— Проститутку! — воскликнул Чихачёв. — Да, именно проститутку! А не заводить серьезный роман, у тебя же семья. И не смотреть порнушки. Извини меня, но надо быть взрослым человеком.

Ворожеев покраснел и слегка взмок: он был полноват, ходил с двумя расстегнутыми пуговицами на сорочке, но все равно ему всегда было жарко. Разговор шел о том, что он, здоровый сорокалетний мужчина, совсем потерял интерес к этой стороне жизни. Вот он и встретился с другом юности Чихачёвым, про подвиги которого еще в институте ходили легенды, весьма, кстати говоря, увлекательные: он жил с двумя сестрами, он переспал с матерью невесты, в любом заграничном городе тут же заводил любовницу, и все такое прочее. А Ворожеев был в этом смысле человек скромный: женился и успокоился. Но к сорока годам успокоился настолько, что это стало его беспокоить.

— Ишь, зарделся, как красна девица! — подкалывал его Чихачёв. — Это у тебя от робости. И от скуки жизни. Твоя сексуальность уснула! Разбуди ее, взбудоражь! Возьми экзотическую девчонку… А кстати, где супруга?

— Уехала с дочкой в Черногорию, — сказал Ворожеев. — На все лето.

— На все лето? — засмеялся Чихачёв. — Значит, сама виновата!

Девушка жила в районе Беляево. Квартира была маленькая и чистая, с огромной кроватью и телевизором на противоположной стене. Там крутилась какая-то эротика.

— Выключи, — скомандовал Ворожеев.

Она стала раздеваться.

— Вы из Азии? — спросил он.

— Из Евразии типа, — усмехнулась она. — Лучше на «ты».

— Якутка, что ли?

— Бурятка наполовину. А что?

— Я ведь не просто потрахаться. Мне, понимаешь, нужно, чтобы ты во мне разбудила уснувшую сексуальность.

— Не вопрос, — она подошла к Ворожееву, лизнула его в шею и стала расстегивать ему ремень на брюках. Присела на корточки.

— Погоди! — сказал Ворожеев и отшагнул назад. — Присядем. Ты мне лучше расскажи, как твоя сексуальность проснулась в первый раз.

— Ночью, — сказала она. — Увидела, как сестра на соседней кровати со своим парнем. Я проснулась. И сексуальность тоже. Типа захотелось. Но я еще маленькая была.

— А ты вообще знала, что это такое?

— А то. Мы же сначала в деревне жили. Это городские такие невинные, а мы с детства видели, как баран овцу кроет, например.

— Хорошо было в деревне?

— Ого!

И она стала рассказывать про забайкальскую степь, огромную и чуть волнистую, то желтую, то коричневую. Про горы на горизонте. Про синее небо с облаками, как громадные волшебные башни. Про стада овец, про лошадей и собак. Про бабушку и дедушку, папу и маму, братьев и сестер.

— А зачем ты тогда в Москву приехала? — спросил он.

Она поглядела на часы и сказала:

— У меня через полчаса другой клиент. Мне, конечно, с вами очень интересно, но давайте уже скорее.

— Давай я лучше в другой раз приду.

Другой раз был послезавтра. Она рассказывала про школу, учителей, про тетю, у которой жила. На следующей неделе было еще два дня — на этот раз про любимые книжки, но про первую любовь она как-то избегала. Еще через неделю Ворожеев добился-таки про первую любовь. Это была грустная история с пьянкой, битьем и абортом, но она сказала, что все уже забыла и простила, и стала рассказывать, как умер папа, мама тут же вышла замуж, как старшая сестра отжучила у мамы дом, и мама с отчимом и младшей сестренкой забомжевали, а потом отчим по пьяни упал головой на острый камень. Теперь мама с сестренкой, считайте, пропащие совсем, пьют и колются. Так ей тетя написала. Она их уже давно не видела. Но на все воля небес, — она подняла голову к потолку, закрыла глаза и сложила ладони.

— Сансара? — спросил Ворожеев.

— Ну типа, — недовольно сказала она. — Хотя не знаю точно.

Ворожеев вдруг понял, что эти свидания обходятся ему в полтинник в месяц. Словно бы прочитав его мысли, она предложила скидку. Но Ворожеев сказал: «Нет, нет, что ты!»

Ходит он к ней до сих пор.

Развелся с женой, рассорился с дочерью, купил маленькую квартирку в Беляево. А на все вопросы Чихачёва машет рукой и расстегивает на сорочке третью пуговицу; он очень растолстел за последние годы.