Татьяна Лазарева, в розовом плаще, прижав к себе слегка побитого жизнью сиреневого зверя фантастической наружности, дает комментарии в многочисленные микрофоны: «Пока так работают законы, так и мы будем жить в этой стране. Чего ждать? Конечно того, чтобы перевели под домашний арест. А это чья игрушка? Тосина, моей дочери. А погода? Да бросьте, для матерей настоящих — ни зной, ни холод, ни мороз не важно. Уж вы мне поверьте…»

За десять минут Новопушкинский сквер заполняется людьми. Многие пришли без зонтов, но, похоже, промокнуть никто не боится. А когда начинается мощная гроза с всполохами молний и раскатами грома, люди не рассеиваются, а лишь плотнее сжимаются под тут же ставшими общими зонтами.

Писатель Дмитрий Быков в белой, прилипшей к телу мокрой майке с надписью «Отец тоже мать» от комментариев отказывается. Собственно, комментировать действительно нечего.

Внезапно из толпы выныривают несколько человек в козырьках с надписью «SERB» и начинают атаковать Лазареву вопросами: «Нет, вы скажите, при чем здесь игрушки? А у нас уголовная ответственность с 14 лет… Они знали, на что шли…» Чей-то дедушка за моей спиной коротко окликает провокатора: «Ты, мразь, заткнись!» Тот заходится в злобном словесном потоке. Мужское окружение сдавливает кольцо вокруг них, и атака сербовцев захлебывается.

Татьяна Малкина, с синим единорогом под мышкой, разговаривает с явно случайно попавшим на акцию парнем. Он напирает:

— Ну, вот сколько вас здесь? Вы же ничего не измените. Это, простите, как сражаться с ветряными мельницами.

— А вы помните, кто сражался с ветряными мельницами? …Дон Кихот это был. Один из самых ярких героев в мировой литературе и на нем воспитывали детей, и еще воспитывать будут.

— Вы, конечно, молодцы… Но это все равно напрасно…

Марш разворачивается и начинает двигаться в сторону Поварской к зданию Верховного суда.

Людей становится все больше и больше. Идут спокойно, без лозунгов и кричалок. Дождь льет нещадно, и игрушки в руках тоже промокают. На голову огромного плюшевого медведя его хозяин натягивает полиэтиленовый пакет.

Две пожилые женщины, держась за один зонт, спорят:

— Вот видишь, ты правильно сделала, что пришла. Это же бедная девочка, ребенок, ее подставили, в тюрьме мучают.

— А зачем она подписывала эти их уставы? Ничего нельзя подписывать, это ж понимать надо.

— Ты опять за свое… При чем здесь подписывала? Это же бесчеловечно…

Две девушки рядом сосредоточенно идут молча. Спрашиваю, почему они здесь.

— У нас друг был задержан на акции Навального 28 января. Он отсидел месяц в спецприемнике, а теперь его не выпускают и обвиняют в нападении на полицейского. Его зовут Костя Салтыков. Ему было 19, когда его задержали. Сейчас уже 20 исполнилось. Мы хотим его поддержать. Я прочитала, что акция и для тех, кто просто беспокоится за своих детей, а у Кости нет мамы. Кто его еще поддержит?!»

Девочка с фотоаппаратом останавливает меня вопросом: «А можно я сниму вашу игрушку? Я фотографирую игрушки на акции». Я даю ей снять моего плюшевого динозавра. Она делает снимок и спрашивает: «А почему вы здесь?» На секунду теряюсь. «Потому что я — мама».

К середине пути дождь уже становится привычным. Все идут, не разбирая дороги, которая превратилась в одну большую лужу. Смеркается, но народ, по ощущению, только прибывает.

У перехода с Никитского бульвара на Арбат полицейский блокирует движение машин и командует в мегафон: «Быстро все проходим». Люди идут на красный сигнал светофора и водители начинают дружно сигналить, то ли в поддержку, то ли от возмущения.

У здания Верховного суда собирается промокший марш. Полиции не видно, хотя в начале улицы стоят автозак и несколько спецмашин.

Люди начинают скандировать: «Свободу Ане Павликовой! Свободу Марии Дубовик! Свободу политзаключенным!» Звук бьется о стены домов, добавляя звуковых спецэффектов в виде эха.

Похоже, стоять все готовы долго. Некоторые уже убрали зонты, потому что держать их над головой бессмысленно. Все вымокли насквозь.

Анна Наринская, одна из организаторов марша, берет слово: «Если бы не дождь, вы бы видели, что я сейчас плачу. У нас нет каких-то глобальных требований — мы просто хотим, чтобы детей выпустили из СИЗО. У нас такая маленькая надежда. Мне говорят: «Ты еще перед ними на колени встань». Я встану».

У дверей Верховного суда люди оставляют свои игрушки. Дверь оплота правосудия становится похожа на мемориал, посвященный загубленным детским жизням.

Никто не расходится. Организаторы акции всех благодарят и просят идти по домам.

«Граждане, мероприятие закончено, — кричит в мегафон полицейский. И добавляет, то ли констатируя победу, то ли оставляя надежду: — Пожалуйста, расходитесь. Ваша цель достигнута».

Ухожу в сторону метро, прижимая к себе динозавра Григория. Как ребенка.