Представляю, как Архангельский опасался своей известности телеведущего, журналиста, историка, когда речь заходила о его романах! Кого же убедишь, что человек с таким отягощенным бэкграундом еще и настоящий писатель. Не знаю, достаточное ли тому свидетельство — шорт-лист «Большой книги»-2018, но художественное достоинство романа «Бюро проверки» (М.: АСТ, «Редакция Елены Шубиной») теперь подтверждено «официально». И не будем делать вид, что такое отличие — пустой звук. Думаю, что даже сверхпопулярный Дмитрий Глуховский не стал бы отнекиваться от места в этом престижном списке. То, что самый заметный «Текст» этого года в него не попал, — вина экспертов, а не автора. Критики любят честить писателей за отсутствие интереса к современности, но роман «Текст», точно схвативший наше время, пропускают, как мяч в футбольные ворота. Однако поостережемся пророчить премии, пока играющей в Высшей лиге, незавидную участь наших футболистов.

Конечно, в природе любого жюри — выдерживать подопечных, как хороший коньяк, но от его профессионализма зависит, когда сказать свое слово, чтобы оно прозвучало веско. Когда предыдущий роман Архангельского «Музей революции» (2013) не пошел дальше лонг-листа той же «Большой книги», упрекать жюри было не в чем. Этот производственный роман, где кровавое поле битвы — музей, а от жаркой борьбы за культуру только пух и перья летят, был отличной заявкой на серьезную литературу, однако там действительно возобладали достоинства автора как историка и журналиста. Новомодная форма распространения — электронная версия вышла раньше бумажной — привлекла внимание к роману, и читатель, выбравшись из хитросплетений музейной жизни, крепко запомнил имя автора. Усугубили интерес к писателю его нелицеприятные общественные оценки, трезвые взгляды, спокойная убежденность, проявленные в публичных лекциях, в Фейсбуке, в передаче «Тем временем» — осколке приличного телевизионного прошлого. Так что новый роман лег на взрыхлен­ную почву.

19 июля 1980 года. Аспирант философского факультета МГУ Алексей Ноговицын срывается из стройотряда в Москву, получив таинственную телеграмму. Ее содержание останется неизвестным до конца романа, из чего явствует, что в роман вкручена детективная интрига. Ее распутывание проходит через любовь, религиозные метания, столкновения с КГБ, а главное — через мучительные сомнения героя во всем, что ему дорого. Его любимую Мусю приятели с первой встречи брезгливо окрестили «продавщицей». И это не так далеко от истины, только речь идет не о прилавке: ее папа — торгпред в Кабуле, что обеспечивает дочке раздражающе яркие тряпки, неинтеллигентную упитанность, капризность чувств, самое непредсказуемое из которых — любовь к очкастому, худосочному, бедному автору будущей диссертации о любомудрах. Но и это не главные испытания для необъяснимого чувства. Два с половиной года полового воздержания до женитьбы — вот обидное условие для нетерпеливой девахи. Весь роман Ноговицын пытается объяснить ей непреложность этого обета на пути к Богу, но она хоть и вникает в церковные дела из-за Алексея, но мучиться не готова. А Алексей мучается. И мучает его непереносимый контраст между религиозным состоянием — в молитве, причастии, посте — и церковным бытом, часто отравленным невежеством, душевной глухотой, стяжательством. Это составляет драму героя и удовольствие читателя: такое воплощение тончайших религиозных переживаний трудно найти не только в современной литературе. Тянет сказать, что ставшая модной религиозная тема потрафляет вкусам читателей, но это было бы наветом: этот урок автор выучил не для хорошей оценки.

Чтобы не отравлять интереса читателя пересказом, скажу только, что действие движется стремительно, втягивая в себя исторические события, зорко увиденных персонажей, быт и бытование людей 70-х, куда оно все время опрокидывается из начала 80-х. Состояние Москвы в дни Олимпиады описано с подробностями, которые оценят те, кто жил тогда, и должны насторожить тех, кто склонен тосковать по надежности застоя. Роман Архангельского убеждает: застой не подлежит преображению. Меняться он может лишь в худшую сторону. Из простейших сравнений: олимпийский хит 1980-го «До свиданья, наш ласковый Миша» был вершиной вкуса по сравнению с сегодняшним кошмаром в исполнении отца и дочери Малининых «Москва встречает чемпионат».

Писателя с таким ощущением времени, конечно, упрекнут в том, что он тратит его на прошлое. Однако автор не случайно обратился к 70-м — именно тогда ковались люди, которые сейчас многое определяют в происходящем, и те, чей опыт государством не востребован. Наблюдение за этими персонажами дает представление о нашем будущем.

Возьмем приятеля Муси, ватерполиста Федю. Он оказывается стажером в КГБ, с которым Ноговицын сталкивается, попав на допрос после просмотра фильма Лени Рифеншталь на квартире сына замминистра милиции. Как выясняется, вся эта сложная операция по задержанию интересующихся запрещенкой была затеяна против милицейского чина, кому-то помешавшего, а не умников, пригодившихся для его компрометации. И за какую веревочку ни потяни, она вьется из тех времен в наши дни, что делает роман не историческим, а современным. Религиозные метания, интеллектуальное подполье, искушение властью, проникновение «органов» во все поры, выбор между сотрудничеством с властью и уклонением от него со всеми вытекающими последствиями — проблемы, актуальные и для наших дней. Архангельский по-научному точно выстраивает эти связи и по-писательски живо проживает их вместе со своими героями.

Иногда кажется, что автор немного пижонит своим умением найти точную метафору, эффектное определение или неожиданную подробность: «Площадь трех вокзалов освежили поливалкой, на дороге заменили рваный край асфальта, наспех покрасили рыхлые стены домов… В продуктовом заменили вывеску: красное Р выпирало горбом, Ы алкоголически заваливалось набок. А в середину закругленной площади, как белый стержень в солнечных часах, был воткнут накрахмаленный милиционер» («И это все?» — растерянно спросит москвич, замордованный нынешним чемпионатом). Точное понимание и вынутые из памяти детали наполняют книгу чувством большой истории, хотя действие укладывается всего в девять дней. Но в них уместилось и прошлое героев, и их надежды на будущее, и разочарование в нем. Ложь, доносы, соглашательство, страх, глубоко укорененные даже в религиозной и научной среде, поломают судьбу героев. Разумеется, книга, как и жизнь, вмещает не только печаль и разочарование. Она проникнута любовью, выдержавшей испытание, верой, не убитой обманом. Есть в ней и свой луч надежды, достигающий и наших дней. Картина похорон Высоцкого, в безвременье 80-го собравших тысячи людей, казалось бы, забитых безнадегой, сломленных равнодушием, искореженных страхом, — ободряет и нас в нашем унынии.