Россия будет строить мост на Сахалин. Владимир Путин заявил на ВЭФ‑2017, что этот вопрос предметно изучается правительством. Правда, специалистам пока непонятно, мост это будет или тоннель. Но зато мне понятно, что его будут строить Ротенберги. Об этом нигде не говорится публично, никакой тендер еще не объявлен. Но я могу сделать ставку на Ротенбергов прямо сейчас и не боюсь проиграть.
Дело тут не в конкретной фамилии и не в том, кто кому приходился спарринг-партнером по дзюдо. Все последние 20 лет экономическая, политическая и социокультурная жизнь в России идет по принципу отмирания разнообразия. Попробуйте, например, выбрать мэра Москвы себе по вкусу. Или найдите в России надежный, но негосударственный банк. Если не получается, то вы сейчас примерно в таком же положении, в каком пребывает глава «Газпрома» или председатель правительства, когда им нужно найти генподрядчика для очередного мегапроекта.
Выжигание конкуренции — естественно в условиях такой формы общественного устройства, которую наша страна в общем-то с удовольствием приняла под брендом «стабильности» и теперь не отказывается от нее, хоть и признает, что это «застой». Потому что конкуренция — это всегда риск, угроза, вызов. А вдруг выберут не тебя? А вдруг ты сам выберешь не того? Отсутствие вкуса к риску — нормально для большинства. Нынешняя власть просто сумела этим технично воспользоваться и продать большинству идею несменяемости себя как гарантии отсутствия рисков. Но это не более чем риторический прием.
Стабильность-то закончилась в 2008 году, и с тех пор страна приняла и вынесла на себе те еще риски. Две волны экономического кризиса, две прокси-войны (одна легальная и одна не очень), массовые протесты и их репрессивное подавление, внешнеполитическая изоляция и экономические санкции. Власть не только не всегда успешно управляет этими рисками, она часто сама их создает. А уже постфактум госпропаганда переводит случайные события в разряд предопределенных. Был ли у руководства страны выбор: забирать ли Крым или нет? Не было, и это подтвердили итоги референдума. А если уж Крым наш, то можно ли не строить мост? Очевидно же, что без него теперь никак. А если нужен мост, то кто его будет строить? Это сейчас очевидно, что Ротенберги, но мог ведь и Тимченко, были планы. Но теперь, когда Ротенберги построили Крымский мост с опережением графика, конкурентов на сахалинском проекте у них вообще не осталось…
Когда заходит речь о структурных реформах, то почему-то под этим соусом нам продают повышение пенсионного возраста или даже НДС. Хотя если реформы структурные, они должны менять основания, на которых стоит экономика, и стоит неуверенно, непрочно. И вот дикая боязнь конкуренции, привычка принимать стратегические решения узким кругом и этим же кругом делить редкие ресурсы — как раз одно из таких гнилых оснований.
Эта конструкция, кстати, воспроизводится при разных политических режимах. Да, при советской власти узкий круг брал себе меньше, чем сейчас, но это детали. Главное, никто не ставит под сомнение его право взять все и поделить на свое усмотрение. Наоборот, в этом большинство видит социальную справедливость, а сама идея конкуренции ассоциируется с диким капитализмом. Мол, каждый хочет урвать свой кусок. Идея о том, что при высоком уровне конкуренции появляются новые прорывные технологии, которые, по сути, делают богаче не только их авторов и владельцев, но и сразу всех, у нас как-то не приживается.
Кажется, такую систему вообще нельзя сломать. Но ведь получилось же, например, у Илона Маска. Вопреки расхожему мнению, он не вполне себе инноватор, как, например, Стив Джобс. Более того, на высококонкурентных рынках, например, автомобильном, у него получается не очень. Зато Маск суперэффективен в сравнении с монстрами типа Lockheed Martin и Boeing в такой, казалось бы, неконкурентной сфере, как космические запуски.
Постепенно и российский госкапитализм, если допустить в нем конкуренцию, способен эволюционировать. Даже в такой сакральной и чувствительной области, как добыча и экспорт газа. Тут уже есть подвижки: если раньше был только «Газпром», то сейчас появились еще два крупных игрока: «Новатэк» (частный) и «Роснефть». Вы, возможно, удивитесь, но Игорь Иванович Сечин выступает самым последовательным сторонником либерализации газового рынка, особенно в том, что касается его экспорта в дальнее зарубежье. И если мы доживем до тех времен, когда у нас будут три претендента на строительство «Северного потока‑3», то и подрядчики по всей цепочке будут эффективно управлять затратами или хотя бы стремиться это делать.
Пока же в отношении рынка крупных проектов мы находимся в положении советского человека, который бывал за границей и видел прилавки продуктовых магазинов, но у себя может выбирать между двумя сортами кефира: вчерашним и позавчерашним.
