Казалось бы, ничто не могло отвлечь нас от наблюдения за падающим рублем, но в конце недели помощник президента по экономике Андрей Белоусов сумел перебить эту традиционную для августа повестку. В Телеграм было аккуратно слито его письмо, украшенное визой президента «Согласен». Белоусов предлагает поискать механизм, с помощью которого удалось бы изъять в бюджет часть сверхприбылей отдельных компаний металлургического, химического и нефтехимического секторов экономики.

Несмотря на очевидный популистский потенциал, предложение пока не нашло сторонников. Металлурги и другие потенциальные жертвы раскулачивания раскритиковали не только каждое слово в документе, но, кажется, даже и пробелы между ними. В Минфине осторожно заявили, что бюджету не очень-то и нужны дополнительные полтриллиона рублей в год и что майский суперуказ предполагается выполнять в штатном режиме, а вот публично данное обещание ограничиться увеличением НДС и не повышать другие налоги в ближайшие шесть лет хорошо бы исполнить.

Пресс-секретарь президента Дмитрий Песков расшифровал для масс, что согласие на изучение вопроса и на претворение идеи Белоусова в жизнь — это даже не два этапа большого пути, а два гипотетических события, между которыми может и не быть логической связи. И самих событий может не быть.

Такое вот раскулачивание Шредингера, которое блестяще подчеркивает общий релятивизм нашей экономической политики.

Белоусов продолжил играть в постмодерн, заявив, что его идея отражает «главный закон капитализма: делиться надо». Он подчеркнул, что соль его идеи не в наполнении бюджета, а в установлении некоего подобия социальной справедливости по отношению к нефтяникам, на которых лежит большая часть налогового бремени. Тут можно было бы углядеть пресловутый лоббизм, но нефтяники боролись не за это, а за компенсацию собственных потерь и, надо сказать, преуспели. Налоговый маневр обойдется им на 600 миллиардов дешевле, чем планировалось изначально.

Во внутриотраслевом разрезе инициатива и вовсе смотрится неприлично. Давайте мы металлургам, попавшим под санкции, например, Дерипаске и Вексельбергу, поможем, дадим им денег и льготы, а у других отнимем. Ну просто потому, что у них деньги есть.

А если, простите, американцы введут санкции или пошлины против «жирных котов» из черной металлургии? Они могут и, более того, только что провернули такой фокус с турецкой сталью. И что тогда — наше правительство принесет извинения и вернет из бюджета необоснованно экспроприированные средства?

И сколько отобрать — в размере необоснованного обогащения или с гаком?

Так релятивизм доводит до абсурда. Потому что нельзя в принципе взять и изменить один экономически значимый параметр так, чтобы это не сказалось на всей остальной системе.

Это справедливо не только по отношению к инициативе Белоусова, которая дополнительно обрушила котировки металлургических компаний и немного помогла падению рубля. Таким же вырванным из контекста давно назревавшей реформы получилось повышение пенсионного возраста. Эксперты, которые говорили о неизбежности его повышения и которые теперь же по этому поводу становятся политически крайними, первые возмущены «бухгалтерским подходом» к решению сложнейшей социально-экономической задачи. Но правительство взирает на них с высоты проекта, принятого в первом чтении.

И это еще одна важная черта нашего экономического релятивизма: решения не обсуждаются, они продавливаются усилиями аппаратных противников и союзников, многие из которых по совместительству оказываются еще и непосредственными участниками игры.

А где-то в параллельных вселенных пребывают многотомные стратегии, названия которых начинаются с цифры 20, а вторые две цифры привязаны либо к президентским срокам, либо просто к круглым датам. Там как раз нет никакого релятивизма, все инициативы прекрасно увязаны друг с другом, и результатом являются долгожданная стабильность и уверенный рост. Но я, честно, ни разу не помню, чтобы воспоминания хоть об одном документе сохранились до конца его срока годности.