Бумагометрия бывшего Федерального агентства по научным организациям (ФАНО) уже довела до абсурда документооборот между регулятором и учреждениями науки. Не хватает добавить сюда новые бюрократические фантазии из тех, что отработаны на удушении вузов. Контролировать науку предлагается организации, отобравшей лицензию у Европейского университета в Санкт-Петербурге и лишившей аккредитации Московскую высшую школу социальных и экономических наук — Шанинку.
Ясно, что во всех этих коллизиях дело даже не в формальном отклонении от требований. За казуистическими предлогами слишком видна банальная идеологическая несовместимость.
С такими же претензиями можно закрыть любой вуз в России, даже самый правоверный.
На этом фоне РАН остается заранее высчитывать, какие из институтов первыми повторят судьбу наших лучших вузов, если и когда за дело возьмутся надзиратели Рособрнадзора.
Подозрительная наука
Во всем этом трудно не видеть общей тенденции нарастающего давления. Для понимания ситуации достаточно сопоставить две недавние резонансные истории случайно, но «удачно» совпавшие по времени. Почти день в день прошли сообщения о том, что прокуратура вскрыла нарушения в 40 институтах РАН, а Счетная палата обнаружила злоупотребления в системе «Роскосмоса».
Оба факта в нашей информационной среде воспринимаются как события одного порядка, хотя здесь явно проступают двойные стандарты при явной тенденциозности в отношении к науке. Прежде всего, сопоставительные масштабы бедствия. В институтах — это аренда без договоров или с неправильно оформленными документами, проблемы с использованием земельных участков и т.п. При самой буйной фантазии здесь можно насчитать лишь весьма скромные потери бюджета, особенно на фоне того, что творится в самой власти.
Это не идет ни в какое сравнение с тем, что в системе «Роскосмоса» вскрыты нарушения на 760 млрд рублей за один только 2017 год: 40 процентов от 1 трлн 865 млрд рублей ущерба, нанесенного государству за тот же год чиновниками всей России.
Какую пробоину в бюджете сделали на этом суровом фоне институты, сидящие на голодном пайке и сэкономившие на налоговых отчислениях от мелких арендаторов?
Раздутая мифология о том, что «ученые наживаются на недвижимости», уже привела к тому, что хозяйственные функции РАН были переданы в специально созданное ФАНО. Однако и теперь претензии публично предъявляются к «институтам РАН», но не к самому агентству. Если переданы полномочия, но не ответственность, любые коллизии можно использовать как аргумент в пользу того, что управление надо и дальше перекачивать в вышестоящие инстанции. Уже есть поползновения скорректировать внесенные президентом поправки к закону о реформе РАН: вместо формулы, согласно которой реорганизация институтов РАН и избрание их директоров должны «согласовываться» с РАН, предлагают вставить юридически ничтожную функцию — «РАН рассматривает». Мелкая «редакционная» правка, последствия которой могут оказаться катастрофическими.
Начали с освобождения от хозяйственных функций и «двух ключей», а заканчивают реорганизацией сверху и прямыми назначениями.
Яркий пример того, как политические решения высшего руководства редактируются на аппаратном уровне с точностью до наоборот. В этих зеркальных историях важны последствия вплоть до конкретных оргвыводов. Дмитрий Рогозин обратился в Счетную палату с просьбой провести «отдельную проверку» предприятий ракетно-космической отрасли. Сугубо медийный жест: получается, что все предыдущие, регулярные, «не отдельные» проверки были неполными, и Счетную палату надо специально подстегивать. С таким же успехом руководство Минобрнауки может просить аудиторов провести «отдельную проверку» только что расформированного ФАНО (тем более что большая часть злоупотреблений в «Роскосмосе» сопровождала как раз ликвидационную процедуру, передачу дел от Федерального космического агентства). Но в любом случае крайними окажутся институты, а в их лице и сама наука.
В здравом уме никто не поверит, что дополнительное давление Рособрнадзора будет компенсировано снижением прессинга со стороны бывшего ФАНО, без потерь влитого в новое издание Министерства образования и науки РФ. Радостная весть о том, что ФАНО расформировано, не имеет отношения к жизни: скорее это бывшее ФАНО выросло до министерства, поглотив то, что осталось после развода с Министерством просвещения. Дело в самой идеологии «реформ».
Никто даже не думает развивать самоконтроль, самоорганизацию, самоуправление и саморегулирование, без которых наука никогда и нигде не развивалась, включая Средние века с их автономией университетов.
Наоборот, контроль и полномочия до последней капли перекачивают в инстанции, самой бюрократической природой приспособленные к бессмысленной трате сил и куда более масштабным нарушениям, чем на низовом уровне. Время расслоилось: внизу царит удушающий порядок, зато в высших слоях бюрократической атмосферы (на высоте «Роскосмоса») бушуют все те же «лихие 90-е», только в куда более крутых проявлениях. Околонаучная бюрократия советского образца и вовсе оставлена далеко позади. Даже в худшие времена Госплана государство так не рулило промышленностью, как сейчас пытается управлять наукой.
Симметрия контроля
Ситуация вдвойне абсурдна, когда научную деятельность регулируют на основе антинаучных принципов и методик. Обычно любые новации в системе управления сопровождаются тем или иным обоснованием: научным или антинаучным. Документ так и называется — Концепция. За количественной оценкой результативности науки, вообще говоря, стоят развернутые и апробированные теоретические и прикладные разработки. Плюс многолетний мировой опыт, во многом печальный, особенно в отношении прямолинейно используемой библиометрии. Если задним числом реконструировать «теорию», мрачной тенью стоящую за процедурами, введенными у нас, выяснится, что эти представления большей частью полуграмотны, антинаучны и идут вразрез с мировой практикой.
Концепция любых начинаний такого рода должна проходить публичную апробацию, подобную диссертационной защите. В нашем случае такую концепцию защитить не удалось бы даже в виде дипломной или курсовой работы.
С таким «знанием матчасти» (как любят выражаться в ВШЭ) не сдать экзамен и не получить зачет. Или придется признать, что здесь сознательно внедряли схему, радикальным образом противоречащую компетентной методологии и мировому опыту. Будто специально собирали чужие злостные ошибки — импортные грабли.
Результативность исследований и управления наукой симметрична в плане взаимного контроля. Если говорить о системе управления в целом, то государство и общество заинтересованы во внедрении объективных методов оценки результативности, прежде всего, органов власти. Эту рыбу надо чистить с головы — откуда она портится. Здесь не должно быть имитации и карманных экспертиз, обычных при «самоконтроле» бюрократии. Экспертиза должна быть научно апробированной, независимой и публичной, опирающейся на структуры гражданского общества, одним из важнейших сегментов которого как раз и является наука. Система совместного контроля идеальна для взаимопонимания науки и власти в режиме «двух ключей».
В свое время в Российском гуманитарном научном фонде (РГНФ) был успешно реализован проект «Основания и критерии оценки результативности философских и социокультурных исследований». Аналогичный проект мог бы касаться научных исследований и разработок в целом, а также оценки результативности в общем виде. На экспертном уровне в первом приближении не так сложно сравнить затраты на все наши реформы с их «достижениями» и «ростом эффективности» с тем ущербом, который нанесен науке и образованию последними новшествами. Для начала хотя бы просто в рублях и без «потерянной выгоды». Надо же понимать, что все время, потраченное на создание коробок с планами и отчетами, ученые просто не работают. В мире тратят большие деньги на создание максимального комфорта для ничем не отягощенного творчества. У нас же огромные средства идут на то, чтобы выбить и без того преданных науке людей из рабочей колеи.
Знание и политика
Дискредитация науки в целом и лучшего, что есть в нашей высшей школе, — сигналы идеологического свойства. Они могут противоречить «генеральному курсу», однако на каждом этаже исполнительной вертикали своя самодеятельность — вплоть до низовой инициативы, вскрываемой теми же скандалами.
Неслучайно автор заключения, на основании которого Шанинку лишили аккредитации, была уличена «Диссернетом» в зашкаливающих заимствованиях в диссертации, в быту называемых злостным плагиатом.
Научный руководитель работы еще в марте этого года попросил исключить его из членов Вольного исторического общества, и только поэтому инцидент не стал предметом разбирательства в «цеху». Это лишь маленький пример того, что за идеологией и политикой сплошь и рядом скрывается системная борьба «серой науки» за свое место под солнцем, пока все еще занимаемое настоящими учеными и профессурой.
Идеология дискредитации науки имеет свою социальную базу, в том числе околонаучную, а также хорошо различимый интерес. Теперь ВШЭ выступает в защиту Шанинки, поскольку в этом набегающем цунами обратная волна может накрыть кого угодно. А ректоры 50 крупнейших российских университетов (в том числе той же ВШЭ и Санкт-Петербургского университета) просят президента Путина пересмотреть правила аккредитации вузов.
Система надзора над образованием находится в вопиющем противоречии с официальными установками на обеспечение впечатляющего «прорыва» — что бы под этим ни подразумевалось. Ситуация похожа на развилку.
Если полномочия Рособрнадзора будут распространены и на науку с теми же регулятивными установками,
это будет мало чем отличаться от запрещенной Конституцией цензуры, в данном случае имеющей все шансы стать идеологической.
Дмитрий Песков пообещал, что многие опасения уже учтены в законопроекте, который скоро будет принят Думой. Первый зампред думского комитета по образованию и науке Олег Смолин считает, что систему лицензирования и аккредитации учебных заведений надо радикально менять, поскольку сейчас проверяется «не качество образования, а качество оформления документов». Эти заявления всех очень приободрили. Но проблема уже приобрела социальный масштаб — если не сказать политический.
Государство идет на очень рискованные репутационные издержки повышения пенсионного возраста, но при этом хотя бы понимает, зачем ему это нужно.
Система управления наукой и образованием на среднем и низовом уровне хорошо понимает, зачем ей нужны все эти нововведения, но непонятно, чем этот репутационный вред компенсируется для государства. Если никого не интересует судьба реальной науки, можно хотя бы сделать так, чтобы все это не выглядело вопиющим проколом политтехнологии и внутренней политики. История с Европейским университетом уже оставила понятные вопросы к президенту.
Похоже, на Шанинке надзор просто обломает зубы, как с Telegram.
Пока открытый протест профессионального сообщества сдержан общей атмосферой лояльной стабильности. Но по мере роста напряженности этот слой социальных медиаторов выйдет из окопов и «вспомнит все». В разряд недовольных встраиваются целые социальные страты. Еще остается шанс, что одиозные истории и проекты приведут к корректировкам в деятельности всей околонаучной бюрократии. В конце концов, проще окоротить пару министерств и один надзорный орган, чем и дальше непонятно, как и чем гасить растущее возмущение всего научно-образовательного сообщества. Я уже не говорю о проблеме «учебника истории». Зачем нужно, чтобы это правление оставило в анналах именно такой след во взаимоотношениях с отечественной наукой, здравым смыслом и простой человеческой моралью? Иллюзий здесь быть не должно: этот учебник будут писать авторы с другими перьями, а читать — люди с другими мозгами.
