«А мог бы жизнь просвистать скворцом,// Заесть ореховым пирогом…// Да, видно, нельзя никак». Эти строки Осипа Мандельштама помнит, наверно, чуть не каждый читающий человек в России. Они — ключевые. И новонайденный документ 1916 года, безответное прошение студента-филолога Осипа Мандельштама о зачислении в штат Императорской публичной библиотеки, — тоже об этом. В статье литературоведа, наследника и продолжателя блестящей династии петербургских интеллектуалов Евгения Голлербаха и известного филолога и историка, директора Мандельштамовского центра ВШЭ Павла Нерлера внятно объяснен суровый биографический контекст прошения. И отблеск Серебряного века лежит на тексте: стоит лишь вчитаться в список знакомцев Мандельштама, работавших в штате библиотеки в 1910-х…

«Новая газета» публикует новонайденный документ впервые.

Отдел культуры

Прошение Осипа Мандельштама 1916 года о приеме на службу в Императорскую публичную библиотеку

20 июля 1916 года Осип Мандельштам писал из Коктебеля матери, не зная и даже не догадываясь о ее состоянии: «Обязательно осенью сдаю свои экзамены; узнай, пожалуйста, сроки <…>». Письма этого она не прочла: назавтра, 21 июля, с ней случился инсульт.

Жизнь ее стремительно пошла на спад: Флора Осиповна уже больше не встала.

В эти дни рядом с ней были только муж и мать. Все трое сыновей — Ося, Шура и Женя — были в Коктебеле, у Макса Волошина.

Эмиль Вениаминович все тянул, но 24 или 25 июля дал им телеграмму: мама при смерти. Братья примчались сломя голову, но еврейские похороны скорые, и они едва успели к выносу тела и похоронам.

Флора Осиповна Мандельштам умерла 26 июля, умерла в 50 лет. Похоронили ее 28 июля на Преображенском еврейском кладбище.

Женя написал о смерти матери: «Особенно сильно она поразила наиболее реактивного из нас — Осипа. Со временем он до конца понял, чем обязан матери, что она сделала для него».

Вскоре после смерти матери младший сын, Женя, съехал от отца (Каменноостровский проспект, 24а, кв. 35), на которого был крайне сердит, полагая, что именно он стал причиной столь ранней ее смерти. Начав зарабатывать, 18-летний Женя снял себе комнату неподалеку, в Геслеровском переулке, и зажил самостоятельно.

25-летний Осип тоже мечтал о независимости от отца, и прежде всего материальной. На спорадические гонорары за стихи и заметки в журналах и газетах жить было нельзя, а за тот же университет надо было платить.

Выходом была бы служба, о которой он уже не мог не задумываться в это время. И, как видим из публикуемого ниже документа, задумывался.

Императорская публичная библиотека (ныне Российская национальная) провозглашала себя как «первенствующее книгохранилище России», «сокровищница знаний и культуры», открытая «на пользу общую». Но на деле с самого момента своего возникновения она была казенным учреждением, нацеленным не на обслуживание населения, не на его просвещение и развитие науки и искусств, а на регламентирование, регулирование и ограничение общественного чтения. Ее директора — А.Н. Оленин, Д.П. Бутурлин, М.А. Корф, И.Д. Делянов, А.Ф. Бычков — придерживались самых обскурантистских воззрений. «Секретное отделение» (т.е. спецхран) появилось в ней прежде, чем первые читатели. Постепенно библиотека все более превращалась в «черносотенный клуб». Д.В. Философов записал в личном дневнике в начале 1917-го: «Публичная библиотека — черносотенный клоповник. <…> Воровство идет отчаянное. <…> оказывается, до 100 тыс‹яч› книг украдено. Читальный зал течет».

После крушения самодержавия библиотека обрела на непродолжительное время известную автономность и, благодаря возможности выбирать себе руководителя, проработала несколько лет под началом выбранных директоров. Это был период, когда она стала «сравнительно либеральным учреждением», однако и тогда, в 20-е годы, была обязана исполнять далеко не всегда просветительские по содержанию функции, порученные ей свеженародившимся советским государством, и «считалась «могилой» для ленинградской интеллигенции».

Среди сотрудников «Публички» были и добрые знакомые Мандельштама. Так, Антон Карташев был знаком ему по встречам в столичном Религиозно-философском обществе. Ему, видному религиозному публицисту и поборнику восстановления патриаршества, поэт посвятил несколько месяцев спустя, осенью 1917 года, стихотворение «Среди священников левитом молодым…». Двое других — Михаил Лозинский и Валериан Чудовский — работники Императорской публичной библиотеки с марта 1914 и мая 1910 гг. соответственно — участвовали в журнале «Аполлон», издававшемся в столице с октября (ноября) 1909-го: один состоял в 1913–1918-м также секретарем его редакции, издавал во многих отношениях близкий к «Аполлону» поэтический журнал «Гиперборей», другой был уже с 1910-го постоянным автором «Аполлона». Все трое участвовали в «Поэтической академии», организованной В.И. Ивановым в начале 1909 г. Лозинский и Мандельштам — также в студенческо-преподавательском «романо-германском кружке», сформировавшемся в конце 1909 г. при романо-германском отделении историко-филологического факультета Императорского петербургского университета, в заседаниях литературного объединения «Цех поэтов», возникшего осенью 1911 г., в университетском поэтическом кружке («кружке изучения поэтов», «кружке для изучения поэзии»), организованном в конце 1912 г. Уже с лета 1910 г. Мандельштам печатался в «Аполлоне», бывал в гостях и у Лозинского, и у Чудовского. В декабре 1912 г. Чудовский даже готовил статью о стихах Мандельштама.

Возможно, по их совету Мандельштам и решил обратиться в Императорскую публичную библиотеку с предложением своих познаний в области искусства и литературы. К этому моменту он уже был ее зарегистрированным пользователем: еще 4 февраля 1904 г. ему, тогда ученику Тенишевского училища, было выдано именное «удостоверение на предмет получения права на чтение в Императорской публичной библиотеке», а 11 октября того же года — «удостоверение на получение права на чтение в Императорской публичной библиотеке». По правилам, существовавшим в то время в главной библиотеке империи, желающие посещать библиотеку обязаны были записываться каждый год заново, читательские билеты были «годовыми». Уже 8 января 1905 г. (то есть накануне Кровавого воскресенья!) Осипу Мандельштаму было выдано новое «удостоверение на получение права на чтение в Императорской публичной библиотеке».

По-видимому, получал Мандельштам билеты в эту библиотеку и позднее: когда стал в сентябре 1911-го студентом Императорского петербургского университета, поскольку традиционно из года в год не менее восьмидесяти процентов молодежи из этого высшего учебного заведения были зарегистрированными читателями Императорской публичной библиотеки. Выяснить теперь даты каждого первого годового появления Мандельштама в этом учреждении культуры едва ли возможно: реестры записанных за многие годы в библиотечном архиве не обнаружены и, надо думать, не сохранились. Однако в «Книге записи читателей в Императорскую публичную библиотеку в 1916 г.», удивительным образом все-таки сохранившейся, отмечено, что в том году студент (все еще) столичного университета Осип Мандельштам вновь стал посетителем этого учреждения 21 апреля (4 мая).

Как бы то ни было, в 1916 году, еще будучи в статусе студента университета, поэт обратился к руководителю главной библиотеки Российской империи (им был ослепший, словно Гомер, Д.Ф. Кобеко)*:

*ОАД РНБ. Ф. 1 (Имп. публ. б-ка). Оп. 1. 1916 г. Ед. хр. 14. Л. 26.

Прошение поэта не датировано, однако подшито последним среди аналогичных прошений 1916 года, и можно предположить, что в библиотеку оно поступило тоже последним. Ответа на него в архивном деле нет, таким образом, наиболее вероятно, что данный просителю ответ был стандартным для того времени и того места.

Евгений Голлербах, Павел Нерлер, для «Новой»