В российском общественно-политическом поле есть целый блок тем (отличные от официальной точки зрения позиции), выступать по которым считается выдающейся смелостью: Крым, Донбасс, Сирия, однополые отношения, РПЦ МП. Высказывание публичного лица по ним всегда порождают большую дискуссию и никогда ничем не заканчиваются. Не заканчиваются потому, что часть этих тем (чрезмерная религиозность и гомофобия граждан) — наведенные пропагандой фантомы, другая часть (вроде Крыма) — не имеет простого решения (безотносительно ваших политических взглядов) в обозримой перспективе. Вне зависимости от этих взглядов,

К тому же у граждан России нет способов влиять на принятие решений по подобным вопросам.

Главное, что объединяет все эти темы, — это консолидированная индифферентность как граждан, так и политического руководства. Кто-то что-то говорит о Донбассе или религии — но это же не повод стулья ломать!

Для политического руководства такая апатия — это скорее хорошо, чем плохо: всегда можно сослаться на пышный расцвет плюрализма. Напротив, сегодня мы наблюдаем тему, которая для власти и впрямь (осторожно, штамп) токсична: повышение пенсионного возраста. Это первая реформа со времен «монетизации льгот», встречающая вполне консенсусное неприятие в обществе.

Пенсии — это не внешнеполитические гастроли, это не войны в пределах федерального эфира, это даже не повышение налогов в стране, где никто не платит их напрямую. Это — вполне живые деньги, которые предполагается забрать из карманов вполне конкретных граждан. Вряд ли существует способ (даже в условиях полной информационной монополии) внушить людям, что снижение их реального располагаемого дохода — это «продление активного возраста» или «следование мировому тренду».

того, что для властей этот вопрос слишком тонкий, чтобы допускать ропот в публичном поле, хотя бы и на уровне регионального заксобрания. Очевидно, есть понимание, что шанс протащить реформу невредимой, не вызвав больших протестов, есть только в условиях всеобщего соблюдения генеральной линии всеми публичными персонами, на всех уровнях власти.

Единственный высокопоставленный чиновник, которому официально разрешено самоустраниться и даже в некоторой степени оппонировать реформе, — это сам Владимир Путин. Задача остальной системы встать монолитной римской «черепахой», приняв весь удар общественного мнения на себя во сбережение самого главного стержня политической машины — личного рейтинга главы государства.

Вероятнее всего, пропаганда очень скоро оставит идею продавить реформу, эмпирически убедившись в ее тщетности, полностью сконцентрировавшись только на разделении ее авторов и проводников с президентом, поставленным на сторону социологического большинства, то есть в оппозицию к правительству и законодателям.

Насколько это выйдет — вопрос не только способностей, бюджета и информационной монополии начальства, это вопрос и потенции оппонентов. Существует ли в России дееспособная оппозиционная сила, мы узнаем не из «принципиальной позиции по преступлениям сталинизма», не из трактовки реформ 90-х, отношения к советской власти или православной церкви. Мы узнаем о ней сегодня и сейчас по работе с реальным общественным запросом.

(еще раз продать либеральному слушателю бенефиты демократии) и уж тем более не для рождения бессмысленной дискуссии без политических действий. Политики представляют интересы граждан. То, что называется «пенсионной реформой», на практике является бухгалтерским маневром правительства по сокращению межбюджетных трансфертов в Пенсионный фонд. А это совершенно очевидно противоречит интересам граждан.

Интерес ищет своего представителя. И только тот, кто сегодня станет этим представителем, завтра сможет прийти за голосами, что обобщенная власть, сознательно или нет, прекрасно понимает.