Родной брат оппозиционера отсидел три с половиной года по так называемому делу «Ив Роше». У самого Алексея вчера тоже закончился срок по этому делу (из-за которого он формально не смог принять участие в президентских выборах). В 2014 году Замоскворецкий суд Москвы вынес обвинительный приговор обоим братьям, но, по решению судьи, Алексей смог бы исправиться на воле, а его брат — нет.

По версии следствия, братья Навальные во время сотрудничества с компанией «Ив Роше Восток» (российское представительство французской косметической компании), пользуясь должностным положением Олега (он тогда был главой внутренних почтовых отправлений филиала ФГУП «Почта России»), навязали косметической компании в качестве посредника при перевозках свою фирму «Главное подписное агентство». И не просто навязали — ещё и стали оказывать транспортно-логистические услуги по завышенным ценам (заказы передавали субподрядчику, а разницу забирали себе). Однако защита Навальных утверждала, что Олег просто советовал воспользоваться услугами своей фирмы, зная изнутри, как работает «Почта России».

Навальных обвиняли в «навязывании» услуг «Ив Роше» и другой фирме, которую позже признали потерпевшей еще в одном эпизоде дела, на 30 миллионов рублей. Их братья якобы отмывали на семейной «Кобяковской фабрике лозоплетения».

Вот только после проверки, проведённой финансовым директором «Ив Роше Восток» внутри компании, выяснилось, что сотрудничество с фирмой Навальных никаких убытков им не принесло. Представители «Ив Роше» отказались выступать на суде потерпевшими, защита настаивала на том, что заявления об ущербе фирмы написали под давлением следователей. Но это суд уже не интересовало. Не интересовало его и решение ЕСПЧ, вынесенное в октябре 2017 года и признавшее нарушения в деле «Ив Роше», — Навальным выплатили компенсацию, но приговор оставили без изменения.

…Ближе к шести утра у ИК-5 собрались сонные журналисты. Срок заключения Олега заканчивался в субботу, но существует такое понятие – «президентский день»: зэка выпускают чуть раньше, если конец его срока приходится на выходной. У ворот колонии чей-то телефон раздавал символичный «free Wi-Fi».

Те, кто рангом пониже, торопливо шли к воротам и прятали лица, натягивая камуфляжные кепки расцветки «синий камыш» до самых губ. Те, кто должностью повыше, подъезжали на машинах к самым воротам, плотно задернув блестящие черные шторки на окнах.

Внимание всех было приковано к серым дверям КПП, откуда должен был выйти виновник происходящего. Но пока выходили группками лишь фсиновцы — покурить. Потом, докурив, они брались за работу: начинали теснить толпу журналистов за воображаемую «разрешенную линию», механически повторяя словосочетание «режимный объект».

Алексей Навальный приехал к колонии с женой Юлией, которая была во всем белом и все утро говорила очень мало и тихо. Алексей же, широко расставив ноги в своих вечных «конверсах» и спрятав руки в карманы синих джинсов, громко рассказывал облепившим его журналистам о сложной жизни брата в колонии:

— За три с половиной года Олег был в ШИЗО 8 или 10 раз. Он считается самым злостным нарушителем порядка в колонии. Хотя все его нарушения режима заключаются в основном в том, что он посидел на кровати или вошел куда-то не в той форме одежды. Весь прессинг — это, конечно, не самодеятельность колонии. Все испытания Олег вытерпел весьма героически. Последний раз я его видел полгода назад, и он выглядел очень бодрым.

К испытаниям брата Алексей отнес невозможность покупать в тюремном магазине определенные продукты —

До самого выхода Олега Алексею не было покоя. То полицейские подойдут составить протокол за съемку режимного объекта (съемку вели журналисты, но протокол все равно выписывали на имя Навального), то представители орловского филиала ФБК по очереди начнут с ним фотографироваться, то активисты «Открытой России» подсунут подписать петицию против повышения пенсионного возраста, то попросят «написать добрые пожелания» на форзаце «1984» Оруэлла.

Лишь иногда Алексей отвлекался от общественной деятельности: полушепотом обсуждал со знакомыми музыкальный фестиваль «Боль», записывал истории в «Инстаграм», а когда за воротами колонии проходил строй заключенных, сосредоточенно смотрел на их ноги, обутые в туфли, в каких у нас полстраны вышагивает (из-за ворот можно было разглядеть только ноги).

Олег появился, когда все уже расслабились.

— Бразза, АУЕ, — крикнул он из-за спин журналистов. Алексей кинулся обнимать своего изменившегося за время брата: Олег вышел в солнечных очках и с закрученными, как у Дали, усами.

«Злостный нарушитель режима» вышел из ПКТ (помещение камерного типа, куда помещают за проступки) — эта аббревиатура была написана у него на спине белой краской. Были и еще две аббревиатуры, написанные немного коряво одна под другой — ПТН и ПНХ, которые расшифровать на страницах газеты не видится возможным. Олег готовился к встрече с журналистами.

Братья встали в тени под деревом, и Олег, которого все это время приобнимал Алексей, стал жаловаться на то, что свободное время в тюрьме некуда тратить (это притом что за три с половиной года Олег успел стать блогером, выучить испанский, проиллюстрировать книгу «Русь Сидящая», написать новогоднюю сказку, запустить проект тюремной татуировки и стать, по собственному выражению, «лицом Ив Роше»). На многочисленные вопросы журналистов по поводу дальнейших планов Олег несколько раз повторил, что просто хочет домой, «поесть окрошки и шашлыков».

Журналисты долго не отпускали братьев. Алексей много раз благодарил «всех-всех», а Олег просто повторял: «Вы все такие классные» — и предлагал сфотографироваться.

Напоследок он рассказал, что сотрудники колонии, отпуская его на волю, заверили: прессовали его «не со зла». Несмотря на это, освободившись, Навальный настроен продолжать добиваться справедливости в противостоянии арестантов с администрацией колонии.

Когда праздник жизни и свободы закончился и все разъехались, я подошел к трем одиноко сидящим женщинам на лавке около тюремного магазина. Они были с нами с 5.45 утра — приехали к колонии пораньше с огромными сумками, чтобы успеть первыми оставить передачки своим сыновьям. Все это время они с недоумением наблюдали за всем происходящим у ворот. Они спросили меня: «А кого это сейчас освобождали?» Я ответил.

— А кто это? — спросили меня тетушки.

Вороны каркали над колючкой, ветер трепал разноцветные платки этих женщин. Их сыновьям сидеть еще больше трех лет.