, что ее дали Шолохову. Все это, может, и верно, но не следует забывать, что за век с лишним только этот приз сохранил свой высокий авторитет, который не смогли поколебать огрехи, неизбежные при коллективном судействе. Но приз Найполу был чрезвычайно важным, ответственным, мужественным и своевременным шагом. В своем завещании Альфред Нобель, желая отделить литературу от политики, требовал отмечать произведения идеального направления. Но премия Найполу была политической декларацией цивилизации, которая защищается от варварства в войне с террором.
В этой борьбе Найпол — центральная фигура. Великий знаток и безжалостный критик постколониальной эпохи, он знал все беды третьего мира. Он ведь сам оттуда. Выходец с острова Тринидад, индиец по происхождению и британец по призванию, он стал настоящим космополитом, гражданином мира, а значит, человеком будущего. Изъездив все континенты и описав их в путевых очерках своих многочисленных травелогов, Найпол, как никто, знал свой предмет — планетарную цивилизацию. При этом он, скептик и пессимист, отказывался принимать те правила игры, что давят других. Найпол политически некорректен. Он может себе это позволить. Над ним не тяготеет бремя белого человека, заставляющее его закомплексованных коллег бешено бороться с европоцентризмом. Отказавшись быть этническим курьезом, Найпол защищал свое право на европейскую культуру, которую он считал мировой. В одном старом интервью 1980 года он заявил об этом с той откровенностью, которая сейчас кажется откровением.
«Запад в своем тщеславии ошибается, если считает, что существующая сейчас всеобщая цивилизация зиждется на чисто расовой основе. Она создана не одной расой, не одной страной. Ее взрастили многие. Это — очень эклектичная цивилизация, и она покорила весь мир своим свободолюбием. Меня крайне огорчает, что представители некоторых культурных общностей заявляют: отрекитесь от этого, вернитесь обратно к своим истокам! Если вы отвергаете эту всеобщую цивилизацию, то учтите: у вас нет ничего, что может ее заменить. Арабы, мусульмане, некоторые африканцы идут этим путем, я думаю, что это — настоящее бедствие.»
Именно эта неосторожная — и сверхлиберальная в атмосфере последних десятилетий — позиция мешала Найполу получить давно заслуженную им Нобелевскую премию, но именно она помогла ему стать лауреатом, после налета террористов 11 сентября 2001-го.
Как ни странно, Найполу позволило сохранить трезвость взглядов как раз то, что мешало другим, — Империя. Его назвали «писателем, исследующим моральное измерение имперского наследия, его влияние на человеческую душу». Вместе со своим соседом по Карибскому морю Дереком Уолкотом и другим писателем-индийцем Салмоном Рушди Найпол принадлежал к той плеяде выдающихся авторов, что сформировалась на периферии Британской империи. Пережив ее крушение, писатели окраины мудро распорядились руинами. Они перевели уникальный опыт своих стран на язык метрополии, углубив и расширив само понятие английской литературы.
Этот широкомасштабный эксперимент указывает многообещающую перспективу и для постсоветской культуры. Распад СССР привел к созданию другой, уже поистине всемирной империи русского языка, на котором теперь говорят во всех странах от Австралии до Израиля. О том, какой богатой и разнообразной может быть литература этого русскоязычного архипелага, лучше всего говорит творчество Найпола, привнесшего в британскую словесность неповторимый колорит своей экзотической родины, которую он иронически именовал «сумасшедшим курортом».
Однажды Найпол напечатал в «Нью-Йорк Ревью оф Букс» — главном органе американской интеллигенции — свою литературную исповедь. В ней он рассказал, как все началось. Попав в 18 лет в Оксфорд, Найпол жил там одной мечтой: стать писателем. День за днем и год за годом он сидел перед чистым листом, понятия не имея, чем его заполнить. Но однажды ему попалось на глаза изречение Ивлина Во: «Литература — это тотально преображенный опыт». Что бы ни значила эта загадочная фраза, она открыла будущему писателю глаза.
Предметом его первых книг стало то, от чего он бежал в Англию: пыльные улицы убогой тринидадской столицы Порт-оф-Спейн. Вышедший в 1959 году сборник рассказов «Улица Мигель» составил 27-летнему автору имя и принес первую премию имени Моэма. За свою долгую жизнь, он умер на 86-м году, Найпол написал множество других, куда более знаменитых книг, но «Улица Мигель» была их истоком, зерном, капсулой, в которой сформировалось художественное мировоззрение писателя. Центральная особенность этого цикла — гиперлокальность. Все происходит в тесных границах хорошо знакомого автору мирка, который он густо населил колоритными персонажами.
Глядя на них глазами умного ребенка, он выделяет себя ровно настолько, чтобы сквозь детское простодушие просвечивало взрослое любопытство. Авторский персонаж Найпола уже понимает, чем примечательны его герои, но еще не может этого объяснить. Свежесть такой промежуточной, подростковой позиции — бесценный прием беллетриста. В этой, идущей еще от Марка Твена традиции работали и Фолкнер, и Колдуэлл, и наш Искандер. Столь же близка нам и компания, населяющая улицу Мигель. Такой же пестрый и обаятельный сброд забулдыг и пьяниц мы встречаем, скажем, в повести Стейнбека «Квартал Тортилья-Флэт». Но еще больше их в отечественной словесности. От чудиков Шукшина до алкашей Довлатова, они косяками бродят по русским книгам. И мы, вопреки всем их порокам, не можем от них оторваться.
Почему? Потому, что только нелепость человеческого характера защищает от безжизненной целеустремленности. Только вывихи природы предохраняют нас от бездушной логики. Только переливающийся через край избыток личности делает ее полноценной. На улице Мигель живут чудаки, чьи выходки мешают им вписаться в предписанную обществом роль. Герои Найпола ведут неправильную жизнь. Когда они исправляются, то перестают быть его героями. Лишнее защищает обитателей улицы Мигель от сухой рациональности, исчерпывающей человека его статусом. Именно это открытие молодого Найпола позволило ему уже в зрелости смотреть на мир без преломляющих реальность доктринерских призм. Смешав собственную биографию и уникальный коктейль культур, Найпол навсегда отказался быть представителем чего бы то ни было: национальности, расы, веры. С хладнокровным бесстрашием он разоблачал удушающие претензии всякого коллективного сообщества, отстаивая право человека быть только самим собой.
