Лиц нет. Только силуэты, тени, упавшие на землю, — так бывает, когда солнце в зените, а люди движутся на север. На север, в какую бы сторону ни шли.
Они знают? С первого дня? С первого мая 1919 года, когда затянутый кумачом, заставленный гипсовыми лениными, марксами, троцкими город бросил их, сблизившихся «легко и бездумно», 28-летнего приезжего поэта и почти 20-летнюю киевлянку, художницу-авангардистку, сначала в его гостиничный номер, потом в квартиру Хазиных, на «господские Липки», которые вскоре пропахнут смертью вместе со всей остальной кумачовой страной.
История знакомства Осипа и Надежды давно описана в очерке Михаила Кальницкого, наверное, самого тщательного исследователя Киева. На улице, в массе ожидающих, замечаю Михаила. Персональная «воронка» поклонников вокруг режиссера Романа Балаяна. Литературный, художественный, театральный цвет — все здесь. Достаточно и обычных горожан: анонсы дали многие газеты, радио «Столица», соцсети.
Мемориальную доску Мандельштамам открывают не специально к дате или событию. Просто от любви.
— Тут кто-то родился, да? В АТО погиб? — гадают на ступенях продавщицы бутика белья, что в том же старинном доме, кивают в сторону прямоугольника, до поры задрапированного тканью, и на звукоусиливающие колонки. Неподалеку вывеска «Федерация кикбоксинга». Принципиальное решение — установить-таки памятный знак в честь Осипа Мандельштама и Надежды Мандельштам (Хазиной) — комиссия горсовета приняла год назад, хотя сроков не назвала. Кому надо, пусть занимаются, не помешаем. И на том спасибо.
Инициаторами выступили Украинский центр Международного ПЕН-клуба, издательство «Дух и Литера» и Центр Иудаики. Гранит для работы безвозмездно выделила фирма «Эксимгран» (директор, Микола Братина, тоже в толпе, смущается, когда ему начинают аплодировать стоящие рядом). Деньги собрала местная интеллигенция и меценаты — столько, что хватит еще на один, как минимум, подобный проект.
Микола Рябчук, глава Украинского ПЕН-клуба:
— В Киеве до сих пор не было ни одного памятного места, связанного с этим поэтом. Актуально напомнить, что Осип Мандельштам стал жертвой того самого режима, который сегодня убивает и украинцев, и несчастных граждан России.
Леонид Финберг, «Дух и Литера» и Центр Иудаики:
— Корреспонденты спрашивали (взгляд в мою сторону): «Ваша идея?» Нет, всех киевлян, которым это необходимо. Знаковое событие, в том числе и для мировой культуры. Настало время, когда изменяется многое вокруг. Не очень хочется, чтобы на наших улицах оставались имена красных командиров, которые расстреливали… Мы имели разговор с Владимиром Вьятровичем, директором Института национальной памяти. Он сказал: «Давайте вместе!» Он тоже готов освобождать от забвения тех, кто должен вернуться в Киев.
Вьятровича рядом не наблюдаю, но вижу на его странице в фейсбуке строфу из мандельштамовского «Старого Крыма» и комментарий:
«Он не боялся писать о Голодоморе, еще когда смерть собирала свою страшную жатву в Украине».
Скульптор Светлана Карунская публично слова не берет: все, что хотела сказать, выразила в камне. В руках у Карунской тетрадь. Переписала Мандельштама от руки в пору своей советской юности, личный протестный самиздат. Какие еще нужны объяснения, почему автором доски стала именно она?
— Это часть моей жизни. И когда представилась такая возможность, абсолютно случайно, все сошлось — в правильном месте, с правильными людьми. Я счастлива.
Читают, читают стихи. В том числе и в переводах Максима Рыльского. Микрофон у поэта, переводчика, издателя Ивана Малковича:
— Судьба Мандельштама перекликается с судьбами украинского «расстрелянного Возрождения». Его сорок семь лет — как возраст Тараса Шевченко. Щуплая фигурка — как метафора: беззащитен перед жестоким миром. Но его слово побеждает жестокость и остается навсегда. Я хотел бы перевести любимые всеми нами «Золотистого меда струя из бутылки текла…». Но представляю, что Мандельштам даже криво бы не усмехнулся, почувствовав несовершенство. Или «Власть отвратительна, как руки брадобрея» — как бы мне хотелось перевести это на украинский! И никогда не удавалось. Задача на всю жизнь, и вряд ли я с ней справлюсь, чтобы зазвучало, поскольку перевод — всегда некое состязание. А он с юных лет писал великие стихи.
Очень много людей собралось. И долго не расходились потом.
