— Я видела его последний раз 22 апреля и вот теперь. Конечно, он изменился. Вы сами знаете, что со здоровьем у него все не очень (Гриб страдает врожденным заболеванием двенадцатиперстной кишки, печени и сосудов. — Ред.) Но поговорить нам все равно ни разу не получилось — так, перебросились парой фраз на украинском.

— Вы хотели принципиально говорить по-украински?

— Да нет. Павел просто не очень понимает русского. В деле сказано, что он окончил русскую школу, и поэтому следователи считают, что язык у него свободный. Ну да, читать он читает, но какие-то сложные вещи уже не очень. Украинский ему гораздо легче [воспринимать]. Вот в письме он нам тут жалуется: «Почему вы не пишите мне по-украински, я уже начинаю забывать мову!». А мы пишем так, потому что следователь сказал, что если будем по-украински писать, то им придется все переводить, прежде чем пропускать и отдавать Паше.

— Вы общались с девушкой Павла Таней Ершовой?

Она счастливо там живет у себя в Сочи, радуется жизни на море, все у нее красиво, а мой сын…

— Почему вы считаете ее положение счастливым?

— А почему бы и нет? Она ребенок, ей 17 лет, а пишет такие комментарии, таким языком, что не каждый взрослый человек может так мыслить…

— В отношении нее тоже есть уголовное дело, которое пока приостановлено. Знаете об этом?

— Да, знаю. А в нашем деле у нее статус свидетеля, вот она и будет выкладывать про Павла, что он единственный террорист. Непростая эта Таня… Павел ей помочь хотел. Он как-то спросил ее, кем работает ее мама. Она отвечает: работает в аэропорту, а кем — не знаю. Ну как это? Это нормально разве? Не хочу я о ней говорить. Пусть ей будет добро и пусть купается там на море.

— Адвокат Марина Дубровина сказала, что вы посоветовали Павлу надеть на заседание капюшон. Зачем?

— Вы видели цвет его лица? Такой землистый, и повсюду эти ранки из-за печени, которая не справляется. Пашу очень беспокоит [его внешний вид], ему не нравится, что все это видят. Ну я и сказала прикрыть капюшоном.

— Что думаете про обмен пленными?

— Хочется верить, но не знаю… Мать Сенцова написала вот прошение о помиловании.

— А вы бы сами написали за него?

— Нет, наверное. И знаете, это еще зависит от характера. Мой сын сказал: «Я умру, долго все равно не проживу». Такое у него было предчувствие. Эту фразу он написал в характеристике о себе, когда еще учился в Могилянке. Он мне всегда говорил: «Вот получу образование, начну строить карьеру, заведу жену, туда-сюда, семью, машина будет — и что? Надо же, чтобы осталось что-то после тебя, какое-то достижение. А не уйти — рассеешься, как песчинка, о которой никто не вспомнит».

Потом он даже хотел откладывать стипендию на помощь людям из АТО. Понимаете, он так по-особенному мыслил. Я, конечно, и раньше замечала его интересы. Но, поймите, что никакой школы он взрывать не хотел. Не было у детей всерьез и планов таких. Таня прекрасно об этом знает. Просто слепили дело из ничего.