С божьей помощью

В тридцатиградусную жару в свечном ящике душно. Здание храма выстроили несколько лет назад, никакой прохлады под гипсокартонными сводами не ощущается. «С 7.30 до 18.00 без перерыва на ногах. В такую погоду тяжело. Да и от людей сколько выслушаешь, ведь в церковь идут в основном с бедой», — вздыхает свечница Наталья Витальевна. Тем не менее работу в церковной лавке она считает большой удачей, «а куда еще в 61 год устроишься?».

С 26 лет она работала аппаратчицей на химкомбинате. В 45 лет оформила льготную пенсию, но продолжала работать до 51 года, пока на заводе не объявили сокращение. «Нас с удовольствием взяли в охранное агентство. Обучили, выдали спецодежду. Пенсионеров ставят обычно в магазин или какое-нибудь социальное учреждение. Мы с напарницей попали в школу. Стояли на входе с 7.00 до 19.00 шесть дней в неделю. Сентябрь прошел, октябрь. Нам ни копейки не заплатили. Можно всякое понять, мы терпели. Но перед осенними каникулами попросили хотя бы аванс. Как начальство ругалось! Мол, обнаглели старики, еще и денег требуют. В школе нам сказали, что родители платят ЧОПу каждый месяц. Тогда мы решили с помощью журналистов наши зарплаты выколачивать». После скандала в саратовской прессе фирма выдала женщинам обещанную минималку.

Наталья Витальевна устроилась в водоканал контролером. «Снять показания счетчика — дело нехитрое. Вопрос в том, где этот счетчик находится. В пятиэтажках подвалы залиты. В частном секторе в калитки стучишься: может, откроют, а чаще облают. В Агафоновке был запоминающийся абонент, шишка из мэрии. Хороший дом у него, забор огромный, а долг за воду — еще больше. За два года ни разу этого человека не видела. Нажимаю на звонок: вместо хозяина ротвейлер здоровый выбегает. В офисе мой начальник на меня собак спускает: ты не можешь договориться!»

Из водоканала собеседница ушла по распространенной среди пожилых работников причине: потребовалось ухаживать за слегшей мамой, потом сидеть с внучкой. Увольнение бабушки обходится семье дешевле услуг сиделки или няни.

Внучка доросла до детсада, и Наталье Витальевне повезло с местом в церковной лавке. Она получает здесь 6 тысяч рублей в месяц (как это часто бывает с рабочими местами для пенсионеров, зарплата неофициальная). Пенсия составляет 14 тысяч рублей. Из этой суммы 4,7 тысячи рублей уходит на ипотеку. 2,5 тысячи — на оплату кредита, взятого на лечение зубов. Еще около трех тысяч — на коммунальные услуги. Весной собеседница позволила себе «эрзац-шопинг»: отнесла к хорошему сапожнику пять пар обуви, купленной десять лет назад. Ремонт обошелся в 2,5 тысячи рублей.

«Поднять пенсионный возраст — не значит продлить молодость. Я до 40 лет не знала даже названий таблеток. А потом здоровье посыпалось. В 45 мне понадобились очки +1,5. В пятьдесят лет — уже +2,5. В 55 началась гипертония. Скоро давление 140 стало нормой. Сейчас норма — уже 160. Сегодня утром я проснулась со 190. Ну какой из меня работник?»

Старикам здесь не место

«В банках сотрудников не сокращают — это неприлично. Топ-менеджеры пишут заявления по «собственному желанию», — вспоминает Наталья Николаевна, бывший заместитель руководителя одного из саратовских банков. С началом кризиса ее первой попросили на выход. «Потом уволили всех. На освободившиеся места набрали молодых мальчиков и девочек, но зарплату им положили гораздо меньше нашей».

Наталье Николаевне было пятьдесят. В трудовой книжке — 30 лет стажа, должности главного бухгалтера, начальника отдела, замдиректора. Женщина разослала резюме куда только можно. «Как говорят американцы, если ты не обратился в 200 организаций — ты никуда не обратился. Редко кто честно отвечал, что я не подхожу по возрасту. Большинство вежливо отмахивались: ну что вы, с таким послужным списком вы найдете достойное место».

Безработная понимала, что с финансово-кредитной отраслью нужно попрощаться. «В банк, как правило, после 35 лет сложно устроиться. Опыт сейчас не важен: благодаря современным программам работа разделена на мелкие операции, с которыми справится любой выпускник вуза».

Наталья Николаевна была согласна на значительное понижение в должности. Но трудовая книжка с упоминаниями руководящих позиций играла против нее. В серьезных компаниях желание высококвалифицированного кандидата занять простенькую вакансию вызывает подозрение.

Наталья Николаевна рассмотрела самые непрестижные места, где, казалось бы, никому не отказывают. «На кассу в супермаркет меня не взяли из-за отсутствия опыта работы с наличными. Продавцом-консультантом не приняли, так как непритягательно выгляжу. Билетером в театр — тоже нет, без объяснения причин».

Еще до увольнения из банка саратовчанка, следуя общеизвестным рекомендациям хедхантеров, получила дополнительное образование: повысила квалификацию в сфере менеджмента и окончила курсы по массажу лица. Служба занятости направила ее на дополнительные занятия по программе «1С. Бухгалтерия». «Но на бирже мне сразу сказали: это только моральная поддержка, чтобы вы не чувствовали себя брошенной. А работу вы все равно не найдете», — вспоминает собеседница.

По сведениям кадрового агентства Kelly Services, опубликованных РБК, рассматривать кандидатов старше 50 лет работодатели готовы в исключительных случаях. В опросе агентства участвовали 300 представителей компаний. На сегодня возрастные ограничения касаются соискателей в возрасте старше 40 лет. 69 процентов менеджеров признались, что им приходилось отказывать кандидатам именно из-за возраста. Чаще работодатели сомневаются в способности немолодых людей обучаться и налаживать отношения с коллективом, а главное — с начальником, у которого меньше опыта, чем у потенциального подчиненного. Только восемь процентов опрошенных Kelly Services компаний имеют программы переобучения сотрудников старшего возраста.

Наталья Николаевна потратила на поиски работы больше года. «Я оптимизировала расходы на косметику. Мыла голову хной. Вместо скраба использовала овсянку с солью. Полностью отказалась от лекарств, благо всю жизнь занималась йогой. Это было ужасно. Жить не на что». Наконец, друзья помогли получить место бухгалтера с зарплатой 11,2 тысячи рублей. С облегчением смеясь, Наталья Николаевна говорит: «Спасибо, что взяли».

По сельским пенсионерам ударил карантин

Дорогу к Бутурлинке перегораживает дезбарьер: широкая полоса опилок и две таблички. На маленькой красной написано «Африканская чума свиней», на белой длинной — «Карантин». На санитарном посту никого нет — чужие сюда не ездят. Асфальт, не ремонтированный с 1980-х годов, пришел в такое состояние, что дорогу надо объезжать по полю. 50 километров от райцентра мы ехали почти два часа. Рейсовый автобус в Бутурлинку отменили два года назад. Бомбилы просят от 1,5 тысячи рублей.

В середине июня в одном из дворов по улице Центральной неожиданно погибла свинья. Анализ показал вирус АЧС. Заболевание неопасно для людей. Но для свиней не существует ни лекарств, ни прививок. По ветеринарным правилам все поголовье в селе уничтожили. На заброшенном поле слева виден свежий глиняный отвал. Изо рва еще поднимается белый дым. Ветер доносит запах паленого.

«В каждом дворе свинью держали. Мы только скотиной живем», — говорит местная пенсионерка Валентина. У нее была свиноматка и 10 месячных поросят. «Приехали ветеринары, говорят: мужика ищи, усыплять будем. А где я в нашей деревне мужика возьму? Я зубы сцепила, сама держала маленьких, они кололи. Привезли грузчиков. Стали туши в телегу с трактором бросать. Я в дом убежала, не могла смотреть».

Валентина со слезами рассказывает, как вставала в четыре утра, варила для поросят картошку, молола фураж на зернодробилке. Кормила хрюшек три раза в день. Она пытается объяснить, что означает свинья для бюджета сельского пенсионера: «Я 32 года отстояла в сельпо. Работа тяжелая: мешки по 50 килограммов, помещение холодное. Мне 55 только исполнилось, но ни спина, ни ноги уже не служат. Пенсию мне назначили 8700 рублей. Этого хватит на свет, газ, телефон. Остальное — подворье».

Свинья дает пожилым сельчанам наиболее доступную возможность заработать. Месячного поросенка можно купить за две тысячи рублей. На сезон ему понадобиться тонна зерна, это около 5 тысяч рублей. Через семь-восемь месяцев можно сдать мясо перекупщикам по 120–150 рублей за килограмм. За уничтоженных свиней владельцам положена компенсация. Сумму определяют по среднерыночной цене, рассчитанной Саратовстатом, — 95 рублей за килограмм.

С начала года вспышки АЧС обнаружены в пяти районах области. В прошлом году было отмечено более 50 случаев болезни в 14 районах. Это один из худших показателей в стране. Чума активно распространяется, так как сельчане экономят на кормах и ветеринарном обслуживании. Павшую «неучтенку» выбрасывают в лес, заражая диких кабанов, которые разносят вирус на новые территории.

В зонах поражения полгода во время карантина и еще в течение года после нельзя заводить свиней. Перейти на «рогатку» смогут не все. Двухнедельный теленок стоит 15 тысяч рублей. До достижения товарного веса его надо откармливать в течение двух лет. Заготавливать не только фураж, но и сено, платить пастуху. Валентина планирует развести побольше цыплят. Но в соседних Калининском и Петровском районах уже введен карантин по птичьему гриппу.

Если в городе соискателю предпенсионного возраста найти работу сложно, то в маленьком селе это невероятно. От колхоза «Родина» остались бетонные столбики на месте ферм. Во дворе детсада пасутся черные козы. Окна в здании выбиты. Пробираемся к школе по двору, заросшему крапивой по пояс. На двери черного хода висит табличка: «Бутурлинский ФАП. Режим работы 8.00–15.48». Ниже — замок. В разросшейся сирени перед парадным крыльцом еле виден бетонный Ильич. Школьная часть здания тоже заперта. Как рассказывают жители, всего в селе полтора десятка учеников. Дополнительные сотрудники в школу не требуются.

«Вы читали учебник, а я читала жизнь»

Ирина Эдуардовна стелет на круглый стол скатерть цвета чайной розы и салфетку с нарисованными чайниками и кофейниками. Это не просто салфетка, а иллюстрированное пособие для самых младших учеников. «Пока здоровье позволяло, я ходила по урокам к обеспеченным людям на дом. В комнаты меня не приглашали, занимались на кухне. Стол — как арена ледового дворца. На одной половине — я с учебниками, на другой — фрукты, печенье, чай. Мама ученика ничего не предлагает. Взрослых не перевоспитаешь. Но детей, которые приходят ко мне на занятия, я учу: первый вопрос, который задают посетителю в хорошем доме: «Tea? Coffee?»

В детстве Ирина Эдуардовна говорила на польском, украинском, русском, «пыталась лопотать по-татарски и по-фински». Ее отец Эдуард Устинович был наполовину поляк, наполовину литовец. В 1938 году его выгнали из военного училища. «На улице ему больше не кланялись. В маленьком городке, в квартире с общей кухней это надо было пережить». К счастью, ему позволили «искупить вину» на финской границе. Армейское подразделение формировалось в Казани. Там и родилась собеседница в 1940 году. «Бабушка велела назвать меня по-польски Ирэна».

В начале войны девочка с матерью и братом оказалась в украинских Сумах. «Город чудный, как бонбоньерочка. Отец объяснял: поэтому вы и выжили, со стратегической точки зрения, этот населенный пункт — ноль. Нас почти не бомбили».

«Дети войны почему-то помнят почти все с самого раннего возраста. Зимней одеждой служили шали, связанные из остатков шерсти: ребенка заворачивали так, чтобы получался и головной убор, и пиджачок. Дядя делал для нас бурочки — стеганые боты. Что мы ели? Солодушки из сахарной свеклы, горох, фасоль… Фашисты это не отбирали. Иногда на окраине города по ошибке падали посылки, сброшенные с самолетов для партизан. В коробке было сухое молоко и коричневый сахар. Мне говорили, что это американские конфеты».

Первое слово, которое Ирэна выучила на немецком, — Seife. Мама выменивала у солдат (в городе стояли тыловые подразделения, набранные из немецких крестьян) мыло для детей, «ей было унизительно, что у нас завелись вши». Немецкая комендатура расположилась в соседнем здании. «Мама обратилась к их врачу, когда я погибала от кори. До сих пор помню запах дорогого одеколона, сукна, прохладные руки. Он сделал укол. Из носа у меня потоком пошла кровь. Врач сказал маме: «Это кризис, фрау. Ребенок будет жить». И дал мне ложечку красного вина. Сейчас многие не верят, что на войне люди могли сохранять в себе человека. Но вы читали учебник, а я читала жизнь».

После войны семья вслед за отцом приехала в Бреслау. «На стенах были немецкие таблички. В кранах — горячая вода. На каждой полочке царила идеальная чистота, любовно сложенные вещи. Уходя, хозяева надеялись, что люди этим воспользуются» (массовая эвакуация гражданского населения была объявлена в Бреслау в январе 1945-го, за три месяца до капитуляции). Офицерскую семью поселили в опустевшую квартиру священника. «Мама развела огород. Приходили соседки и спрашивали: почему у пани даже огурцы цветут, как розы? — смеется Ирина Эдуардовна. — Многие офицерские жены не хотели учить польский, мол, пусть Польша говорит по-русски, мы заслужили. Мама, украинка по происхождению, считала по-другому. Нас с братом отдали в польский детсад. В магазин меня посылали со списком покупок на немецком».

Однажды в 1990-е, когда семья уже жила в Саратове, Эдуарда Устиновича пригласили на новогодний праздник в районную администрацию. «Концертный зал был на втором этаже, на первом — столовая. Оттуда так вкусно пахнет, ножи звенят. Папа обрадовался: «Может, нас чем-то угостят?» Концерт подошел к концу. Папа говорит: «Ирочка, давай еще пять минут подождем, может, нам принесут по маленькому пакетику конфет?» Я спрашиваю потихоньку вахтершу. Она отвечает: «Для вас станцуют и все, можете идти. Столовую другая организация арендует под банкет».

Что в кармане репетитора

Ирина Эдуардовна преподавала английский в саратовском университете. На пенсию она вышла рано, отработав всего полгода после 55-го дня рождения. Нужно было ухаживать за лежачим отцом и дочерью, инвалидом второй группы. Репетиторство стало единственной возможностью пополнить бюджет. Собеседница занимается только индивидуально, урок длится два часа. «Мы, университетские, любим работать филигранно», — улыбается она. За занятие берет 400–500 рублей.

Репетиторы относятся к категории самозанятых. Государство давно присматривается к их карманам. С 2017 года для самозанятых действуют налоговые каникулы. По сведениям ФНС на 1 апреля, на учет по всей стране встали 1289 человек. Всего, по оценкам экспертов, свое крошечное дело ведут около 15 миллионов жителей России.

«На пенсию не выжить, а работать нельзя — нужен патент. Но я не могу заранее оценить сумму потенциального дохода. У учеников есть каникулы, командировки, есть «голова болит». Летом — отпуска, зимой — больничные. По независящим от меня причинам я могу неожиданно остаться без прибыли, а деньги, потраченные на патент, не вернешь», — разводит руками преподаватель.

С января в четырех регионах запустят эксперимент по взиманию налога с самозанятых: шесть процентов с выручки. ФНС обещает выпустить специальное приложение для смартфона, при помощи которого преподаватели, няни, сиделки и домработницы должны пройти биометрическую идентификацию, зарегистрироваться в службе, вести книгу продаж, перечислять платежи и т.д. Никакого смартфона у 78-летней Ирины Эдуардовны нет.

«Стул для меня — как пароход. Точно так же не могу купить новый. Не на что отремонтировать вентилятор, — преподаватель кивает на агрегат у балконной двери. — Мы учимся обходиться без бытовой техники. У половины моих знакомых пенсионеров уже нет утюгов. Покупаем жатую одежду, чтобы не гладить».

Ирина Эдуардовна ставит на стол тарелку с маленьким клубничным тортиком. Извиняется, что добавляла желатин на глазок, «весы ушли в ломбард» так же, как и кондитерская лопаточка, бокалы, заварочный чайник и другие вещи. Именно поэтому Ирина Эдуардовна стесняется назвать в газете свою фамилию. «Нищета. Осталось единственное серебряное кольцо мамы. Рука не поднимается продать. Да вот рога в коридоре — в ломбарде не берут, говорят, такой товар не идет».

Пенсия преподавателя составляет 10,6 тысячи рублей. Плата за коммунальные услуги в двухкомнатной квартире — 7,5 тысячи. «Тут еще ворота подоспели: нужно сдать на установку по 3 тысячи рублей с квартиры».

«Большинству пенсионеров помогают дачи и дети, поэтому они на свои 14 тысяч рублей могут прекрасно жить и говорить: ура, Путин! Я должна прокормиться на разницу между пенсией и платой за ЖКУ. Хорошо, что я мяса не ем.Рыбу покупаю по 100 рублей, делю по 80 граммов в день, чтобы не было белкового голодания. Обязательно беру молочку, упаковку творожка растягиваю на три дня. Яйцо — это уже предмет роскоши». Как признается собеседница, в меню «превалируют, конечно, крупы». Крайне редко бывает куриная ножка. В основном пенсионерка варит постные супы из овощей. Увидев постоянную покупательницу, торговец на базаре спрашивает: «Как всегда?» — и собирает в пакет помидор и морковь по одной штуке, огурцы и лук — по две, а также четыре картофелины.

«Когда-то я знала всех прим в саратовской опере. Не пропускала ни одной премьеры в филармонии, ТЮЗе, драме. Сейчас изредка выбираюсь в консерваторию», — говорит Ирина Эдуардовна. У нее есть свои секреты организации культурного досуга: «Люди недооценивают радио. Я много слушаю. Можно поймать редчайшие музыкальные произведения». Книжный шкаф набит классикой. Отец одного из учеников бесплатно приносит качественную современную литературу.