В ЕСПЧ на сегодняшний день находится уже третье дело, связанное с гибелью в колонии онкобольной женщины, которая не получала там должного лечения. Ранее Страсбург вынес решения по делам двух других осужденных, которые умерли в условиях несвободы. Россию обязали выплатить их семьям 35 тысяч евро.

В исправительной колонии у осужденной Екатерины Нусаловой, чье дело сейчас рассматривает Страсбург, обнаружили злокачественную опухоль 4-й стадии. Сопутствующие заболевания: поражения костей позвоночника, гепатит, ВИЧ. Спустя год после постановки диагноза состоялся суд по поводу УДО. Но в освобождении Кате отказали. Отпустил тяжелобольную женщину лишь суд второй инстанции (пришлось вмешаться уполномоченному по правам человека Ленинградской области Сергею Шабанову). Покидала стены учреждения Екатерина в инвалидной коляске. По просьбе уполномоченного, дома в Мурманске ее встретила скорая и отвезла сразу в больницу. Катя умерла через два месяца. У нее остались двое детей.

В феврале 2018 года ЕСПЧ вынес решение в пользу Марии Бухтеевой, которая погибла в колонии из-за отсутствия лечения. Суд приравнял неоказание должной медицинской помощи к пыткам. В октябре 2017-го Страсбург вынес решение по делу Оксаны Семеновой, которая также умерла от рака («Новая», № 38 от 11 апреля 2016 г. — «Срок не закончился. Закончилась жизнь»). Бухтеева и Семенова были соседками по палате тюремной больницы имени доктора Гааза (Санкт-Петербург).

Осужденной по 228 статье УК РФ («Незаконные приобретение, хранение, перевозка, изготовление наркотиков») Семеновой был официально диагностирован рак 4-й стадии. Однако суды в освобождении по болезни ей отказывали. В больнице им. Гааза она и умерла.

В 2013 году Марию Бухтееву приговорили к 8 годам и 1 месяцу заключения (тоже 228 ст. УК РФ). Для отбытия наказания она была этапирована в Саблино Ленинградской области. Там она почувствовала боль в груди. Сначала Марию долго не выводили к врачу. Впрочем, это обычное дело: в исправительных учреждениях есть только штатные терапевт, психиатр и гинеколог, всех остальных специалистов заключенные могут ждать месяцами. И это одна из причин, по которой диагностика раковых заболеваний в СИЗО и колониях происходит лишь на последних стадиях. В тюремную больницу им. Гааза Мария попала только в ноябре 2015 года, через 7 месяцев после первой жалобы на здоровье. Диагноз: рак 4-й стадии. Суд состоялся 17 марта 2016 года. Выступил онколог: «Кровотечение может открыться в любой момент. При таком кровотечении пациент теряет один литр крови за 10 минут. Если начнется кровотечение, я физически не успею перевезти ее в диспансер».

Член ОНК Леонид Агафонов, присутствовавший на заседании, вспоминает: «Прокурор начал задавать вопросы, касающиеся материалов уголовного дела, за которые Бухтеева уже была осуждена. Суд не посчитал нужным выслушать людей, которые знали, чем чревато дальнейшее пребывание в стационаре с ограниченным койко-местом и без лечения». В итоге суд отказал в освобождении по УДО. Мария умерла через 19 дней, не дожив до своего 29-летия. У нее осталась маленькая дочь.

После того как решение ЕСПЧ по делу Бухтеевой было вынесено, уголовное дело по статье «Халатность» завели в отношении бывшего начальника тюремной больницы им. Гааза Дмитрия Иванова.

— Начальник тюремной больницы попал под суд, но его просто сделали крайним, — говорит правозащитник Леонид Агофонов. — А привлекать надо всю цепочку причастных. 7 месяцев Мария не могла попасть к врачу, да и сейчас проблема не решена. Онколог в больнице им. Гааза появился, но до сих пор нет лицензии на химию и лучевую терапию, а имеющееся оборудование и квалификация врачей не позволяют ее получить, не решена проблема с конвоем. Сейчас в больнице всего 132 места для больных, этапируемых со всей России, а женских — всего 20. То есть просто попасть туда на хоть какое-то лечение очень сложно. Нужно ли говорить, что при этапировании из Калининграда или Камчатки сложность состоит уже в том, чтобы доставить женщину живой.

Тем не менее правозащитники и юристы констатируют: положительная динамика все же есть. С 2017 года значительное количество решений судов об освобождении от отбывания наказания в связи с болезнью выросло. В 83% случаев тяжелобольных заключенных освобождали (против 44,4% в 2016-м). Почему только это нельзя было сделать, не дожидаясь смертей и решений ЕСПЧ?

Наталия Донскова — для «Новой»