— Я в жизни тоже спасся благодаря арт-терапии, — рассказывал со сцены кинозала Лектория Музея Москвы на Зубовском художественный руководитель театра «Геликон-опера» Дмитрий Бертман. — Школа у моего дома была с математическим уклоном, и я очень страдал. Еще и физкультура, которую я ненавидел. Один раз уронил козла на учителя и сломал ему руку. За прыгалки в первом классе мне поставили двойку, и моя бабушка учила меня прыгать… Ничего не получалось и была прямо депрессия — я не такой. Но опера меня вылечила.

В Музее Москвы сегодня смотрели кино. Вернее, презентовали короткометражный фильм «Окна нашего дома». Сначала фильм о фильме, потом сама история — про жителей обычной многоэтажки, которые оторвались от телефонов и разглядели друг друга. Про доброго «мента» и строгую свекровь, свадьбу, потерявшуюся девочку с собачкой. Про любовь, взаимопомощь и прочие прописные истины, но в зале смеялись почти над каждой сценой, а некоторые — даже плакали.

— Была обычная жизнь — отчеты, бумажки — и вот это, — махнула холеной рукой на уже потухший экран «свекровь». Я все не могла определиться, кого она напоминает больше: Марлен Дитрих? Тильду Суинтон? Короткий ежик волос, сумасшедшая харизма. — Потратила на съемки часть отпуска, но нисколько не жалею, — продолжала заведующая Детским наркологическим центром ГБУЗ «МНПЦ наркологии ДЗМ» Вероника Готлиб. — У нас много активностей, но по эмоциональной загруженности у съемок в кино получился самый сильный эффект. Одно дело — когда ты черпаешь из чужого творчества, другое — когда сам творишь. Здесь же еще и вопросы самооценки и публичного действия… Вот тоже наш мальчик! Ну, как тебе кино? В следующий раз снимешься?

— Понравилось, — кивнул скромный парень и спросил, можно ли ему приходить на занятия в другое время.

— Конечно, можно, — улыбнулась главврач. — Все можно. 22 чистых месяца же, да? Можно уже на работу устраиваться.

Вместе с Вероникой, звездами кино и «Геликон-оперы» в «Окнах» снимались 15 пациентов центра. В превью они рассказывали о том, как учились изображать радость или злость, о новой мечте — стать режиссером кино и неожиданном сюрпризе: «живой» Ольге Прокофьевой из «Моей прекрасной няни». Они потом стояли все вместе на сцене — красивые платья, каблуки, бритые девичьи головы, растянутые кольцами мужские уши. Мама сразу двоих — парень и девчонка — рассказывала о том, как первый несся на съемки с ночной рабочей смены, вторая — в перерывах между работой с шоколадом…

— Арт-терапия прописана даже в федеральном законе о реабилитации пациентов с ментальными нарушениями, — рассказывала позже, за чаем в главном кабинете музея автор проекта, заместитель директора НИИ Организации здравоохранения и медицинского менеджмента Ева Печатникова. — В каждой больнице вам покажут кабинет для рисования или «калинки-малинки». Но если пациента выписали, он должен возвращаться для творчества в больницу. А таких больниц у нас боятся ужасно. Когда в Москве началась реформа психиатрической службы, главное, что прозвучало — надо лишить людей стигмы диагноза. Ведь врачей других специальностей даже специально учат тому, как сказать пациенту, что ему нужна консультация психиатра. У нас до сих пор психиатрия с имиджем СИЗО — это толстые заборы, решетки на окнах. Мы пытаемся рушить стигму, хотим, чтобы пациенты выходили из этих заведений и делали то же, что обычные люди. К сожалению, это часто встречает сопротивление — и общественности: «Ну вот, психи теперь по городу разбегутся», и врачей, и даже родителей. Они говорят: «Нашим детям нельзя в театр, они не умеют себя вести, их выгонят с позором». А вот Эдуард, который наши «Окна» спродюсировал (заместитель генерального директора «Геликон-оперы» Эдуард Мусаханянц. — Ред.), говорит: «Ну и что, у нас есть стюарды, детские комнаты, это вообще не проблема, давайте попробуем». Родители, узнав, что у ребенка аутизм, ограждают его вообще от всего. А у нас есть мальчик, который в 6 лет в первый раз заговорил, потому что пошел в театр и ему так понравились герои, что он начал произносить их имена.

Программа «выездной» арт-терапии началась около полутора лет назад, при поддержке правительства Москвы и многих культурных площадок столицы. Участвуют и взрослые пациенты, но основная аудитория — ребята из центров психиатрии и наркологии.

— Эти ребята более талантливы, чем многие без «проблем». У них другое воображение, другие картинки в голове, — зашел со стороны творчества Дмитрий Бертман. — Эта болезнь не в последнюю очередь связана с потерей социального контакта — в семье, со сверстниками. А одиночество и творчество связано. На первой встрече с профессором Ансимовым в ГИТИСе он сказал нам, студентам, фразу: «Тот, кто не хочет быть одинок в жизни, — выйдите из класса и напишите заявление об уходе из профессии». Мы все, конечно, наврали и сказали, что хотим. Опера сначала была для ребят скорее наказанием. Представляете, современной девушке сказать: «Пошли в оперу». Дальше уже была задача показать, что опера — это не нафталиновые тетки с рюшами и пыльный бархат, а их ровесницы, поющие Татьяну Ларину.

— Конечно, у молодежи в плеерах Баста в лучшем случае, хотя я к Басте хорошо отношусь, — призналась доктор Вероника. — Но мы с ними после премьеры «Золотого петушка» час стояли в атриуме театра и обсуждали. Мы вообще после спектаклей всегда собираемся в кабинете у Эдуарда и…

— Полный профессиональный разбор, — подключился Эдуард. — Очень детализированное внимание, просто сканер — не все критики так дотошны. Все, что мы хотели сказать, они услышали.

— Можно говорить, что это волшебная сила искусства. Да, бесспорно… — задумчиво поигрывала чайной ложечкой Вероника. — Но все-таки ценность человеческих отношений — на первом месте. Подростки не попадают в плохую компанию, они ее выбирают. Возможно, потому что там проще и понятнее, простроена иерархия — кто свой, кто чужой, а во взрослой жизни надо еще понять, на что опираться. Раньше для реабилитации были только группы анонимных алкоголиков и наркоманов, но больше поддержки получить было негде. Знаете, когда они говорят: «Наши девочки заняли 3-е место на Московском фестивале цветов», для меня вот это «наши»… А сейчас появляются места в центре Москвы, где они кому-то нужны.

— Задача — накидать на карту Москвы побольше таких мест, — добавила Ева. — Вот сейчас пойдем все вместе на цветы в «Музеон», там другой уникальный человек — президент Moscow Flower Show Карина Лазарева, по совместительству — председатель попечительского совета Морозовской больницы.

— А мы можем в школу экскурсоводов их пригласить! — не выдержала директор Музея Москвы и хозяйка кабинета Алина Сапрыкина. После премьеры всем актерам раздали годовые вип-абонементы в музей: кино, выставки, активности.

— В этом деле нужны «горящие» люди, — кивала головой Ева. — Но, безусловно, мы понимаем, что наркотик — мощная доминанта, которая настолько вышибает все остальное, что прочего мира просто не существует. Мы сами до конца не верили, что у нас что-то получится…

— Неужели действительно можно перебить эту доминанту оперой или кино? — все-таки спросила я Веронику.

— У меня есть конкретный результат — 15 человек вступили в съемки фильма, и они живые и чистые, — ответила мне она. — У нас работа штучная, и каждый человек, который остался по эту сторону, — большая удача. И это не пустые слова — живые. Конечно, чудес не бывает, и мы не можем сказать, что будет завтра. В зависимости есть «сегодня». И я считаю, что на сегодня это прекрасный результат.

Мы шли к метро с автором сценария «Окон», нынешней выпускницей мастерской Бертмана в ГИТИСе Екатериной Берез.

— Я накидала первоначальный синопсис, а потом мы уже все вместе что-то корректировали, переделывали лексику, — вспоминала она. — Один парень поправлял, например, — у меня папа военный, он говорит так-то. Долго спорили — может ли быть добрым «мент». Все говорили — нет, конечно. Как-то убедила — у меня в голове образ папы моего друга… А вот наша актриса сидит!

На тумбе у подземного перехода через Садовое сидела девчонка с подсолнухом в руках.

— Я с детства думала, что великая актриса и все дела, — смешно прищурилась на солнце она и тряхнула кудрявыми волосами. — Даже не думала, что со мной такое случится — оказаться внутри кино. Хороший опыт — поняла, что не буду делать это своей профессией. После каждого съемочного дня мне просто хотелось лежать в кровати, кино — это очень много эмоций, энергии, сил, а у меня их уже не настолько много — мне через 20 дней будет 18! Но если будут приглашать еще на такие съемки — буду с удовольствием, это круто.

В следующем году она собирается поступать в университет Сорбонны — на дизайнера одежды. Сегодня — пошла с друзьями в «Музеон». А я шла домой и думала про выглядывающие из сандалий носочки цвета подсолнуха.