— Прежде всего: существует ли национальная психология и национальный характер?

— Конечно, как же без этого. Только обусловлены они не биологически, а исторически. Это часть культуры, если угодно. И как раз на наших глазах израильский национальный характер резко изменился. Сегодня евреи — своего рода чеченцы, нация воинов. Книжный мальчик, робкий задохлик со скрипочкой остался в прошлом: современные израильские подростки часто невыносимы, кажутся наглыми и крикливыми, раздражают вседозволенностью. Хотя если вы им сделаете замечание в автобусе — они уберут ноги с сиденья и вообще станут вести себя тише. Российские подростки в этой ситуации дадут в зубы.

— Чем же, интересно, обусловлено формирование «народа книги», народа торгующего, музицирующего и толкующего тексты, народа с особенной способностью к абстрактному мышлению, физике, математике?

— Способность к абстракциям — за недостатком конкретики: уже в шестом веке до нашей эры, в эпоху первого рассеяния, эту конкретику — землю, ремесла — отняли. Книги, толкования — необходимость хранить культуру в изгнании. Кроме того, заметьте, что повышенные математические, физические, богословские способности замечены только у ашкеназов — у сефардов они в пределах нормы. Но ашкеназы вообще сильно отличаются — они практически ни с кем не смешиваются, генетика показывает, что половина европейского еврейства произошла от четырех матерей. Занятия, к которым изгнанников допускали, — торговля, медицина. Достоевский писал, что особая близость евреев к золоту — от необходимости перевести все имущество в максимально компактные единицы, предельно монетизировать его: все свое приходится носить с собой и повсечасно быть готовыми к возвращению. На будущий год — в Иерусалиме!

Сегодняшний Израиль почти ничем не напоминает местечковое еврейство столетней давности, он кажется типично ближневосточным, крикливым, переменился даже внешне — на место былых очкариков пришли атлеты и глянцевые красавицы; прибавьте к этому культ детей, которых в школе вообще не ругают; прибавьте культ армии, в которую вся страна по-родительски влюблена. Но от обычной ближневосточной страны Израиль отличается тем, что в минуту опасности любые склоки забываются — происходит мгновенное сплачивание. В сущности, это страна-семья.

— По-итальянски — мафия.

— Да, но итальянская мафия, насколько могу судить, далеко не так легко объединяется перед вызовами. У нее нет трех тысячелетий изгнания.

Голда Меир — она в Израиле, да и вообще в еврейской среде остается святой — говорила: мы станем таким же народом, как другие, когда у нас появятся свои бандиты и проститутки. То и другое возникло, но очень строго контролируется. Попытки интернациональной мафии обосноваться в Израиле наталкивались на серьезное сопротивление. Евреи вообще народ крайностей — еврейский умник умнее всех, зато уж еврейский идиот вне конкуренции, это многими отмечено, и при такой нервной истории вряд ли могло быть иначе; так вот, на преступность там были два типа реакции. Либо тот, на кого наезжали, немедленно обделывался. Таких меньшинство. Либо доставал пистолет и стрелял в лоб без предупреждения.

— Но существует некая общая черта у этого нового Израиля — и тех вечных изгнанников, которые о нем мечтали?

— Думаю, да. Лучше Бога не скажешь: жестоковыйное племя. Он ведь так к ним обращается. Богоизбранность — тоже вещь амбивалентная: это особый род близости к Богу, но это ведь не только преимущество. Это, скорей, испытание. Иаков боролся с Богом и охромел навеки — это ключевая метафора еврейской истории. Да, евреям присуще крайнее упрямство — и в борьбе, и в войне, и в образовании. Упорство в страдании и в политике. Но и это, думаю, обусловлено спецификой изгнания: у еврея есть мания — он должен быть лучшим. Для гонимого нет иного выхода: лучшим в школе, лучшим в отчаянии. И если тебя гонят — ты должен быть самым гонимым, чтобы остальные смотрели и завидовали.

— Можно ли сказать, что сегодня мы присутствуем при новой волне еврейского исхода из России, причем еврейство опять становится средством передвижения?

— Это большая тема. Во-первых, меня удивляет суета вокруг Урганта, потому что среди моих знакомых не меньше ста известных российских деятелей культуры, науки, прессы — которые за последние два года получили израильское гражданство.

— Сколько?!

— И думаю, что знаю далеко не всех. Скажу больше: у меня тоже есть второе израильское гражданство.

— Я как знал… Но честное слово, не знал.

— Большинство принимает это гражданство ради даркона — израильского паспорта, дающего безвизовый въезд в полторы сотни стран. Даже в Штаты виза делается по облегченной процедуре. Плюс дают денежку всем желающим обустроиться на месте, плюс корзина всяких программ и преференций для новичков. Естественно, это для тех, кто остается и платит налоги. Тот, кто в Израиле не живет, а только берет гражданство, — не получает ничего, но ничего и не платит; налоги вы платите, только если заводите там бизнес. В остальных случаях все ваши внеизраильские заработки ничем дополнительным не облагаются.

— И что нужно, чтобы получить это гражданство?

— Решительно ничего, кроме еврейского происхождения с материнской стороны. Но ведь Израиль так и задумывался — как страна, куда может в любой момент приехать любой еврей. Он найдет там убежище, прибежище, медицинскую и социальную помощь, образование и армию, которая его защитит. Все для того, чтобы не повторился Холокост — одно из главных и точно ужаснейших событий еврейской истории. Самого Израиля не было бы сегодня, если бы не кровь шести миллионов евреев — каждого третьего еврея из живущих в мире, а в Европе почти каждого второго.

Сегодня некоторые говорят, что для Израиля такая политика самоубийственна: зачем им столько граждан, которые не живут в стране? Но я думаю, что это как раз политика весьма дальновидная: евреи играют вдолгую, это тоже историческая особенность. Дети и внуки тех, кто сегодня получает даркон, приедут туда на жительство, по крайней мере, вероятность растет. И это будут, сколько можно судить по нынешним репатриантам, люди весьма зажиточные. Сегодня они берут паспорт, чтобы ездить по всему свету, а завтра он понадобится им, чтобы найти в Израиле спасение или максимальную реализацию. Такой шанс есть.

— Но зачем он именно российским евреям? Ведь исход почти прекратился в начале нулевых…

— Точнее, в конце девяностых. Да, он превратился в ручеек, Израиль разрабатывал специальные программы, чтобы привлечь репатриантов. Сегодня это опять мощный поток, потому что получить визу россиянам все трудней. Закрываются американские консульства, Европа выдает визы неохотно и прихотливо, сам Роман Абрамович испытывает проблемы с происхождением своих капиталов и не может получить визу той страны, где владеет популярнейшим футбольным клубом. Чем актуальней будут в России разговоры об изоляции, тем больше народа устремится в Израиль, где паспорт — при наличии всей необходимой документации — вручается в аэропорту.

— Как, по-вашему, исход — плохой признак?

— Это еще не исход, а стремление к нему; но вообще — да, плохой. Вернее, самый плохой признак — это когда единственным способом добиться изменений становится отъезд. Это тупик, и в некотором смысле мы сегодня переживаем середину семидесятых, о чем говорит и вся современная литература, и фильм «Лето», и значительная часть сериалов: все кинулись писать и снимать о позднем застое.

— Но принятие израильского гражданства — оно налагает некие обязательства? Хотя бы метафизические?

— Вы не можете занимать здесь некоторые посты, на которые я, впрочем, и так не претендовал. Посылается специальная бумажка-уведомление в официальные инстанции, но пока это еще не делает вас изгоем; точней, большим изгоем, чем вы себя чувствуете и так. В остальном… На кого-то, может, и налагает, но на российских евреев — ничего дополнительного. Они и так жили не в самой благоприятной среде.

— Интересно, а израильская среда благоприятна для вновь прибывших?

— Пока нет войны, Израиль неоднороден: есть левые, готовые отдать все по первому требованию — и даже с опережением требований. Есть правые, которые по взглядам и манерам мало чем отличаются от общества «Память». Они крайне неодобрительно относятся к тем, кто приехал, пользуется пенсией, инвалидностью, медициной — но не воевал и вообще ничем этого не заслужил; иногда доходит до настоящих виртуальных партсобраний с требованиями заклеймить. Особенно если вновь прибывший сам не блещет деликатностью, говоря грубую правду о провинциальности израильской русскоязычной литературы или о пошлости местных нравов. Остроты в адрес армии — пусть самые доброжелательные — тоже не приветствуются. К сожалению, если ты приехал в Израиль и пользуешься его преимуществами — о некоторых вещах приходится молчать. И лавировать между вечными еврейскими крайностями.

— Даже если это, как в случае Аллы Боссарт, совершенно невинные высказывания?

— Невинные они вне контекста. Израильский контекст специфичен. Его приходится учитывать. Вы приехали в воюющую — причем перманентно воюющую, — очень небольшую страну, в анамнезе у которой — опыт погромов, гетто и массового истребления; никто не заставлял вас делать этот выбор. Надо только помнить, что у самого Израиля выбора нет.

— Но как же нет? Может, действительно признать, что время и место для создания страны были не самыми удачными?

— Какую территорию дала ООН, такую и взяли. Идея с Крымом Сталину не понравилась (ее лоббировал Михоэлс — и поплатился за это). Идея с Угандой кажется мне еще менее удачной.

— У вас нет ощущения, что России очень не помешал бы свой Израиль? Что она постоянно пытается обустроить где-то правильную Россию — то в Сибири, то в Новороссии, то в Штатах, то даже в Израиле, но в любом случае вне дома?

— Это красивая гипотеза, немного в духе приятеля моей мятежной юности Саши Эткинда, но тогда приходится признать, что в России русские не дома.

— Это именно так. В России власть никогда не позволит построить страну, которую люди чувствовали бы своей. Родина всегда отчуждается.

— Но почему-то из этих попыток построить другую Россию на чужой земле никогда ничего не выходит. Новороссия превратилась в кровавый гнойник и в перспективе станет Украиной, а в Израиле и в Штатах русская диаспора полностью ассимилируется во втором поколении. Чтобы построить свой Израиль, нужен язык и вера. Так что придется жить в России, делая и чувствуя ее своей.