А я вот подумала, не только о литературе, но и о женщине — самое лестное, что можно сказать: она — приключение! А Лия Ахеджакова — именно что женщина-приключение. Она совершенно точно удваивает мир, живет в той внутренней стране, где в Конституции только одна статья: «Допустимо приключение». Допустимо! Никто никому ничего не навязывает. Но — допустимо.

Ахеджакова сама — приключение, и ее герои — приключение, и ее театр, и ее кино — это истории про приключения, и весь ее мир — про это же. Случайных случайностей не бывает, и приключения случаются с нами не просто так, не нечаянно и совсем не на обыденном уровне. До приключений надо дорасти, дотянуться, их надо вытянуть, выдержать и на протяжении всей жизни не потерять уровень.

Не помню, кто заметил: приключение раскалывает инертную, гнетущую нас реальность, словно кусок стекла. Приключение — это все непредсказуемое, невероятное, новое. И Ахеджакова — тоже всегда новая, непредсказуемая, невероятная, уникальная.

В ней нет ни поспешности, ни небрежности. Но есть воля к приключению.

Когда-то великий Эфрос сказал ей: «Лиечка! Запомните: трагедия — всегда тихая». И Ахеджакова — это история про тишину и силу тишины. Изменять мир через тишину — это, наверное, самое трудное.

Жизнь есть усилие. Кстати, в испанском языке у слова «усилие» синонимы: «отвага», «порыв».

У отважной Лии Ахеджаковой — человека жизни, человека порыва, человека сердца — сегодня юбилей.

Поздравляем и очень, очень любим!

Я вспоминаю эти монологи Ахеджаковой и тот прекрасный спектакль Могучего, который, увы, уже не идет в «Театре Наций». Помню, как актриса Юлия Пересильд рассказывала: «Когда шли репетиции у Могучего, у нас были свои, и всего час перерыва днем на кофе, но Женя Миронов нам с Чулпан Хаматовой говорил: «Кофе потом быстренько выпьете. А сейчас бегите на самый верх и тихо оттуда смотрите, как Ахеджакова у Могучего репетирует. Такого вы больше нигде и никогда не увидите». И мы бежали наверх. И смотрели, не отрываясь. Это был высший класс».

Как-то Ахеджакова призналась мне: «Терпеть не могу крепких профессионалов!» И вот когда вижу, как к ней кидаются в каком-нибудь антракте Резо Габриадзе или Риманас Туминас, с какой радостью разговаривают, с какой влюбленностью на нее смотрят, думаю: разве просто на крепкого профессионала они бы так реагировали?!»

К Ахеджаковой прилипло, что она отмороженная демократка и оппозиционерка. Я бешусь, когда это слышу. Потому что Ахеджакова ни коем образом не отмороженная, она — абсолютно нормальная.

У нас ведь сегодня как? Патриоты удавятся, но о демократах слова доброго не скажут, а демократы, хоть что хорошего власть сделает, плеваться будут, а тех, кто с властью имеет дело, даже если это святое дело — заклеймят позором. А Лия Ахеджакова первая ринулась защищать Лизу Глинку и Чулпан Хаматову, когда на них напали демократы и либералы.

Кстати, немногие люди тогда Лизу и Чулпан защищали. А вы о Лии говорите — отмороженная?!

Конечно, Лия Ахеджакова — Дон-Кихот в юбке. В чистом виде кихотизм. Уже много лет борется за права 711 крестьянских семей из города Верхние Пышмы Свердловской области, которых «обули» — отобрали земли и коров, и теплицы. На свои деньги наняла для них адвоката, ничего не получается, но не бросает этих крестьян. И Кирилла Серебренникова защищает, таскается по судам, и папе его очень пожилому и больному звонит в Ростов постоянно, успокаивает. И за правозащитника Юрия Дмитриева бьется насмерть.

Но театр остается главным.

С прекрасным спектаклем «Мой внук Вениамин» ездит по стране. Это по пьесе Людмилы Улицкой. Режиссер молодая, очень сильная Марфа Горовец, ученица Сергея Женовача. И замечательная художница Вера Мартынова, ученица Дмитрия Крымова. («И вот ты приезжаешь в маленький город, в маленький театр. Заходишь в гримерную: столики все поломанные, пол в дырах, в каких-то латочках. Не ремонтировали все это с 1945 года. И сцена, и зал тоже давно не видели ремонта. А дыхание зала сразу говорит тебе, что этот город любит театр. Принимают каждое слово. Играть фальшиво — это отпадает сразу. И ты становишься вдруг очень хорошим артистом, очень честным, и любая фальшь в тебе умирает. И какие благородные и благодарные зрители, и как они понимают тонкие вещи, и как чувствуют метафору. Значит, этот театр сформировал этот город».)

Спектакль «Современника» «Игра в джин» я уже три раза смотрела. И каждый раз он становится все лучше и лучше. А Лии на полном серьезе кажется, что на сей раз был провал. Звоню недавно, хвалю, а она сразу перебивает и начинает хвалить своего партнера Василия Бочкарева. Всегда щедра на похвалу другим, а в свой адрес стесняется слышать комплименты. Единственно кого обожала слушать часами, так это мою ныне покойную коллегу и подругу Эльвиру Николаевну Горюхину. Та после ахеджаковских спектаклей звонила ей и устраивала такой разбор полетов, все критики мира отдыхают. И Лия мне потом пересказывала: «И вот я слушаю, слушаю, и такая меня гордость распирает, щас, думаю, друзьям перескажу, но кладу трубку, и обнаруживаю, что, кроме слова «мировоззренческий», ничего не помню».

…А когда ее спрашивают, почему она так любит читать «Новую газету», Ахеджакова в ответ смеется: «Должна же я знать, что я на самом деле думаю».