На пасеках начался сезон сбора урожая. Первым откачивают мед, собранный с цветущих кленов. В середине июня пчелы полетят на липу и эспарцет. В июле наступит «большой взяток» — время опыления гречихи, подсолнухов и диких трав. Даже сорняк татарник может стать отличным медоносом. Удивительно, но среди цветочков и трудолюбивых насекомых нельзя укрыться от отечественного правового идиотизма: пчеловоды страдают от российских антисанкций, отсутствия нужных законов и самоуправства агрохолдингов.
Что общего у розы, яблока и пчелы?
«В нашем селе три улицы: Луговая, Зеленая, нам — на Садовую», — показывает нужный поворот пчеловод Дмитрий Маслов. На обочине грунтовки в пышных лопухах стоят дома с пустыми окнами. Официально в деревне Новые Пески числятся 400 жителей, но, как говорит Дмитрий, «это только для выборов»: «Село на глазах вымерло. Еще десять лет назад здесь было 50 коров. Сейчас во всей деревне осталась одна».
В 2000-х Маслов выкупил совхозную пчеловодческую базу. За металлическими воротами — избушка с покосившимся крыльцом, колодец, будка с медогонкой, в кустах видна шиферная крыша омшаника. Прямо к забору подступает лес. «Место отличное. Весной здесь быстро сходит снег. До Медведицы три километра, пойма, влажность, тепло. То, что нужно пчелам».
Желтые и голубые ульи стенка к стенке теснятся на металлических колесных платформах. Когда отцветут лесные деревья, пасеку повезут на поля. Над открытым ульем стоит одетый в белую спецовку Дмитрий Тюрин (пчеловоды часто кооперируются на одной пасеке, чтобы дежурить по очереди). «Первые весенние медоносы — клен татарский и канадский, ива, паклен. Это от него такой дух», — Тюрин отворачивает войлок. Поднимается терпкий приторный запах. Внутри пчелиный домик похож на комод: несколько стоящих друг на друге ящиков, в которых торцом вверх установлены рамки с сотами. Чем сильнее семья, тем выше домик.
Тюрин приносит желтую пластиковую коробочку с сетчатой крышкой. В «клеточке» приехала матка с родословной в десяти коленах. Цена серьезная (племенные матки стоят 200–400 евро), но проблема в другом. С австрийскими пчелами случилось то же самое, что с голландскими розами и польскими яблоками: россияне не могут купить их легально.
«В Европе пчеловод может заказать селекционный материал через интернет, и служба доставки привезет товар к воротам. Отечественный заводчик должен искать кого-то за границей, кто оформит на себя покупку, бросать свою пасеку, лично ехать, контрабандой протаскивать «клеточку» через границу, — говорит Дмитрий Маслов. — На Украину и в Беларусь завозят породистых пчел без проблем, их уровень селекционной работы продолжает расти. А мы застряли».
В избушке пасечников сохранились две дровяные печки: голландка в коридоре и русская беленая печь на кухне. Обе в рабочем состоянии. На край стола сдвинута лаборатория. Странные приспособления с крючками и микроскопом нужны для искусственной инсеминации пчел (при облете матка спаривается с семью-десятью трутнями, и потомство может получиться не лучшего качества, а в лабораторных условиях удается избежать случайных связей). Маслов — единственный в России обладатель европейского сертификата по этой технологии. Приборы своими руками собрал Тюрин. Готовая фирменная лаборатория стоит 2500 евро.
Мед специального назначения
Хозяева приносят миску с сотами. Мед светлый, текучий, очень душистый. Дмитрий медленно, со вкусом пробует: «Лесной. И еще одуванчик чувствуется». Это мед первой откачки. В июле начнется «большой взяток»: пчелы полетят на гречиху, подсолнечник и сорняки (осот, синяк, сурепка).
«На ярмарках какого только меда нет, даже с огурцов, хотя такого не существует, — смеются пчеловоды. — Часто рекламируют мед с расторопши, который якобы лечит сердечные заболевания. Расторопша — это вид чертополоха, сорняк. Где вы видели настолько большой массив этого растения, чтобы пчелы могли собрать с него монофлерный продукт?»
По словам собеседников, не существует «специализированного» меда, исцеляющего от конкретной болезни.
Еще один маркетинговый трюк — не совсем добросовестные торговцы предлагают мед аппетитного белого цвета. Как говорят пасечники, белый мед действительно получается с осота. Но чаще продавцы для получения белой окраски взбивают любой мед миксером.
Что нам стоит улей построить
В мирной жизни Тюрин — начальник пожарно-спасательного караула в соседнем Калининске.
Поездив по пасекам друзей, 19 лет назад Дмитрий купил два собственных улика (собеседник называет пчелиные домики уменьшительно, а самих пчел ласково зовет «девками»).
«Сделал отводки. В зиму поставил пять семей. Две пропали, три остались. За пять лет вышел на 30 семей. Это нелегкий труд. Сегодня меня уже раз десять укусили». «Значит, у тебя радикулита никогда не будет? Пчелиный яд помогает?» — допытывается наш водитель.
«Наоборот, спина — больное место пчеловода, — отмахивается Тюрин. — Улей с медом весит 50 килограммов. Раз в неделю каждый улик нужно поднять: добавить вощину, рамку, сделать вывод маток, почистить гнездо».
По словам собеседников, в Европе сейчас переходят на пенополиуретановые ульи, они легкие, теплые и не страдают от влажности. В саратовском сухом климате обычные деревянные сооружения служат по 10–15 лет. Тюрин делает пчелиные домики из сосны.
Многие жители региона хотят попробовать себя в пчеловодстве. Но банки не дают кредитов на оборудование. Несколько лет назад новички активно пользовались субсидией на открытие собственного дела (50 тысяч рублей от службы занятости): покупали несколько ульев и медогонку. Такие субсидии больше не выдаются.
Пасечники на двух страницах расписали стартовую смету. Пчелопакет стоит от 4,5 тысячи рублей. Рамка — 20 рублей, на улей нужно 30–40 штук. Медогонка — от 15 тысяч рублей. То есть для открытия пасеки в 20 семей требуется 215 тысяч рублей.
За сезон с каждой семьи можно получить 50 килограммов товарного меда. То есть 1000 килограммов с пасеки. Оптовые перекупщики предлагают пчеловодам по 70 рублей за килограмм. По подсчетам собеседников, в первый год «не окупится и треть затрат».
Несладкий бизнес
На столе в избушке лежит самодельная брошюра «Правовое пособие пчеловода». Как рассказывают хозяева, знакомый юрист бесплатно собрал выдержки из всех законов и кодексов, касающиеся пасечников. Им часто приходится отстаивать права при встречах с государевыми людьми.
Например, согласно областному закону о пчеловодстве, платформы и будки считались не транспортом, а сельскохозяйственными орудиями и не подлежали регистрации в ГАИ. Закон отменили в 2000-х. Теперь автоинспекторы требуют документы. Но талонов техосмотра на телеги, которые Тюрин сварил из металлолома, не имеется.
Больше всего пасечников тревожит химическая обработка полей. В 2015 году местный фермер без предупреждения опылил подсолнечник гербицидами. В 2017-м «кукурузник» прилетал дважды за сезон.
«Гибнут не только пчелы, которые были на поле в момент обработки, но и те, что полетят туда завтра и послезавтра. Отравляющее действие вещества сохраняется в течение 30 дней», — говорит Маслов.
В областном законе о пчеловодстве был прописан запрет на применение пестицидов и гербицидов во время цветения медоносных культур. Требования к безопасному применению агрохимикатов перечислены в действующем СанПиНе. Но нормы не соблюдаются, «каждый опыляет когда и чем хочет». Особенно сложно складываются отношения с крупными агрохолдингами, владеющими землей в саратовской глубинке: «Ими из Москвы рулят. Скомандуют: полетели! И они запускают ковровую обработку… какие там пасеки!»
Агрономам с советских времен объясняли пользу пчел, чуть не в каждом колхозе была своя пасека. Современные саратовские хозяйства экономят на услугах агрономов. Исходя из площади посевов, в регионе должно быть около миллиона пчелосемей. По официальной статистике — 34 тысячи. В России, по подсчетам Росстата,— 3,7 миллиона семей. Это в 2,7 раза меньше, чем в 1991 году. Как объясняет Дмитрий, количество ульев уменьшается из-за обнищания жителей: «Мед — не продукт первой необходимости. Раньше бабушки закупали себе ведро на зиму, теперь экономят».
