На окраине пыльного, плавящегося от жары Хасавюрта я встречаюсь с ними в небольшой кафешке у железнодорожных путей. Я никогда их не видела, но отчего-то сразу узнаю, что вот те две пожилые женщины в темных кавказских платьях — точно они. Одна высокая, другая небольшая, плотная — они похожи на два дерева, которые — так бывает — оказались слишком близко друг другу и срослись. И теперь неотделимы.

Раисат Омарова и Зухра Газиахмаева раньше не были даже подругами. Жили в одном городе — вот и все общее, что было между ними.

В 2014 году у Зухры случилось горе: сын Шамиль ушел в ИГИЛ. Шамиль был не более религиозен, чем другие, у него было образование, он работал, и в общем был вполне благополучен — но где-то подцепил эту заразу. Забрал с собой невестку Мадину и новорожденного сына Мухаммеда.

Вскоре Шамиль погиб, и невестка Мадина очень быстро снова вышла замуж.

Эта стремительность — не от новой большой любви и не от тяги к приключениям. Женщина на территории террористического государства в прямом смысле не может существовать в одиночку. Она не имеет права выходить на улицу, если ее не сопровождает мужчина. Даже за продуктами выйти она не имеет права.

И выйти оттуда — большое счастье: каким бы ни был новый муж — он вряд ли будет хуже жизни во «вдовьем доме».

Мадина не хотела во «вдовий дом», и вышла замуж за земляка — Омарова Рашида. Она родила от него второго сына, его назвали Абдураханом.

Вскоре Рашид также погиб.

Мадина осталась одна с двумя детьми на руках, старшему из которых было 2 года, младшему — всего месяц.

Шли бои, ИГИЛ нес потери, Мадина бежала от боев вместе с другими женами боевиков. Из близких людей у нее остались только две пожилые, убитые горем женщины за тысячи километров, в Дагестане. Мамы двух ее мужей, бабушки двух ее внуков.

Болея за двух этих родных мальчиков, и, кажется, ничуть не меньше за их непутевую, в общем-то, маму, Зухра и Раисат срослись. Они выучили наизусть карты воюющей местности, не хуже, чем военные эксперты; они были в курсе сводок всех боевых действий, они через знакомых и знакомых знакомых разыскивали следы Мадины и внуков в Сирии, по крупицам собирали сведения о ее судьбе и судьбе мальчиков.

Бабушки — простые сельские женщины — освоили скайп и мессенджеры, разобрались с тем, как по фотографиям определять геолокацию, понимая одно: кроме них самих, вытаскивать мальчиков некому.

Тем временем Мадина вышла замуж в третий раз, уже за араба. Весной этого года, при попытке выйти через гуманитарный коридор из Восточной Гуты она погибла.

С тех пор бабушки Зухра и Раисат начали активные действия по спасению мальчиков, невиновных ни в чем, кроме того, что им не посчастливилось родиться у спятивших родителей.

Никаких союзников у этих женщин нет: никто больше не может помочь маленьким россиянам выбраться из беды, в которой они оказались не по своей воле. Россия официально возвращает женщин и детей с освобожденных от ИГИЛ территорий — но даже этот процесс идет медленно. Что уж говорить о двух мальчиках, которые до сих пор находятся у боевиков? До них пока ни у кого не доходят руки.

Эта история — урок всем воюющим сторонам. Это призыв и просьба к руководству России и российским военным, дислоцирующимся рядом с предполагаемым местом нахождения детей, предпринять все возможное для их спасения.

Зухра: Газиахмаев Шамиль Юсупович моего сына звали. 1990 года рождения он. Учился он у меня в Нефтекумске, в нефтяном колледже. Закончил колледж, работал уже на добыче, потом пошел учиться еще в колледж. «Мам, говорит, я хочу на программиста еще». Ну, хочешь — учись. И там он ее увидел. Пришел домой: «Мама, я хочу засватать девочку». 3 января 13 года они поженились. Пираева Мадина. У нее мать рано умерла, ее мачеха вырастила. Плохо, не сказать, что хорошо с ней обращалась. И вот в январе они поженились — а осенью, в ноябре, родился уже сын у него, Мухаммед.

Где-то год прожили хорошо, а потом собрались они в Египет. Сначала вроде как учиться, в колледж. Он мне говорит: «И Мадина там получит религиозное образование, и мне учиться надо, уже и для мальчика садик подобрали». Мне бы тогда уже понять…

Вот уехали, поначалу в Египет. Где-то как-то, потом на недельку пропали они. Через недельку вышла она на связь, а я вижу:

Ну я-то вижу: стол другой, обои другие. «Мы в Ираке, — говорит. — Нас в Египте не оставили. А тут и образование лучше, и все». Так они оказались в Мосуле. Мы будем работать и учиться, — сказали они. Трудовые книжки взяли? — я их спрашиваю. Говорят: нам трудовую другую дадут, тут по-другому все.

Вышел он на работу. Здесь на добыче работал — а там вроде как работы нет, поэтому охранять нефтяные вышки устроился. «Сторожилой». Как они говорили. Но это вроде как пока, а потом другая работа будет. Это был август 2014-го. А в ноябре его убили.

Раисат: Это был как раз тоже 2014 год. Он у меня в Ставрополе учился, нефтяной институт. Омаров Рашид его звали. Ну ходил, конечно, с ребятами, говорил про Сирию, про Ирак. Что там мусульман убивают. Я тоже с ним дискуссию пыталась как-то… Чтобы к уму призвать. В октябре он из дома уехал, сказал, что сессия. И несколько дней был недоступен, я волновалась. Потом появился, написал, что в Стамбуле. В Турции прожил месяц, потом как-то уже оказался в Ираке. Там и женился вот на ней, на ее невестке женился. И с беременной с ней уже переехал в Тапку, а это Сирия. И мальчик первый с ними был, конечно.

Зухра: Никакой обиды у меня на нее нет, что после моего сына она опять… Ой, Мадина, она трусиха такая была всегда! Не бойкая. Еще дома когда: вот сын мой на вахту уедет — она одна спать не может. Ко мне придет всегда: «Баба, я боюсь». И вот как он погиб, она звонила, говорила мне:

И вышла замуж за ее вот сына.

Раисат: Он охранял там нефтепромыслы, как и здесь. В 2016 году, 15 апреля, родился у них мальчик. Абдурахман назвали его. И в мае 2016-го моего сына не стало. Опять вышки под бомбардировку попали.

Зухра: А 8 марта этого уже года погибла Мадина. Как раз открыли коридор для беженцев. 8 марта — я почему так точно помню — у нее день рождения как раз в этот день. 25 лет ей было бы. А первого апреля у сына моего день рождения.

Раисат: После наших сыновей долго она на связь не выходила. То денег на телефоне нет, то карту потеряла. По 3–4 месяца пропадала. И позвонит, тоже так, три-четыре слова: я жива, дети живы. Летом 2017-го вышла она замуж за этого араба. Теперь я понимаю, что хотели ее отправить в «дом вдов» вот этот. Она мне говорила: «Баба, меня сейчас заберут куда-то, а там ни еды, ни воды — ничего вообще нету. Баба, я не знаю, как ты на это посмотришь, сможешь ли ты со мной после этого общаться, но я с детьми, я никуда выйти одна не могу. Я не знаю, как мне поступить, замуж или как». И я ей сама сказала: «Выходи замуж, если ты оказалась в этом государстве — то живи, как там заведено. А для меня ты всегда останешься мать моего внука».

И все, что мы про нее дальше знаем: самолеты бомбили их, на лодке плыли они по какой-то реке, чего только там не видели. Я так думаю, это Евфрат был. Есть же там такая река. Так попали в Маядин. И вот все это время она нам только 2–3 слова напишет: «Мы спешим, бомбят». И все. И потом пропала.

Этот араб, с которым наши дети теперь, после ее смерти сам нас нашел как-то и сообщил, что дети у него. Я так думаю, они сейчас в деревне Сусс, это около Дейр-эз-Зор. Знаете такое место? Я уж так эти карты все изучила. Маленькая деревушка там не отмечается — но большие города отмечены.

Зухра: Что могло случиться — уже случилось. Я никого не боюсь, ничего не боюсь. Мне бы внуков только… «Бабуя, я тебя люблю, — он мне говорит. — Бабуя ки как?»

Раисат: Абдурахман заболел там сильно. Дезентерия или инфекция какая. Как заболел? Это еще Мадина жива была. Случилась бомбежка. В Маядине это было. И какая-то женщина с детьми попала в канализационные стоки. И Мадина их вытащила. Привели они их к себе домой, отмыли, у себя оставили. И видно занесли инфекцию. С тех пор у Абдурахмана понос, не остановится никак. Он спит — а из него льется. На 14 килограммов похудел. Врачи приходили — но какие там врачи?

Раисат: Вы думаете, они сами не жалели, что все так получилось?

Я говорю: Рашид, ты жалеешь, что там оказался? И он мне: «Мама, я же не железный, — говорит, — я тут как сорванный листок». Он и в тюрьме там сидел. Два дня всего правда — донес кто-то; они узнавали, кто он: зачем пришел, почему не воюет.

Зухра: А ведь так хорошо они тут жили! 37 тысяч он получал за вахту, за 15 дней на буровой. Машина была, дом был. Все так хорошо было. Но доверчивый он! Самый младший у меня из четверых — и самый доверчивый. Всем поможет, всем последнее отдаст. Как его убили — сколько после его смерти мне денег принесли, что он в долг давал. Эти люди ему мозги запудрили: там детей убивают, там мусульман убивают. А с нашими внуками они что там делают сейчас?