Говорят, не у всех бессмертная есть душа. Где она у чекиста, профоста, жреца инцеста, у садиста, кретина, у алкаша, у простого хлопца, пустого места?

Богословскую эту игру ума волновала порой Зинаиду Гиппиус, потому что она-то как раз весьма понимала в этом, пока не гикнулась.

Например, говорила: смотрите вон где там спрятать бессмертную душу эту, если он при жизни уже, как сон: образец ничтожества, дунь — и нету.

Но душа там есть, и она жива, и она побольше, чем у кого-то, как водянкой раздутая голова бессловесного, безнадежного идиота.

И она не натружена, как у иных из нас, а чиста и девственна, вроде леса, где гуляет, сливаясь с лианами, папуас и его обнаженная папуесса.

Допущу, что в рай попадают те, отстрадавши службу в земном горниле, кто в стерильной, истинной чистоте, не задев ничуть, ее сохранили.

Так любезен Богу младенец или старик — ничего не прося, ничего не делая. И когда они спят, над ними она стоит — как ночное облако черно-белое.

И тогда они, может быть, видят сны — ибо что-то видеть они должны, только снов не помнят стрелки и стражники. И душа обнимает носителя своего, как полночный сад, в котором нет никого — только звезды, птицы, ночные бражники.

В рай войдут убийца, наймит, капрал, допускаю порою в порядке бреда ли, — в ад уходят те, кто ее попрал, а они вообще про нее не ведали.

Ибо Богу любезен лепет, щебет, вороний грай, многословной речи ему не надо, а для нас придуман какой-то отдельный рай, мало чем отличающийся от ада.